Соседка не вернулась ночевать, что было совершенно обычно для нее. Вот кто не заморачивался в отношениях с парнями. Сегодня один, завтра другой. Совершенно не видела проблем в том, чтобы замутить очередную интрижку, пока еще крутит с другим. И остаться ночевать у нового «друга» было для нее совершенно обычным делом. Иногда соседка посмеивалась над Натальей.

— Ты все принца ждешь? Ага, прям эти принцы по улицам толпами ходят и выискивают тебя. «Вон, смотрите, наша Наталья идет!». Пойми, надо брать от жизни все, пока ты молодая.

— Женя, оставь свои суждения при себе. Мы совершенно по разному смотрим на жизнь. Не стоит учить меня тому, что мне претит.

— Ой, да нужна ты мне. Холодная, как статуя, поэтому парни и ходят мимо тебя.

И вот сейчас, если бы Евгения была в комнате, то снова стала бы в своей обычной манере насмехаться над Натальей. А пока она в тишине позволила снова своим мыслям водить хороводы. Среди них вкралась одна, слишком неприятная. «А если бы она тогда, в школе, ответила бы Левитинскому, что он нравится ей, что любит его, что было бы дальше? Он так же поступил, как Юра? Получил бы с нее «невинность», а потом помахал бы ручкой — извини, ты мне не подходишь?» И вот эта мысль была самой болезненной, засевшей где-то в глубине ее сознания.

Под утро появились новые мысли. Учеба закончена, надо искать свое место в жизни.

Благодаря подработке на последних курсах, у Натальи были кое-какие деньги, которые позволили ей снять небольшую квартиру и начать поиски работы. К ее огромному разочарованию найти желаемую работу по специальности не удавалось. Она приходила на собеседования, с ней говорили, смотрели ее проекты, улыбались и отвечали, что хотели бы специалиста с опытом.

Через пару месяцев она поняла, что надо просто искать работу и разослала свою резюме куда только можно. Пришло пару ответов, она сходила на собеседования. В двух организациях ей снова отказали, а на третьем, которое занималось поставкой промышленного оборудования ее приняли. Требовалось собрать необходимые документы, для чего пришлось поехать домой к родителям.

Квартира встретила ее привычной тяжелой атмосферой тишины. Родители словно нехотя слушали ее рассказы, как она на красный диплом закончила учебу, нашла работу в области. Отец что-то недовольно пробурчал, что вот пусть и едет она туда, живет самостоятельно, на деньги родителей пусть не рассчитывает. Мать только спросила, не собирается ли она замуж, а то годы-то идут.

Наталье хоть и было очень обидно за такую «горячую» встречу, но снова сдержала себя. Она позвонила Людмиле, которая заканчивала свой «мозгоправный» институт и уже устроилась на работу психологом. Они встретились в своем любимом кафе, долго делились своими новостями. Людмила, как всезнающая, рассказала о бывших одноклассниках. Почти все разъехались, даже Маслова куда-то уехала со своим мужем.

— Но знаешь, могу тебе сказать, как специалист, — прищурилась Людмила, — не слишком-то она счастлива в браке. Видела я ее пару раз. Внешне делает вид, что у нее все в шоколаде, вся в брюликах, мехах, а на самом деле держит ее муж в таких ежовых рукавицах, что мне ее даже жалко стало. Он ей что-нибудь скажет, так она аж дернется, потом кивает ему с дебильной улыбкой. Видимо деньги не хочет терять, говорят, ее муж круто в гору пошел.

Они еще обсудили своих одноклассников. Людмила также рассказала о себе.

— А что рассказывать? Живу, учусь, радуюсь жизни, стараюсь не брать в голову то, что не хочу. Вот тут чуть замуж не вышла, но вовремя дерьмо его разглядела. Ой, и выльется мне мое «мозгознайство». Я теперь этих уродов насквозь вижу. Ты лучше расскажи, как дома, что родители?

— А что дома? Все как обычно.

— Ага, — кивнула Климова. — Знаешь, не обижайся. Но я теперь поняла, почему ты у меня такая?

— Какая?

— Неживая. Это же надо столько лет жить в эмоциональном морге. Сами не жили и тебе жизнь всю перевернули, разучили радоваться каждому дню, солнышку и просто жизни, — увидев вопросительный взгляд подруги, Климова невесело усмехнулась. — Я разве не видела, что у вас дома все мрачно, как в склепе, родители словно эмоциональные инвалиды, совершенно равнодушные к жизни, словно похоронили все свои эмоции. Такие биороботы, запрограммированные на выполнение определенных функций.

Наталья не стала возражать, Людмила емко заметила — «эмоциональный морг», «эмоциональные инвалиды» и хорошо помнила слова бабушки «не корчи лицо».

— Не дуйся, мои не лучше. Им главное было свалить куда-нибудь чтобы найти что-то закопанное, занесенное песком, чтобы притащить домой очередную артефактину, поставить ее на полку, забитую такой же нелепицей, и любоваться, ожидая очередной экспедиции. Они меня как в пятом классе к бабуле подкинули, так и забыли забрать. Вот она меня и воспитывала, как могла на свою пенсию библиотекаря городской библиотеки. Зато научила книги читать и понимать их. Мы с ней часто по вечерам обсуждали все, что прочитали.

Людмила тяжело вздохнула.

— Два года назад ее не стало. Приехали родители, помогли якобы похоронить. Я потом узнала, что оформили все за счет государства, как похороны почетного пенсионера. Отец потом предложил продать ее квартиру, так как им нужны были деньги на очередную экспедицию. Но бабуля умной была, оставила ее мне. Так отец обиделся на меня, когда я отказалась. Мы с ним здорово тогда поругались. И знаешь, что он кричал мне? «Мы тебя вырастили, выкормили, столько денег потратили, а ты отказываешься квартиру продать!» Это они меня растили! — Людмила горько расхохоталась. — Я до сих пор слышу звук печатной машинки. Бабуля брала подработку, чтобы хоть как-то нас прокормить. Даже сейчас мне кажется, что ночью слышу стук машинки на кухне. Чтобы меня не будить, она подкладывала под машинку какую-то мягкую подстилку, закрывала дверь и сидела всю ночь печатала. Зрение здорово посадила она, к концу почти ничего не видела. Я же с восьмого класса на почте подрабатывала. Хоть копейки, но нам было что есть.

Наталья слушала подругу и не перебивала, понимая, что той надо кому-то выговориться. Впервые Людмила была так откровенна с ней, вот такой, замученной своими проблемами, так не похожа на веселушку, которой хотела казаться в школе. Сколько они дружили, бывали друг у друга в гостях, но никогда Людмила не рассказывала о том, что происходит у них в семье. Наталья вдруг четко поняла, что за этим напускным весельем подруга слишком долго прятала свои слезы, детские обиды.

— А мать мне еще все время платье вспоминала, которое из Монголии привезла. Ну помнишь, которое я на выпускной надела? А я тогда ей напомнила, как у меня в седьмом классе сапоги, которые я три года носила, порвались. Они мне еще сильно малы были. Бабуля тогда дозвонилась им, попросила денег прислать, чтобы мне сапоги купить. Я не слышала, что ей сказали, но бабушка тогда весь вечер плакала в своей комнате. А потом снова все ночи напролет сидела печатала. И мы с ней ходили на рынок, я выбрала себе самые дешевые сапоги из кожи дермантина. Вот как-то так. И знаешь что самое прикольное? Это я узнала уже после смерти бабули, когда ее вещи перебирала. Она деньги моим родителям посылала почти каждый месяц.

Людмила замолчала, глядя куда-то в точку за окном, крутя в руках чашку с кофе. Через какое-то время она повернулась к Наталье.

— Знаешь, я все-таки скажу тебе. Просто не смогу молчать. Левитинский же любил тебя и боялся об этом признаться даже самому себе. Когда я увидела его на выпускном, когда он подошел к тебе пригласить на танец, я была уверена, что он признается тебе в своих чувствах.

— Нет, — Наталья покачала головой. — Я уже сказала. Если бы что-то чувствовал ко мне, разобрался бы с Инкой.

— Не жалеешь, что не поговорила с ним?

— Не знаю, — она пожала плечами, сама не уверенная в своем ответе.

— А если еще раз встретишь?

— Не знаю, — снова с какой-то тоской ответила Наталья и перевела взгляд за окно. — Он тогда меня спросил нравлюсь ли я ему, люблю хотя бы чуть-чуть. Я была уже готова ответить, но вмешалась Инка. А он не отстранил ее, стоял и смотрел, как я ухожу.