— Чего ты ждешь, куколка? — его хриплый голос обволакивает меня, и я чувствую, что мои трусики намокают, мне нужно их снять. Он расстегивает ремень, отступает, снимая остальную одежду, и кивает в мою сторону. — Раздевайся, становись на колени и ползи ко мне.

По какой-то причине я подчиняюсь. Мне никогда не нравилось, когда мне указывали, что делать, но его голос. Властный тон… Прямо сейчас я бы сделала что угодно.

Он снимает брюки и боксеры. Я не могу удержаться от того, чтобы у меня не отвисла челюсть.

Мои глаза блуждают по божественной фигуре, прежде чем я медленно подползаю к нему, пока мой рот не оказывается близко к члену, а его пальцы хватают за волосы. Я смотрю на него широко раскрытыми глазами. Следовало бы догадаться, что он хорош, пирсинг тянется по всему его члену.

— Что это? — удивленно спрашиваю я.

— Это лестница Иакова, куколка. Думаешь, ты сможешь взять меня полностью? — усмехается он, словно чувствуя мое смятение. Я облизываю его длину от основания до кончика, мой язык пробегает по каждой выпуклости.

— Легко, ты не такой большой, — бормочу я, но, как только пытаюсь засунуть его в рот, мне удается сделать это наполовину, доказывая, что ошибалась.

Его рука сжимает мои волосы и толкает меня дальше, заставляя давиться. Я смотрю на него сквозь ресницы, глаза слезятся, когда он задевает заднюю стенку горла. Каждый из шариков пирсинга касается моего языка.

Чем больше сосу, тем громче он стонет, и мне нравятся звуки, которые он издает. Солоноватый вкус предэякулята взрывается на языке, и я медленно посасываю, пока не достигаю его кончика, и он выходит из моего рта. Он хватает меня за руку и дергает вверх, мои ноги отрываются от пола.

Он откидывается на спинку моей кровати, притягивая меня к себе и хватает за ноги, разводя их по обе стороны от своих бедер, так что я оказываюсь на нем верхом.

— У тебя идеальные сиськи, — стонет он, массируя их.

Мысли нахлынули на меня о том, кто он и как сильно ненавидит мою семью, поэтому я наклоняюсь и хватаю рукоять перочинного ножа из-под подушки, который держала там с тех пор, как он последний раз заходил сюда, и подношу к его горлу. Он улыбается, но я колеблюсь.

— О, тебе нравится жесткие игры, — он переворачивает меня и устраивается между моих ног, удерживая мои руки над головой. Нож со звоном падает на пол.

Виктор прижимается к моей киске, пока пытаюсь двигаться. Он с силой входит в меня, и я вскрикиваю.

— Ты работаешь с братом?

Я проглатываю панику, когда он обхватывает рукой мое горло, слегка сжимая. Мое тело в огне, растяжение внутри, ощущение пирсингов — это другое; я почти умоляю его двигаться, но он отказывается, пока не дам ответ.

— Нет, я не вмешиваюсь в его дела, — удается мне выдавить из себя.

Он хватает меня за подбородок и заставляет посмотреть ему в глаза. Моя киска сжимается от осознания, в какую опасность я попала. Но я не могу остановить образы, прокручивающиеся в голове, как он трахается со мной, так близко к тому, чтобы убить.

Со мной определенно что-то не так.

— Чего ты хочешь, куколка? — спрашивает он, крепче сжимая мои запястья, но что-то светится в его глазах. Это гордость? Какого хрена? Я в замешательстве.

Он медленно выходит из меня, но мои ноги сжимаются вокруг него.

— Давай не будем портить настроение. Скажи мне, что ты этого хочешь, — говорит он, не двигаясь ни на дюйм.

Я молчу. Он целует меня вдоль линии челюсти, пока не замирает у моих губ. Мы так близко, если бы я только продвинулась на миллиметр…

Виктор шепчет: — Скажи мне остановиться, и я остановлюсь.

Я не произношу ни слова. Все предупреждения в моей голове словно коротят, и ничего не выходит из моих уст. Он использует эту возможность, чтобы поцеловать меня, на вкус его губы как водка и грех.

Он снова вталкивается внутрь, двигая бедрами, пока мои глаза закатываются. Он поднимает мои ноги себе на плечи, проникая еще глубже. Я клянусь, он касается чего-то, чего раньше никто не касался. Моя спина выгибается навстречу ему, и его рот присасывается к моему соску. Стон, сорвавшийся с губ, звучит очень похоже на его имя.

— Вот так, куколка, кричи мое имя.

Острая боль отдается в плече, где он впивается зубами. Я открываю глаза, и моя кровь растекается по его нижней губе, пока он продолжает входить в меня. Мои губы приоткрываются, и он снова целует меня.

Он целует меня так же, как трахается, и я забываю свое имя.

Ее тугая киска сжимает мой член, внутренние стенки пульсируют, когда она жестко кончает. На меня обрушивается собственный оргазм. Это был самый сильный оргазм, который испытывал за долгое время. И я глубоко внутри маленькой балерины, которая хотела ударить меня ножом, и, черт возьми, я хочу этого снова. Включая попытку перерезать мне горло. Это было захватывающе.

— Я же говорил, что ты будешь выкрикивать мое имя, куколка. — ухмыляюсь я, оставаясь глубоко внутри нее. Я отпускаю ее руки и ноги.

Резкая боль распространяется по щеке.

— Ты мудак! — кричит она, толкая меня. У нее не так уж много сил, поэтому я все равно отодвигаюсь, давая ей возможность встать.

— Да, это так, — пожимаю плечами, вставая. Она с трудом ходит, но пытается скрыть это, хотя и безуспешно.

Она вскрикивает от раздражения, прежде чем дойти до своего шкафа, быстро накидывает халат, оставляя его свободно болтаться на теле. И прислоняется к дверце шкафа.

— Ты кончил в меня, — она показывает на мою сперму, стекающую по ее бедру.

Я вторгаюсь в ее личное пространство, провожу пальцем между бедер и засовываю ей в рот.

— Попробуй меня.

Она давится. Если бы взгляды могли убивать, я был бы мертв прямо сейчас.

— Надеюсь, ты принимаешь таблетки, — говорю я, отходя, чтобы взять боксеры и натянуть их, выходя из спальни за напитком, как будто я здесь хозяин.

Она следует за мной, ее легкие шаги по деревянному полу звучат, как у маленькой танцовщицы. Я поднимаю бровь, глядя на нее. Она затягивает халат и снова направляет на меня нож. Ее волосы взъерошены после секса, и мне бы хотелось увидеть это снова.

— Почему мужчины всегда считают, что женщины принимают противозачаточные? — она размахивает ножом в мою сторону.

— Потому что женщины обычно так и делают. Я же сказал, что ты можешь сказать мне остановиться. Ты знала, что на мне не было презерватива, так что, думаю, тебе нужно позаботиться об этом, — пожимаю плечами, ее ноздри раздуваются, она в ярости бросает в меня нож, но промахивается. Дерзкая.

— Пошел ты, — кричит она.

— Я бы предпочел трахнуть тебя. Дай мне десять минут, и снова буду в состоянии кончить, — парирую я, беру бутылку воды из холодильника. Я стараюсь не хмуриться из-за отсутствия продуктов внутри.

Она подбегает и толкает меня в грудь, но я не двигаюсь с места.

— Ты выводишь меня из себя, — она тяжело дышит, ее волосы падают на глаза. Я заправляю пряди за ухо.

— А ты ведешь себя так, словно я только что не подарил тебе лучший оргазм в твоей жизни. Смирись с этим, куколка.

Она снова толкает меня, и я приподнимаю бровь, наблюдая за слабой попыткой.

— Это был не лучший оргазм в моей жизни, — она скрещивает руки на груди и вздергивает подбородок.

— Тогда мне придется попробовать еще раз, — ухмыляюсь я, и ее щеки заливаются румянцем. В следующий раз сделаю так, чтобы она не смогла встать с кровати.

Я не спала прошлой ночью после того, как заставила Виктора уйти. Он не хотел уходить, но пообещал, что скоро вернется. Не совсем уверена, как к этому отношусь. Чувствовать Виктора внутри себя было так интенсивно; я не могла выбросить его из головы часами. Воспоминание о том, насколько это было по-другому, так глубоко, и пирсинги касались всех уголков…

Я отдала ему контроль над своим телом, и он позаботился обо мне. Мне всегда приходилось быть настороже. Мама говорила, что у меня папин темперамент, и я должна «перетанцовывать» его, загоняя глубоко внутрь, пока не подчиню свои эмоции.