Пожав плечами, он вернул флакон на место и отошел к своей кровати. Из чемодана вытащил колбасу и хлеб, нарезал складничком на бутерброды. Открыл бутылку с газированной водой и, не спеша, перекусил. Тем временем очнулся алкоголик. Чуть приподнявшись, он рукой пошарил по столу и взял с него флакон. Поднес его к глазам.

— А ты… — он посмотрел на Кира и осклабился. — Хороший человек — не выпил…

Дальнейшее повергло Кира в ужас. Поэт скрутил с флакона пробку и вылил содержимое в рот. Как можно это пить⁈ Но алкоголик только крякнул, встал и, пошатываясь, вышел. Кир выпил газировки, взял сумку для продуктов и двинул следом. Дверь комнаты закрыл на ключ, который получил от комендантши. Поэт пусть отправляется на хрен! Такой сосед ему не нужен. Есть у него друзья? Вот пусть и привечают алкоголика.

Выйдя из общежития, Кир полюбовался на Останкинскую башню, которая возвышалась неподалеку, и отправился осматривать окрестности. Ему тут месяц жить. Он не сомневался, что поступит в институт. В приемной комиссии он поинтересовался конкурсом, услышал, что всего лишь полтора человека на место (на творческий было 32), и успокоился. Такое он преодолеет.

Рядом с общежитием нашелся винный магазин. Водкой в нем не торговали — вином и коньяком. Странно…[6] На улице Руставели Кир обнаружил магазин Останкинского молочного комбината. Купил там плавленых сырков, кусочек твердого, кефир в пакете странной, треугольной формы. В Минске он таких не видел. В булочной взял хлеба, а в овощном — картошки. Вернувшись в общежитие, надел футболку и спортивные штаны. Затем почистил и сварил картошки и съел ее с кефиром. Вкусно! Хотя у матери вкуснее, но там картошка в чугунке из печки…

Его никто не беспокоил. Поэт исчез, и хорошо если совсем. Поев, Кир вновь прошелся возле общежития, определив маршрут для утренней пробежки. Поддерживать форму нужно. Это очень полезно для здоровья, и хорошо стимулирует работу мозга. А он ему понадобится. Вернувшись в комнату, связался с дроном и системником. Все без проблем. Дрон прибыл с ним в Москву, преодолев весь путь на крыше пассажирского вагона. Зачем лететь, когда везут? Тем более, что поезд едет ночью, его никто на крыше не заметит. Невидимым дрон становился лишь на станциях, где много света. Сейчас он пребывал на крыше общежития.

Помывшись в душе и почистив зубы, Кир завалился спать. Он завтра встанет в шесть. Пробежка, душ и ранний завтрак. Экзамены начнутся послезавтра, и первым будет сочинение. Пока же Кир пройдется по Москве, побывает на Красной площади и в Мавзолее. Там мумия вождя, которому здесь поклоняются почти как богу. Что ж, любопытно будет посмотреть…

[1] ВИЗРУ — Минское высшее инженерное зенитное ракетное училище противовоздушной обороны.

[2] Саулетикис — микрорайон в Вильнюсе.

[3] Пасабляе — помогает (бел.)

[4] Речь об Олимпиаде 1980 года в Москве. Тогда многие гостиницы и общежития в столице отремонтировали для проживания иностранных и не только иностранных туристов.

[5] Реальная история. Алкоголизм среди поэтов встречается нередко — пьют только в путь. Прозаики пьют меньше.

[6] В Москве тех лет купить водку можно было не в каждом винном магазине. С чего такое — автору не известно.

11.

Обратно в общежитие Кир вернулся к вечеру. Он, выстояв немаленькую очередь, спустился в Мавзолей. Мельком увидел мумию — подробней разглядеть не получалось, их поторапливали люди в штатском, пожал плечами и поднялся на поверхность. Довольно странный способ привлекать адептов государственной идеологии. Она живет, пока оправдана на практике, забальзамированное тело не поможет, если идеи не сбываются. А с этим в СССР проблема. Здесь общество не монолитно, есть разделение людей на категории. Одним доступно все, другим приходиться корячиться, чтобы пробиться к благам. Но все равно здесь лучше, чем в Республике. Там выходцу из низов пробраться к власти невозможно — элита рьяно охраняет полученные по наследству привилегии. А здесь пока что достижимо рабочему со временем возглавить СССР, стать выдающимся представителем культуры. Образование доступно всем, в чем Кир имел возможность убедиться на собственном примере.

После мавзолея Кир погулял по Красной площади, зашел в собор Василия Блаженного, затем прошелся по Москве, разглядывая здания, машины и людей. Нет, все же шумный, беспокойный город, жить в нем не хочется, хотя мысль перебраться в столицу СССР перед поездкой у него мелькала. Перекусил в пельменной — в Москве их было много, поел мороженного, и отправился обратно.

На вахте ключа от его комнаты не оказалось.

— Забрали, — сообщила немолодая женщина-вахтер. — К вам в комнату заселились — сразу трое.

Пожав плечами, Кир поднялся на шестой этаж. Лифт в общежитии имелся, но у него толпились люди, и он отправился пешком, хотя устал. За дверью комнаты на него уставились три пары глаз. Соседи, видно, только начали располагаться и разбирали вещи, вешая их в шкаф.

— Д-добрый в-вечер, — поприветствовал их Кир. — Я К-константин Ч-чернуха, в-ваш с-сосед. П-прозаик.

— Здесь все прозаики, — хмыкнул худощавый парень лет тридцати, узкоглазый, с лицом, как у китайца. — С поэтами жить замучаешься. Стихи свои читают день и ночь. Я специально попросил, чтоб с ними не селили.

— Д-доводилось в-вместе ж-жить? — поинтересовался Кир.

— В прошлом году, второй раз поступаю, — ответил парень. — Тогда по конкурсу не прошел. Олег Кувайцев, — протянул он Киру руку. — Я из Красноярска, врач-реаниматолог.

Кир обменялся с ним рукопожатием.

— Я т-тоже м-медик, — сообщил Олегу. — З-зубной т-техник, ж-живу в-в М-минске.

— Я тоже в Минске, — обрадовался невысокий, коренастый парень лет двадцати пяти и подошел поближе.– Сергей Кострица, слесарь. Работаю на заводе. Рад встретить земляка.

— А я Косиньский Виктор, — сказал им третий парень, высокий и заметно лысоватый. — Приехал из Тернополя на Украине. По образованию актер, но работаю в отделе культуры исполкома. Я не прозаик — драматург.

— Но главное, что не поэт, — Кувайцев хмыкнул, остальные засмеялись.

— Что так достали? — спросил его Косиньский.

— Не представляешь, как! — вздохнул Кувайцев. — Тогда по дурости дверь в комнату не закрыл. Спать лег, вдруг кто-то будит: «Мужик, послушай, гениальные стихи!» Ну, думаю, сейчас прочтет стишок, скажу ему, что гениально, и снова лягу. Спать хочется! А он вытаскивает из кармана во-от такую стопку листов и объявляет: «Поэма „Родина“, часть первая».

— А т-ты? — поинтересовался Кир.

— Выставил его из комнаты и запер дверь.

Все снова засмеялись.

— Ну, что, прозаики, — спросил Косиньский, хитро улыбнувшись. — За знакомство? У меня есть бимбер, его бандеры классно гонят. Напиток мягкий, ароматный.

— А почему бандеры? — Кувайцев удивился.

— Потому что он для них икона. Это же Тернополь! Сам я из Полтавской области, учился в Киеве, распределение получил в Тернополь. Там и женился.

— Жена — бандера тоже? — Кувайцев улыбнулся.

— Еще какая![1]

Все захохотали, Косиньский — тоже.

— Так как? — спросил соседей.

— У нас же завтра сочинение, — вздохнул Кострица.

— Немного можно, — Кувайцев улыбнулся. — Стресс снимем, спать будем крепче. Перед экзаменом полезно.

— Вот!

Виктор достал из чемодана и выставил на стол бутылку из-под пива с воткнутой в горло пробкой.

— У меня нет ничего, — Сергей смутился.

— А я свою дорогой выпил, — сообщил Кувайцев. — Компания хорошая попалась.

— Одной нам маловато будет, — сказал Косиньский. — Придется в магазин идти. Тут есть неподалеку, но водку там не продают — вино, коньяк.

— У м-меня есть в-водка, — сообщил им Кир. — «П-посольская». С-сгодится?

— Богато техники живут! — Косиньский хмыкнул.

— Так, мужики! — объявил Кувайцев. — Готовим ужин. Я тут в шкафу картошку видел. Кто ее почистит и пожарит?