Был в этой ситуации и положительный момент. Ему вновь стали улыбаться поварихи в столовой общежития и выбирать кусочки повкуснее. Откуда-то узнали, что у него с Наташей все. Кир снова превратился в жениха, и с ужином опять наладилось. А денег стало неприлично много. За металлокерамическую единицу Кир получал 15 рублей, а в первый месяц, после возвращения из Вильнюса, он только халтурой занимался. Как это все решил заведующий отделением, Кир не знал, но старший техник его не беспокоила, лишь только попросила взять пару пациентов из своих знакомых. Часть металлокерамики Кир сделал для Ботвинника — тот тоже откусил от пирога повышенного спроса, но основной поток желающих обзавестись улыбкой Голливуда шел от Ионыча. Подкатывались к Киру и другие ортопеды, но он в ответ просил снабдить его материалами, намекая, что ему их поставляет Кац. Врачи скучнели и откатывались.

За первый месяц после возвращения из Вильнюса Кир заработал две тысячи рублей, за второй — чуть меньше. Ажиотаж… Потом каналы для поставки порошка, растворов для керамики наладились, проблема потихоньку рассосалась, Кир стал делать и обычные протезы — план следовало выполнять. Носил их в общежитие, где занимался моделированием. Керамику он делал в отделении — работать с ней в общежитии не позволяла технология. В конце июня Кир отнес в сберкассу четыре тысячи рублей и положил их на текущий счет. Большие деньги в СССР! Автомобиль за них купить не сможет, но на первый взнос за кооперативную квартиру с избытком хватит. Еще останется на мебель…

К исходу мая Кир получил письмо из Литинститута. Забрал его на вахте и отправился к себе, удивляясь толщине конверта. Чтоб сообщить, что конкурс он не выдержал, достаточно листка бумаги, а Кир почему-то был уверен, что конкурс не прошел. И каково же было удивление, когда нашел в конверте вызов на экзамены для поступления в институт. Еще там была справка для отдела кадров, в которой сообщалось, что специальным постановлением правительства СССР заочникам Литинститута для сдачи сессий предоставляется оплачиваемый отпуск продолжительностью в 50 дней в году. Плюс для вступительных экзаменов десять дней, и тоже с сохранением зарплаты. Зато на преддипломный отпуск выпускникам отводится один месяц, а не четыре, как по прочим специальностям.

Сдавать экзамены предстояло в августе. При этом, если он поступит, то остается на установочную сессию, поэтому и документов прислали много. Придя в себя, Кир обсудил ситуацию с системником. Сдать предстояло три экзамена устно плюс сочинение. За устные Кир не волновался — подскажут, но сочинения он прежде не писал. Системник посоветовал отправиться на курсы для абитуриентов — такие были в Минске. Кир съездил в БГУ, где заплатил за обучение, и две недели слушал лекции, как эти сочинения писать. Они подробно разбирали не только темы по русской и советской классике, но еще свободные.

— Кого-нибудь из этих классиков вам обязательно дадут, — заверила преподаватель. — А брать свободную не рекомендую. Непросто будет вам ее раскрыть, а преподаватель, который будет проверять работы, легко сочтет, что вы не справились с заданием, и снизит вам оценку даже, если в тексте не найдет ошибок.

Вызов на экзамены и справку Кир отнес заведующему отделением вместе с заявлением о предоставлении отпуска.

— Литературный институт? — Ботвинник удивился. — Почему не в медицинский? На стоматолога?

— Н-не п-пройду п-по к-конкурсу.

— Да, конкурс там не детский, — кивнул заведующий отделением. — Но могли поработать годик и поступать, как льготник с стажем.

— В-все р-равно н-не п-поступлю, — не согласился Кир.

— Да, там блатных хватает, — вздохнул заведующий отделением и черкнул на заявлении: «Не возражаю». — Удачи, Константин! Скорее возвращайтесь — работы очень много…

Их разговор случился в августе, а в конце июля Кир взял две недели отпуска и съездил к матери в деревню. Помог ей по хозяйству, дал денег.

— Навошто? — удивилась мать. — Я зарабляю.

— Н-на д-дрова, — ответил Кир. — Найдешь еще к-кого к-картошку в-выбрать. Я н-не с-смогу п-помочь — в М-москву уеду.

— Табе нужней — на кааперативную кватэру.

— У м-меня ч-четыре т-тысячи н-на к-книжке.

— Ты стольки зарабляешь?

Он кивнул.

— Святая Богородица! — перекрестилась мать. — Спасибо за твою милость. Дажыла — сын мати пасабляе.[3] Другие с маток грошы тянуть, а мой дае.

Мать всхлипнула, Кир молча обнял женщину, стал гладить по спине. Ему было тепло и радостно. Ведь эта женщина его любила — искренне и без корысти. В прошлой жизни с ним такого не случалось.

В Москву Кир поехал одетым по последней моде. Ну, для начала в джинсы «Милтонс». Их шили в Индии, купить их в СССР было не просто, но у него имелся блат — работники торговли хотели зубы, как у голливудских звезд. Плюс джинсовая куртка из той же Индии, так называемая «джуда». Две рубашки с коротким рукавом в тон куртке, две футболки, спортивные штаны, кроссовки… Еще коричневые туфли с прорезями, чтоб в жару дышали ступни ног. Все импортное, новое. Вещи Кир сложил в такой же новый чемодан, с которым и отправился в столицу СССР. От Белорусского вокзала до Бульварного кольца он шел пешком по Горького, рассматривая здания вдоль улицы. Массивные, монументальные, они немного походили на застройку центра Минска, но все же были не такими.

И город был другой — немного грязноватый, шумный, суетливый. Здесь все спешили по делам. Свернув направо на бульвар, Кир подошел к кованной ограде, за которой наблюдался скверик, а дальше — здание с колоннами. Как подсказал ему повстречавшийся пенсионер, здесь и находился Литературный институт.

Приемная комиссия располагалась не в здании с колоннами, а в двухэтажном флигеле слева. Кир предъявил там паспорт, вызов на экзамены и получил направление для поселения в общежитие.

— Заплатите в кассу рубль тридцать, — сообщила секретарь, — чек вместе направлением отдадите коменданту. Доехать можно на троллейбусе…

Кир и доехал. Семиэтажное здание по улице Добролюбова впечатляло своей монументальностью. Не бедная организация — Союз писателей, такое общежитие отгрохали! Зайдя, он отыскал в нем коменданта, немолодую, сухонькую женщину.

— Куда ж вас поселить? — она задумалась. — Вы прибыли немного рано: абитуриенты, которые на дневное поступали, пока что не разъехались. Ладно, есть комната. Но там поэт, не поступивший в институт пока что задержался — запил. Но вы беспокойтесь — он не буйный.

«Попал», — подумал Кир, но делать нечего — отправился за комендантшей. На лифте они поднялись на шестой этаж, широким коридором прошли до нужной комнаты.

— Здесь кухня, — объясняла по дороге комендантша. — Там дальше — туалеты. Душ в цоколе. У нас тут все красиво — отремонтировали к Олимпиаде.[4] Все поменяли, даже койки.

Открыв дверь в комнату, она впустила первым Кира.

— Вон он, лежит, — сказала, указав на койку, где на матрасе без постельного белья и одеяла спал молодой мужчина. — Талантливый поэт, но сильно пьющий. Проходит конкурс третий год подряд, но сдать экзамены не успевает — в запой срывается. Ректорат решил, что больше вызывать его не будут.[5] Уехать — денег нет. Друзья ему билет купили, он сдал его обратно в кассу, а деньги пропил. Мне обещали, что вечером его посадят в поезд, отдав билет проводнику. Тогда уж не пропьет. Вы случаем не поэт?

— П-прозаик.

— Такой молоденький и пишет прозу? — удивилась комендантша. — А дневное почему не поступали?

— Н-на с-стипендию н-не п-проживу.

— Родители разве не помогут?

— Я с-сирота, — ответил Кир.

— А кем работаете?

— З-зубной т-техник.

— Тогда понятно, — женщина кивнула. — Смотрю, одетый модно и явно при деньгах. Зубные техники не бедные. Я к вам подселю прозаиков, а то поэты беспокойные и шумные. Напьются — и давай читать свои стихи. Им ночь, не ночь…

Кровать Кир выбрал у окна. Засунув чемодан под койку, принес постельное белье и одеяло, взяв их у кастелянши. Застелил кровать и стал рассматривать комнату. Просторная, большая, с высоким потолком. У входа встроены шкафы в простенке. Тот, что слева, для одежды, а справа — для посуды и продуктов. В последнем обнаружилась сковорода на ручке, кастрюля, чайник, ложки, вилки и тарелки. Еще эмалированные кружки… Приборы алюминиевые, посуда — из дешевых, которую воровать никто не станет. Но хоть такая есть. В комнате — четыре койки. Перед окном — стол со стульями, последних было два. Стол больше, чем в общежитии в Минске. Кир подошел к нему и заметил с краю флакон с какой-то темной жидкостью. Взяв, посмотрел на этикетку. Ополаскиватель для волос — хна на спиртовом растворе. Забыли, что ли?