— Тогда перейдем к следующему моменту, — сказал методичный Гудман. — Нужен ли нам именно этот раввин? Если уж надо, чтобы какой-нибудь святоша объяснял, что такое хорошо и что такое плохо, я бы предпочел кого-нибудь постарше. Для меня это вопрос чувств.

— А для меня вопрос дела, — подал голос Марти Дрекслер, казначей. — Когда Берт рассказал мне про письмо, я навел справки, и могу вам кое-что сказать: со времен войны раввины дорожают с каждым годом. Каждый выпуск семинарии запрашивает жалованье выше, чем предыдущий. Попробуйте нанять раввина с пяти-шестилетним опытом, как наш, и придется платить на три — пять тысяч больше, чем мы платим сейчас, потому что у него может быть кафедра, и придется компенсировать уход с нее. Нанимая раввина, мы нанимаем духовного лидера. Вот я и спрашиваю, зачем нам поднимать стоимость нашего духовного лидера на целых три тысячи?

— Это мне кажется разумным.

— Мне тоже.

Председатель оглядел собравшихся.

— Ну ладно, полагаю, мы пришли к согласию. Похоже, все согласны с тем, что сейчас лучше всего иметь дело с нынешним раввином. Вернемся к началу: что делать с письмом? Лично я думаю, что Стэн Агранат прав и ребе заинтересован в контракте. Как, все согласны? — Его взгляд снова обежал стол, фиксируя согласные кивки.

Запротестовал только Бен Горфинкель.

— А я считаю, что ребе обычно имеет, в виду то, что говорит.

Председатель пожал плечами.

— Может, он это и имел в виду. Возможно, он слегка обижен. По правде говоря, мне показалось, что он обиделся, когда я сказал об отмене празднования Седера. Видимо, в этом все дело. Но если мы предложим ему контракт, он наверняка решит, что в отпуске не нуждается. Возможно, он хотел уехать, чтобы поискать работу.

— Ты попал в точку, Берт.

— Ну ладно, какой контракт мы ему предложим?

Бену Горфинкелю, еще в прошлом году бывшему председателем, пришлось вмешаться снова. Он присутствовал на собрании лишь потому, что по уставу все предыдущие председатели становились пожизненными членами совета. Правда, другие бывшие председатели — Беккер, Вассерман и Шварц — давно уже перестали здесь появляться. Теперь совет состоял из людей не старше тридцати пяти; все были близкими друзьями и обсуждали религиозные дела в манере дружеских вечеринок, так что собрания не имели особого смысла: все лишь формально голосовали за то, что уже успели решить между собой. Но Горфинкель продолжал туда ходить, хотя большую часть времени и хранил молчание. Но сейчас настал очень важный момент. Он стал отважно объяснять, что в конце прошлого года исполнилось ровно шесть лет, как ребе служит в общине, что предыдущий совет хотел заключить с ним пожизненный контракт и предоставить научный отпуск на седьмой год работы. Однако теперь стало ясно, что подобный контракт следует обсудить с новым советом, а не со старым.

— Не помню, чтобы это было отражено в протоколе прошлогодних собраний, — заявил секретарь.

— Это правда, — заметил Рэймонд. — Я тоже ничего подобного не помню.

— Естественно, — ответил Горфинкель. — В то время ребе ходил на собрания совета, и мы не могли как следует все обсудить.

— В таком случае, — вмешался председатель, — придется признать, что вопрос просто неформально обсуждался в кругу членов совета. Думаю, что это нас ни к чему не обязывает.

— Я просто рассказал, как было дело, — смутился Горфинкель.

— Ладно, мы это учтем, — кивнул председатель. — Как вам, ребята, идея Бена о пожизненном контракте и годичном отпуске?

— По мне, это слишком жирно, — заявил Агранат. — Учтите, я ничего не имею против ребе, но это слишком жирно.

— Напротив, — возразил Горфинкель, — это обычное дело. У ребе был годовой испытательный срок, а потом он получил контракт на пять лет. Обычно за этим следует более длительный контракт, а в большинстве случаев и пожизненный.

— Интересно, как по таким контрактам рассчитывается жалованье? — поинтересовался Марти Дрекслер. — Какие-то ежегодные надбавки или…

— Наверное, — кивнул Горфинкель, — или что-то вроде индексации в соответствии с уровнем жизни. Мы тогда не вдавались в подробности.

— Мне кажется, сейчас нужно крепко подумать, — заявил Дрекслер. — Если мы дадим ребе годичный отпуск, придется искать замену. Подумайте об этом.

— Куда ты клонишь, Марти? — спросил председатель.

— Сейчас скажу. Где синагога, там и раввин. Религия и все такое. Но контракт — это деловое соглашение, и мне плевать, кто за ним стоит. Все нужно просчитать, и обе стороны должны идти навстречу. Вспомните, к примеру, что я говорил о росте запросов раввинов из года в год. Это так, но когда раввину уже под пятьдесят, его шансы найти другое место невелики, его время ушло. Поэтому он может дать слабину, а мы — усилить натиск. Сколько лет нашему — тридцать пять или около того? Так давайте предложим ему контракт на пятнадцать лет с перспективой обсуждения нового по истечении данного.

— Ну, не знаю…

— Как-то нечестно.

— Что тут нечестного? — возмутился Дрекслер.

Стэнли Агранат махнул рукой.

— У меня предложение.

— Какое?

— Минутку, господин председатель, тут предложение с места.

— Какое предложение?

— Никакого предложения с места. Мы просто обсуждаем, вот и все.

Рэймонд постучал молоточком по столу.

— Минуточку, давайте будем поорганизованнее. Никто не вносил никаких предложений, так почему бы Стэну этого не сделать. Давай, Стэн.

— Господин председатель, предлагаю назначить комиссию, чтобы пойти к ребе, узнать, чего он хочет и каковы его планы…

— Ты уверен, что думаешь именно о ребе, Стэн?

Председатель постучал по столу.

— Давайте посерьезнее.

— А серьезно, — сказал Гудман, — я бы предложил внести изменения в проект Стэна и сократить комиссию до одного человека. Предлагаю Марти Дрекслера.

— Точно, пусть с ребе имеет дело только один.

— Как насчет этого? Вы в самом деле хотите, чтобы пошел один?

— Точно.

— Только так.

— Единственно правильный путь — один на один.

— Ладно, — кивнул Берт Рэймонд. — Голосуем — кто «за», кто «против»? Большинство «за». Но мне кажется, вместо Марти говорить с ним должен я.

— Нет, пусть Марти.

— А почему он? Я глава прихода, мне и говорить.

Никто не хотел говорить вслух, что боится слишком больших уступок с его стороны, но Пол Гудман попытался объяснить.

— Я предложил Марти прежде всего потому, что он казначей, а это определенно вопрос денег. К тому же Марти специалист по финансам и знает все тонкости о надбавках за уровень жизни и прочем. Но если не Марти, то и не ты, Берт, потому что ты председатель. Марти или кто-то еще всегда может сказать, что ему надо посоветоваться с правлением или получить добро, но если что-то предложит председатель, придется его поддержать. А если ты пообещаешь что-то, а мы не поддержим, ты окажешься в нелепом положении, когда вернешься жаловаться на упрямство совета.

— Ну ладно, — сказал Рэймонд, — иди к ребе, Марти, и что-нибудь придумай.

Мириам открыла дверь и пригласила Марти Дрекслера в гостиную, где сидел ребе.

— Поскольку, мистер Дрекслер, у вас дела религии, оставляю вас вдвоем…

— Думаю, вам лучше остаться, миссис Смолл, — заметил Марти. — Знаете, в своем бизнесе, когда речь идет о семейных финансах, я всегда прошу клиента привести с собой жену. Вы меня понимаете?

— Конечно, мистер Дрекслер, если вам угодно.

Ребе поднялся, жестом пригласил гостя сесть и сел снова.

— Так речь пойдет о семейных финансах, мистер Дрекслер?

Марти Дрекслер улыбнулся широкой профессиональной улыбкой.

— Можно сказать и так, и этак. На собрании мы проголосовали за ваш контракт, и Берт Рэймонд поручил мне обсудить с вами детали.

— Очень любезно с вашей стороны, — ребе откинулся в кресле и устремил взгляд в потолок. — Но в моем понимании контракт — это соглашение между двумя равными сторонами, когда каждый имеет то, в чем нуждается другой, а не когда один что-то другому жалует от своих щедрот.