Эта институционалистская модификация реализма дает некоторые довольно абстрактные ответы на главную загадку, рассматриваемую в этой книге: как может происходить сотрудничество в мировой политике в отсутствие гегемонии? Мы понимаем создание режимов как результат сочетания распределения власти, общих интересов, а также предваряющих ожиданий и практик. Режимы возникают на фоне предыдущих попыток сотрудничества, успешных или нет. Кроме того, теория части II объясняет сохранение существующих режимов даже после исчезновения условий, способствовавших их созданию: режимы приобретают ценность для государств, поскольку выполняют важные функции и поскольку их трудно создать или перестроить. Чтобы в полной мере осознать значение этого теоретического аргумента для понимания современных международных режимов, нам необходимо объединить его с историческим пониманием создания современных международных режимов и их эволюции после окончания Второй мировой войны. Этой задаче посвящена часть III.
В части III утверждается, что создание современных международных режимов в значительной степени объясняется послевоенной политикой США, осуществляемой посредством использования американской силы. По мере того как в период между 1950‑ми и 1970‑ми годами американское экономическое превосходство ослабевало, основные межнациональные экономические режимы оказались под давлением. Таким образом, реалистические предположения оправдались. Однако изменения в этих режимах не всегда соответствовали переменам во власти, а упадок американской гегемонии не привел к краху режимов. Сотрудничество сохраняется, а по некоторым вопросам даже усиливается. Нынешние модели разногласий и сотрудничества отражают взаимодействующие силы: сохранившиеся элементы американской гегемонии и последствия ее эрозии, нынешнее сочетание общих и конфликтующих интересов, а также международные эколого-нормативные режимы, представляющие собой институциональное наследие гегемонии.
Первым шагом в эмпирическом анализе части III является изучение того, как на самом деле действовала американская гегемония. Поэтому в главе 8 рассматривается американская гегемония в течение двух десятилетий доминирования США, охватывающих период с доктрины Трумэна и плана Маршалла (1947 г.) до конца 1960‑х годов, когда Соединенные Штаты начали демонстрировать признаки стремления защитить себя от воздействия экономической взаимозависимости. В центре внимания здесь находятся источники и практика гегемонистского сотрудничества. Эпизоды, рассмотренные в этой главе, иллюстрируют незыблемую связь между разногласиями и сотрудничеством, о которой говорилось в главе 4, а также показывают, что неравенство сил может вполне соответствовать взаимному приспособлению, координации политики и формированию международных режимов. Гегемония и международные режимы могут дополнять или даже в какой-то степени заменять друг друга: и то, и другое служит для того, чтобы сделать возможными соглашения и облегчить соблюдение правил.
Этот период гегемонистского сотрудничества был коротким: «Американский век» Генри Люса оказался под серьезным давлением менее чем через двадцать лет. Ни одна теория системного уровня не объясняет этого, поскольку, как показано в главе 8, одной из важнейших причин недолгого доминирования США был плюралистический характер американской политики.
Однако при снижении американской мощи верующие в теорию гегемонической стабильности предсказывали бы снижение уровня сотрудничества. В главе 9 оценивается применимость этой теории к эволюции международных режимов в области денег, торговли и нефти в период с середины 1960‑х до начала 1980‑х годов. Стали ли международные режимы, воплощающие модели гегемонистского сотрудничества, менее эффективными из-за ослабления американской мощи? В главе 9 показано, что модель смены режимов сильно варьировалась от одной проблемной области к другой и что сдвиги в американской власти имели разное значение в сфере международных финансов, торговли и нефти. Упадок американской гегемонии – это лишь часть объяснения упадка послевоенных международных режимов. Глава 9 приходит к такому выводу, не пытаясь дать полное объяснение данному явлению, поскольку для этого потребовалось бы тщательно изучить влияние изменений в макроэкономических условиях и международной экономической конкурентоспособности, роль идей и обучения, а также влияние внутренней политики на внешнеэкономическую политику в США и других странах.
В главе 9 также отмечается, что хотя в 1970‑е годы международные режимы оказались под давлением, развитые индустриальные страны продолжают координировать свою политику, хотя и несовершенно, по международным экономическим вопросам. Современные попытки сотрудничества отражают не только эрозию гегемонии, но и продолжающееся существование международных режимов, большинство из которых возникли на основе американской гегемонии. Старые модели сотрудничества работают не так хорошо, как раньше, отчасти потому, что гегемония США уменьшилась; но выживанию моделей взаимной корректировки политики и даже их расширению могут способствовать международные режимы, которые зародились в период гегемонии. Из главы 9 видно, что как реалистские концепции власти и корысти, так и разработанные здесь аргументы о значении международных режимов дают ценное представление о природе современной мировой политической экономики. Нам необходимо выйти за рамки реализма, а не отбрасывать его. Кроме того, глава 9, документируя эрозию американской гегемонии, показывает, что наша ключевая загадка – как может происходить сотрудничество в отсутствие гегемонии – является не просто гипотетической, а весьма актуальной. Таким образом, это говорит об актуальности для нашей эпохи теорий международного сотрудничества, изложенных в части II. Общие интересы и существующие институты позволяют сотрудничать, но эрозия американской гегемонии заставляет делать это по-новому.
Глава 10 продолжает исследовать, как режимы влияют на модели сотрудничества, подробно рассматривая наиболее значимый международный экономический режим, созданный среди развитых индустриальных стран с 1971 года: энергетические договоренности, вращающиеся вокруг Международного энергетического агентства (МЭА), созданного под руководством США после нефтяного кризиса 1973–1974 годов. Этот режим не был глобальным, он ограничивался странами-потребителями нефти и конкурировал с другим частичным режимом, сформированным производителями нефти. В главе 10 мы увидим, что режимно-ориентированные усилия по сотрудничеству не всегда увенчиваются успехом, о чем свидетельствует фиаско действий МЭА в 1979 году, но при относительно благоприятных условиях они могут иметь положительный эффект, о чем свидетельствуют события 1980 года. Глава 10 также подтверждает общее предположение о том, что успешность попыток использовать международные режимы для содействия сотрудничеству прямо зависит от усилий по снижению транзакционных издержек, связанных с координацией политики, и от мер по предоставлению информации правительствам, а не от обеспечения соблюдения правил.
В заключительной главе рассматривается вся аргументация в целом, оценивается моральная ценность сотрудничества и разбираются последствия для политики. Мои рассуждения об этике приводят к выводу, что, несмотря на некоторые недостатки принципов, современные международные режимы являются морально приемлемыми, по крайней мере условно. Их легко оправдать на основе критериев, которые подчеркивают важность автономии государств, хотя оценка становится более сложной, когда используются космополитические и эгалитарные стандарты. Политические последствия книги напрямую вытекают из моего акцента на ценности информации, производимой и распространяемой международными режимами. Как поставщики, так и получатели информации выигрывают от ее доступности. Поэтому может иметь смысл принимать на себя обязательства, ограничивающие свободу действий в неизвестных будущих ситуациях, если другие также принимают на себя обязательства, поскольку эффект от этих взаимных действий заключается в уменьшении неопределенности. Таким образом, предположения о ценности «держать свои возможности открытыми» нуждаются в переосмыслении. Стремление к гибкости может привести к саморазрушению: подобно Улиссу, в некоторых случаях лучше привязать себя к мачте.
