В заключении я прямо возвращаюсь к проблеме моральной оценки. Хорошо ли, что международные режимы, о которых идет речь в этой книге, существуют? В чем их недостатки, если оценивать их по соответствующим моральным стандартам? Было бы лучше, если бы они никогда не появились? На эти вопросы нет исчерпывающих или окончательных ответов, но важность проблемы этической оценки требует их постановки.

Я надеюсь, что книгу «После гегемонии» будут читать не только студенты, изучающие мировую политику, но и экономисты, интересующиеся политическими основами международной экономики, а также граждане, обеспокоенные межнациональным сотрудничеством. Чтобы поощрить читателей, не связанных с политологией, я постарался по возможности исключить профессиональный жаргон и четко определить термины, используя обычный язык. Тем не менее поскольку эта книга предназначена для людей с разной дисциплинарной подготовкой и опирается при этом на различные традиции, ее ключевые понятия могут быть могут быть неправильно поняты. Я надеюсь, что читатели будут осторожны и не станут выхватывать слова и фразы из контекста как подсказки для определения моей аргументации. Являюсь ли я «либералом», потому что обсуждаю сотрудничество, или «меркантилистом», потому что подчеркиваю роль власти и влияние гегемонии? Я «радикал», потому что серьезно отношусь к марксистским концепциям, или «консерватор», потому что говорю о порядке? Простодушие подобных умозаключений должно быть очевидным.

Поскольку я использую концепции из экономики для разработки политической теории о сотрудничестве и разногласиях в мировой экономике, мне нужно быть особенно четким в своих определениях экономики и политики и в своей концепции теории. В главе 2 эти вопросы обсуждаются в качестве необходимого пролога к разработке моей теории в части II. Глава 3 подготавливает почву для серьезного анализа сотрудничества и влияния на него институтов, рассматривая «теорию гегемонистской стабильности», согласно которой порядок, в лексиконе реалистов, зависит от преобладания одного государства. В главе 3 утверждается, что хотя гегемония может способствовать сотрудничеству, она не является ни необходимым, ни достаточным условием для него. Позже мы увидим, что гегемония менее важна для продолжения сотрудничества, если оно уже началось, чем для его создания.

Часть II, составляющая теоретическое ядро этой книги, начинается с определения двух ключевых терминов – «сотрудничество» и «международные режимы». Поскольку эти термины используются в главе 3 до их полного раскрытия в главе 4, здесь важно отметить, что сотрудничество определяется заведомо нетрадиционно. Сотрудничество противопоставляется раздору, но также отличается от гармонии. Сотрудничество, в отличие от гармонии, требует активных попыток корректировки политики в соответствии с требованиями других. То есть оно не только зависит от общих интересов, но и возникает на основе раздоров или потенциальных разногласий. Без разногласий не было бы сотрудничества, только гармония.

Важно определить сотрудничество как взаимное приспособление, а не рассматривать его просто как отражение ситуации, в которой общие интересы перевешивают конфликтующие. Другими словами, нам необходимо проводить различие между сотрудничеством и просто фактом наличия общих интересов. Это различие необходимо, потому что иногда разногласия преобладают даже при наличии общих интересов. Поскольку общие интересы иногда ассоциируются с сотрудничеством, а иногда с разногласиями, сотрудничество, очевидно, не является простой функцией интересов. Особенно там, где неопределенность велика, а акторы имеют разный доступ к информации, препятствия для коллективных действий и стратегических расчетов могут помешать им реализовать свои взаимные интересы. Само по себе существование общих интересов недостаточно: необходимо также наличие институтов, снижающих неопределенность и ограничивающих асимметрию информации.

Используя определения сотрудничества и международных режимов, данные в главе 4, в главах 5–7 представлена моя функциональная теория международных режимов. В главе 5 используются теория игр и теория коллективных благ, чтобы доказать, что «возникновение сотрудничества между эгоистами» (Axelrod, 1981, 1984) возможно даже при отсутствии общего правительства, но что степень такого сотрудничества будет зависеть от существования международных институтов, или международных режимов, с определенными характеристиками. Теория рационального выбора позволяет нам продемонстрировать, что пессимистические выводы о сотрудничестве, часто ассоциируемые с реализмом, не обязательно обоснованы, даже если мы принимаем предположение о рациональном эгоизме. Далее в главе 6 с помощью теорий провала рынка в экономике, а также более традиционной теории рационального выбора разрабатывается функциональная теория международных режимов, которая показывает, почему правительства могут создавать режимы и даже соблюдать их правила. Согласно этому аргументу, режимы способствуют сотрудничеству не за счет внедрения правил, которым государства должны следовать, а за счет изменения условий, в которых государства принимают решения, руководствуясь собственными интересами. Межнациональные режимы ценны для правительств не потому, что они навязывают другим обязательные правила (это не так), а потому, что они дают возможность правительствам заключать взаимовыгодные соглашения друг с другом. Они расширяют возможности правительств, а не сковывают их.

В главе 7 мы ослабляем наши прежние предположения о рациональности и узком эгоизме. Сначала в ней исследуются последствия отхода от предпосылки классической рациональности путем более реалистичного предположения, что принятие решений обходится правительствам дорого. То есть правительства действуют в условиях «ограниченной рациональности» (Simon, 1955), а не как классически рациональные акторы. При таком допущении режимы не заменяют собой непрерывные расчеты собственных интересов (которые невозможны), а скорее обеспечивают правила, которых придерживаются и другие правительства. Эти правила могут предоставлять правительствам возможность связывать своих преемников, а также делать политику других правительств более предсказуемой. Сотрудничество, развивающееся благодаря осознанию ограниченной рациональности, не требует от государств принятия общих идеалов или отказа от фундаментальных принципов суверенитета. Даже эгоистичные акторы могут согласиться принять на себя обязательства, исключающие расчеты о выгоде в конкретных ситуациях, если они считают, что в долгосрочной перспективе это приведет к лучшим последствиям, чем отказ от принятия каких-либо правил или принятие любого другого политически осуществимого набора правил.

В главах 5–6 и первых двух разделах главы 7 принята предпосылка эгоизма. В последних двух разделах главы 7 эта предпосылка смягчается. Там мы выдвигаем предположение, проводя различие между эгоистическими собственными интересами и концепциями собственных интересов, в которых эмпатия играет определенную роль. Акторам, которые представляют свои интересы как эмпатически взаимозависимые, в нашей терминологии, может быть легче формировать международные режимы, чем тем, чьи определения собственного интереса более сужены. Я исследую сильные и слабые стороны эгоистической и эмпатической интерпретаций поведения государства, анализируя две особенности мировой политической экономики, которые могут показаться загадочными с эгоистической точки зрения: факты, что правила и принципы режима иногда рассматриваются как имеющие морально обязательный статус и что несбалансированные обмены ресурсами часто сохраняются в течение значительного периода времени.

Аргументация части II, взятая в целом, представляет собой как критику, так и модификацию реализма. Реалистические теории, которые пытаются предсказать международное поведение на основе одних лишь интересов и силы, важны, но недостаточны для понимания мировой политики. Они должны быть дополнены, хотя и не заменены, теориями, подчеркивающими важность международных институтов. Даже если мы полностью понимаем модели власти и интересов, поведение государств (а также транснациональных акторов) не может быть полностью объяснено без понимания институционального контекста действий.