«Питчинг – это игра умов, – говорил он. – А если у тебя на роже написано, что ты собираешься обыграть бэттера подачей в центр, то каким бы быстрым ни был твой фастбол, он будет отбит».

С годами Ганзаки научился сдерживаться и не лезть на рожон, но по-прежнему считал, что мир стал бы гораздо проще и понятнее, если бы люди говорили что думают, а не прятали правду за красивыми метафорами и поэтичными сравнениями.

– Я слышал, что дело Отаро-кай планируют передать в суд уже осенью, – заметил Огино, неожиданно для Ганзаки перескочив через словесные реверансы о долгожданности их встречи.

– Да, следователь Ватасе почти закончил собирать доказательства.

Огино кивнул и потёр пальцами шрам на виске.

– Это хорошо. Наконец-то в Токио станет спокойнее.

Язык чесался спросить, почему Мацуба-кай позволила Оте и его людям так долго действовать безнаказанно, но тогда переговоры точно провалятся. Поэтому приходилось держать себя в руках.

– Но ведь вы позвали меня не для того, чтобы уточнить эту информацию, верно? – заметил Ганзаки.

За спиной раздался тихий смешок. Взгляд Огино на секунду метнулся к Ито, а затем опять вернулся к Ганзаки. О да, от этого взгляда определённо становилось не по себе. Когда на тебя так смотрит один из боссов якудзы, хочется либо забиться в какую-нибудь щель и молиться, чтобы о тебе забыли, либо выстрелить ему в лицо, навсегда избавившись от ощущения, что тебя свежуют заживо.

Ганзаки выдержал этот взгляд, не дрогнув. Не потому, что был уверен в собственной неприкосновенности, нет. Просто почувствовал, что, если даст слабину, не видать ему помощи, в которой он сейчас так нуждался. А благодаря бейсболу и бесконечным придиркам Ицки держать лицо, даже если всё внутри сковал ужас перед сильным противником, он научился.

– В своих запросах вы упоминали, что под вашим присмотром находится девочка, – медленно, словно пытаясь продавить его не только взглядом, но и голосом, произнёс Огино.

– Кихира Юми, – кивнул Ганзаки, внутренне ликуя. Пока что всё складывалось даже лучше, чем он рассчитывал.

Огино наконец-то прикрыл глаза и задумчиво пожевал губу, как будто пытался нащупать ускользающее воспоминание.

– Кихира… Кихира…

– Её отец, Кихира Тору, был нашим партнёром, – подсказал Ито, опережая Ганзаки, хотя тот не сомневался: Огино притворяется, что не помнит это имя.

– Точно! Малыш Тору, высокий такой, с наивными глазёнками… Эх, хороший парень был. И жена всем на зависть.

Ганзаки промолчал. Рано он радовался, что разговор свернул в нужное русло, миновав омуты пустых рассуждений. Похоже, все словесные кружева Огино приберёг для той темы, что действительно интересна им обоим.

– Получается, вы его дочку опекаете? Помню, видел её совсем крохой. Вся в красавицу-мать: уже тогда была как прехорошенькая фарфоровая куколка, зато характер такой, что чуть не по её – сразу в драку, и плевать, что противник больше и сильнее…

Огино мечтательно улыбнулся. Ганзаки вынужден был признать – его слова идеально описывали Кихиру Юми. Красивая, как кукла, и драчливая, как дикая кошка. И даже выпавшие на её долю испытания не сломили дух девочки, а лишь закалили подобно стали меча.

– Её семья стала жертвами Отаро-кай, – сказал Ганзаки. – Ота лично убил их на глазах Юми, сама девочка чудом осталась жива. Хотя, уверен, вы и так это знаете.

Улыбка Огино из мечтательной превратилась в хищную. Он знал. И даже больше: в том, что случилось с семьёй Кихира, отчасти была его вина. Ведь глава семейства отказался предавать Мацуба-кай и отмывать деньги для Оты. А Огино ничего не сделал, чтобы защитить своего партнёра. И Ганзаки очень рассчитывал, что у этого человека найдётся хоть капля раскаяния, чтобы попытаться загладить вину перед девочкой, лишившейся семьи по его вине.

– Ах, бедняжка Юми, никому не пожелаешь такой горькой участи. Вот только… —протянул Огино, – я знаю и о том, что после смерти своей семьи она больше года жила в доме Оты и что Ота собирался её удочерить.

– Тогда вы должны знать и о том, что именно её заявление на суде об удочерении стало причиной инициации расследования в отношении Оты, – парировал Ганзаки. – Мне напомнить, что сказала Юми в тот день?

Вместо ответа Огино посмотрел на Ито, и тот процитировал:

– Я не хочу быть дочерью убийцы моей семьи.

Несколько томительных секунд в комнате было тихо. Ганзаки, сохраняя внешнюю невозмутимость, судорожно пытался продумать следующий шаг. Что говорить? Какой аргумент использовать следующим? Что приберечь до решающего момента? И стоит ли раскрывать все карты?

Наконец Огино шумно выдохнул и, откинувшись в кресле, побарабанил пальцами по подлокотнику.

– Да, следует признать смелость и дерзость юной Кихиры. Решиться сказать такое в лицо человеку вроде Оты… Неудивительно, что теперь Отаро-кай пытается её убить. – Но не успел Ганзаки воспрянуть и подхватить рассуждение, как Огино подался вперёд и вкрадчиво понизил голос: – Вот только слабо верится, что целый год она спокойно прожила с убийцей под одной крышей и лишь на суде вспомнила, кто он такой… Подозрительно, не находите, инспектор Ганзаки?

– Он мог её запугать, – вполне резонно заметил тот, хотя прекрасно знал, что дело не в этом.

– Он должен был её убить. В тот день, когда убил остальных Кихира. Такие люди, как Ота, не оставляют свидетелей. Но он оставил её в живых и более того – захотел сделать своей дочерью. Зачем? Зачем ему эта девочка, которую якобы так хочет устранить Отаро-кай, но уже третий год не может это сделать? И почему полиция использует эту девочку как предлог для встречи со мной?

Воздух в комнате сгустился от напряжения. На виске Огино вздулась, забилась жилка, подчёркивая и без того довольно заметный шрам. Ганзаки не понимал, что именно так взбесило босса якудзы, поэтому не мог придумать достойный ответ. Пока он молчал, в разговор вмешался Ито:

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.