– Кстати, о поминальной трапезе, – продолжил Фредерик де Сюлли, подслеповато щурясь на рукав своего расшитого камзола. – В прощальном рандеву мне отказано – что весьма прискорбно, – но ты же не отклонишь мою просьбу насладиться твоим талантом перед отбытием? Хочу, чтобы ты исполнила ту печальную арию. Как там она называется?.. Пусть задаст тон сегодняшним гостям.

Де Круа непонимающе уставилась на герцога.

Даже после таких потрясений он думал только о развлечениях. Ей предложено выступать на поминальном ужине на потеху публике, да еще под унизительно жидкие аплодисменты и протокольные восторги. Неужели она не ослышалась? Да и вообще, ей так давно не приходилось практиковаться…

Селин тяжело вздохнула.

Пение действительно было для нее отдушиной. Практически единственным способом выплеснуть подавленные эмоции и на минуты, кажущиеся вечностью, отлепиться от приросших масок. Но предаваться отрадному увлечению юности приходилось все реже. Под приглушенные смешки и осуждающее шушуканья в кулуарах де Круа однажды осознала, что избранная ею карьера дипломата и сомнительная репутация оперной певицы абсолютно несовместимы.

Словно наперекор ей, герцог, будучи из числа редких ценителей и эстетов, то и дело настаивал на выступлениях на различных торжествах. Отчего любимое занятие порой превращалось в настоящую пытку.

Селин с мольбой посмотрела в глаза дядюшки, показавшиеся совершенно бесцветными. Весь его вид полностью исключал любую возможность отказа.

– Как пожелаете, Ваша Светлость, – борясь с комом в горле, прошептала де Круа.

Дверь закрылась и отделила ее от гомона и смеха в зале, полной изрядно повеселевших от выпитого гостей. Музыканты заиграли после паузы.

Коленки все еще дрожали. Спеть она так и не смогла. То ли из-за рыданий, то ли из-за нервов. Голос ее оставил.

Это фиаско.

Селин прислонилась спиной к двери и выдохнула. Годы фальши, равнодушия и цинизма, замаскированные в позолоченные вензеля, шелковые оборки и витиеватые речи. Все перечисленное, как и то, о чем не принято говорить вслух, она оставила за этой проклятой дверью и, возможно, больше никогда не увидит осточертевших лиц.

Пусть же теперь их будет разделять целый океан!

Ее громкий вдох отразился эхом в темном коридоре.

Рядом хрипло крякнули.

И только сейчас Селин заметила стражников, что в недоумении косились на нее, вытянувшись по обе стороны от двери.

– Это все пересоленное канапе и кислое шампанское, господа. Вольно!

Гвардейцы не проронили ни слова. Один из них украдкой потер явно затекшую шею.

Селин перевела дух и спешно зашагала в библиотеку в надежде найти там профессора де Фонтенака.

К утренней погрузке на корабль она обязана была убедиться в наличии всей необходимой литературы и документации. Забудь Селин чего на континенте – и в тамошнюю глушь вообще неизвестно, к какому сроку доставят…

Вопреки обычаю, учителя в это время в библиотеке не оказалось.

Де Круа грустно улыбнулась книжным полкам и внутренне попрощалась. Это место стало ее убежищем на многие годы и единственной возможностью увидеть другую реальность, отличную от привычной. Тут можно было забыться в чтении удивительных приключений, исторических романов, философских трактатов и, конечно же, вымышленных примеров подлинной любви… Захотелось снова пройтись вдоль шкафов и захватить еще пару увесистых томов, но де Круа себя одернула: на остров она и так берет почти половину содержимого дворцовой библиотеки.

Неожиданное нехорошее предчувствие повело ее в Восточную башню, где располагались покои профессора.

Долгий подъем по лестнице вывел в коридор, тускло освещенный несколькими свечами. Шторы у полуоткрытого окна надували порывы холодного сквозняка. Даже свежий ночной воздух с моря не мог перебить до тошноты знакомый запах едких микстур. В груди сжалось.

– Профессор де Фонтенак! – Селин постучала несколько раз, но ответа не последовало. – Я пришла убедиться, все ли в порядке…

Она простояла в нерешительности минут пять, когда дверь слегка приоткрылась. Скудный свет выхватил в проеме из темноты уставшее лицо худощавого седовласого мужчины. Вернее, лишь его половину.

– Вы забыли очки в библиотеке, – Селин протянула находку, которую де Фонтенак тут же нацепил на себя трясущейся рукой. – Переживаю, чтобы вы не забыли взять все необходимое, профессор. Вы же помните, что отчаливаем завтра пополудни?

– Миледи, мне очень жаль…

– Не беда, я здесь, чтобы помочь. Позвольте войти, и я все проверю.

– Я не смогу отправиться с вами… Простите меня…

Де Круа оставила попытки открыть дверь пошире и замерла от неожиданности.

– Но почему?! Вы же так хотели отправиться на Да-Гуа, разве нет?! Вы же несколько лет изучали все эти карты, доклады и статьи… Столько всего мне рассказали про остров и аборигенов… Вы очень нужны нам с Антуаном там! Ваши знания, ваша мудрость… Если вам нездоровится, то, поверьте, путешествие крайне благотворно…

– Не тратьтесь, Селин. Для меня все кончено.

От серьезного тона его слов повеяло жутью. Де Фонтенак никогда до этого момента не обращался к ней по имени…

– Позвольте мне войти, профессор. Еще есть время. Мы поговорим, и вы…

– Нет.

От столь резкого отказа она отшатнулась, но с надеждой посмотрела на собеседника еще раз и попыталась коснуться руки профессора.

Де Фонтенак приоткрыл дверь чуть шире и повернул голову. Чтобы не закричать, Селин прикрыла ладонью рот и содрогнулась в беззвучных рыданиях.

По скрытой в темноте половине лица де Фонтенака змеились черные вены, полные дурной, чумной, крови.

– Слишком поздно для меня, дорогая… Болезнь забирает слабых здоровьем. Таких, как я, стариков. И тех, у кого нет сил на борьбу…

Он надрывно закашлялся и хотел было прикрыть дверь. Но Селин оказалась проворнее.

– Профессор!..

– В тебе всегда было столько решительности, Селин. Из всех моих студентов ты стала самой яркой звездочкой. Светлой, открытой, с таким живым умом… таким живым сердцем… Селин, я же был слишком строг с тобой!.. Чего бы ни принесла тебе экспедиция, я твердо убежден: ты справишься. Ты найдешь себя. Настоящую себя. Откинь свою глупую мнительность, моя девочка! Верь, обязательно верь в себя, даже когда весь мир в тебя не верит! Но, заклинаю, любыми способами покинь это проклятое место. Я не сделал этого в свое время и…

В горячечной путанице слов сверкнуло и повисло в воздухе благословение умирающего ученого. Для самой себя де Круа неожиданно нарушила паузу и торопливо зашептала:

– О, я мечтаю сбежать с самого детства, профессор Фонтенак! Куда угодно! Лишь бы подальше отсюда! И только моя матушка, вы и кузен – единственные люди в Вердене, которыми я всегда дорожила. Вы давали силы проживать этот ад и верить, что я могу претендовать на нечто большее, чем роль чьей-то игрушки! Как же стало возможным, что вдруг в одночасье я лишаюсь стольких близких мне людей?!

После нескольких минут кашля в узкий проем дрожащая рука протянула увесистую книгу, и Селин послушно взяла ее.

Голос профессора тоже перешел на шепот:

– Да-Гуа – то самое место, которое поможет тебе обрести свободу и проявить дипломатические таланты. Вот. Изучи внимательно это по дороге, – палец де Фонтенака тыкнул в обложку. – И обязательно найди викария Доминго по прибытии. Он сможет тебе поведать кое-что очень важное…

– Не оставляйте меня, профессор!..

Ее отчаяние, казалось, оглушило старика. Он долго стоял молча, мелко кивал и беззвучно двигал поджатыми губами.

– Ты сама понимаешь, что тебя здесь больше ничего не держит, моя дорогая Селин. Мне осталось всего несколько дней, от силы – пара недель, – де Фонтенак усмехнулся. – Подлинную свободу мы обретаем, лишь все потеряв. Я буду молиться за тебя. Да хранит тебя Всеведущий!

Морщинистая рука в проеме наложила охранный знак, и дверь закрылась, гремя внутренним засовом.

Сквозь рыдания Селин не оставляла попытки переубедить старика и все колотила в кованую дверь.