Я касаюсь его щеки кончиками пальцев и улыбаюсь. Вчера он был колючим, как кактус, а сегодня кожа гладкая и мягкая. Приятная. Лиам прижимается к моей руке и прикрывает глаза.

– Я бы хотела, чтобы ты был счастлив, – говорю я тихо. – Неважно, какое значение ты вкладываешь в это слово. Ты заслуживаешь счастья.

– Ты так считаешь?

– Да, уверена.

Лиам улыбается.

– Спасибо. Но на жизнь я не жалуюсь. Я занимаюсь тем, что мне по‑настоящему нравится. Если моё творчество делает людей хоть немного счастливыми, тогда я тоже счастлив. Значит, всё это не зря.

– Конечно, не зря, – соглашаюсь я, опуская взгляд.

– А что же тогда делает счастливой тебя? – Он протягивает руку к моему лицу, убирает за ухо волосы и большим пальцем гладит мою скулу. – Погоди, дай угадаю сначала: твой обожаемый Генри Миллер?

Я усмехаюсь.

– Опять ты за своё. Генри Миллер, конечно, хорош, но он не источник моего счастья.

– Тогда кто? Или что?

Я думаю о времени, когда отец жил вместе с нами, и в носу тут же начинает щипать. Эти воспоминания одни из самых счастливых, но в то же время самых болезненных для меня.

– Почему загрустила?

– Потому что я глупая. – Я пытаюсь отвернуться, чтобы скрыть внезапно появившиеся слёзы, но Лиам не даёт мне этого сделать.

– Почему? Расскажи мне.

– Я, наверное, ужасный человек, но я люблю отца больше, чем мать. Так было всегда, – признаюсь я в своём самом постыдном секрете человеку, с которым судьба так беспечно свела меня вновь спустя столько лет. Но я чувствую, что Лиам – единственный, кто сможет понять меня и не осудит за это. – Первое моё слово было «папа». Первые мои шаги были сделаны с его помощью. Он принимал участие в каждой минуте моей жизни. До тех пор, пока не ушёл. Я столько раз подростком сбегала к нему из дома. Вытаскивала деньги из маминой куртки, брала мелочь сестры, чтобы купить билет на автобус и увидеть и обнять отца. Я не хотела возвращаться домой, но папа всегда отвозил меня обратно, и я не понимала, почему. Почему я не могла остаться с ним? Я причиняла матери столько боли этим, но тогда мне было наплевать. Я считала её злой и несправедливой. Она постоянно была мной недовольна, и я думала, что она любит меня меньше, чем послушную и идеальную во всём Хлою. Из‑за этого я постоянно сбегала к отцу. Мне казалось, он любит меня больше, чем сестру. По крайней мере, он ни разу не заявлял мне, какая я бестолковая и несносная. Я так хотела остаться с ним в его большом доме. Сейчас я могу жить с отцом в Чикаго, и он даже сам на этом настаивает, но продолжаю жить с мамой, потому что чувствую вину за своё поведение. Он ушёл от неё, потом сбегала я. Если я сейчас буду жить с ним и оставлю маму совсем одну, думаю, что разобью ей сердце. Но по‑настоящему счастливой я себя чувствую только с отцом. Он всегда понимал меня и во всём поддерживал. А мама… она не желает зла, просто ценности у неё другие. Она столько вложила в наше с сестрой воспитание, я всю жизнь буду ей обязана. Я знаю, она любит меня, но никогда не поймёт так, как отец.

– Элис переживёт, – говорит Лиам, поглаживая меня по щеке. – И ты никому ничего не должна. Ты уже взрослая и можешь делать, что хочешь. Если всё время будешь думать о других, так и застрянешь в том доме и в долбаном Сисеро. Понимаешь? – Он смотрит на меня, и я киваю в ответ. – Отлично. И ты не ужасный человек. Я тоже люблю мать больше, чем Питера, но он сам в этом виноват. Если ты счастлива быть рядом с отцом, скажи об этом Элис. Она поймёт.

– Но как я могу? Она же останется совсем одна.

– Она не останется одна. У неё есть ты и твоя сестра. Есть моя мама, наконец. Она, может, только и мечтает о том, чтобы ты от неё съехала уже, – усмехается Лиам, и я прыскаю в ответ.

– Об этом я не думала.

– Уверен, у неё поэтому и нет нового ухажёра, его ведь даже привести некуда. Как трахаться‑то при дочери за стенкой.

– Господи, Лиам, следи за языком! – Я пихаю его в плечо и сажусь, закрывая пылающее лицо руками.

Он смеётся и поднимается вслед за мной.

– Хватит о грустном. Вот, держи. – Он тянется к своему рюкзаку и достаёт две баночки «доктора Пеппера». Одну протягивает мне и придвигается ближе, так, что мы касаемся бёдрами и плечами.

Делаю небольшой глоток напитка и пузыри щекочут мне горло, отчего я морщусь и тихо хихикаю.

– Чего смеёшься? – спрашивает Лиам, и я улыбаюсь ему, качая головой. – Улыбки красивее твоей я ещё не видел.

– Ты что, меня клеишь, Харрис? – Я вскидываю одну бровь, несмотря на растущее в груди тепло.

Лиам закатывает глаза.

– Почему ты всё время ищешь в моих словах какой‑то подвох?

– Потому что ты говоришь очень милые вещи, а это так на тебя не похоже.

– Милый – это моё второе имя, вообще‑то, – фыркает он, и я прыскаю от смеха.

– Все мы знаем твоё второе имя. Заноза в зад…

– Ах ты маленькая засранка!

Он хватает меня за талию и начинает щекотать, как сумасшедший. Я визжу, газировка расплёскивается вокруг, когда мы валимся на траву, а Лиам смеётся, продолжая нагло истязать мои бока. Я колочу его по плечам, от смеха на моих глазах уже выступают слёзы.

– Я… больше не могу… – кричу я. – Я сейчас задохнусь!

– Скажи, что я милый, – требует он, ухмыляясь и щекоча своими волосами моё лицо.

– Милый, ты милый! – Я смеюсь, и он наконец останавливается, нависая надо мной.

Все звуки вокруг будто становятся тише, время замирает в моменте. Харрис опирается локтями по обе стороны от моих плеч и убирает мне выбившиеся волосы за уши. Я невольно задерживаю дыхание и провожу большим пальцем по его ещё не до конца зажившей нижней губе, ровному носу, выступающим скулам. Какой же он красивый.

– Какая же ты красивая, – говорит Лиам тихо, и я не могу сдержать улыбку.

– Ты тоже. – Я убираю со лба его светлые волосы. – Очень красивый.

Голубые глаза загораются, взгляд теплеет, а на губах появляется слабая улыбка. Лиам касается костяшками пальцев моей шеи, и я чуть отвожу голову в сторону, прикрывая глаза.

Поцелуй меня, Харрис.

Через секунду ощущаю горячие губы на своей шее и не могу сдержать стон. Лиам явно умеет читать мои мысли.

– Боже, Саммер, не делай так больше, – вдруг заявляет Харрис и падает на траву рядом со мной. Мы оба дышим тяжело и глубоко. Странный кокон вокруг рассеивается, вновь появляются звуки. Что это было?

– Как? – Я с улыбкой оборачиваюсь к Лиаму.

– Не нужно так на меня смотреть и так сладко стонать! – рявкает он, и я прыскаю от смеха.

Как будто я могу это контролировать! Я хлопаю Харриса по животу, и он перехватывает мою ладонь, прижимая меня к своему боку. Я опускаю голову ему на плечо, прикрываю глаза, и наши пальцы переплетаются. Я чуть шевелю пальцами, и Лиам сжимает мою ладонь крепче, будто не хочет её отпускать. Губы трогает улыбка.

За эти две недели я узнала о нём больше, чем за всю свою жизнь. Это удивительно. Но ещё удивительнее то, что Лиам позволяет мне себя узнать. Я чувствую себя с ним в максимальной степени комфортно. Так легко и беззаботно мне бывает только с Сэмом или Сашей, но они мои друзья. Может, и у нас с Лиамом всё‑таки получится быть… друзьями? Без секса. Возможно ли это после всего, что между нами было?

– Солнце садится, – говорит Лиам, прерывая поток моих очередных унылых мыслей. – Тут красивые закаты, как раз для твоей тонкой натуры.

Я улыбаюсь ему, и мы садимся плечом к плечу. Природа вокруг медленно заливается оранжево‑золотым сиянием, поверхность воды сверкает в лучах заходящего солнца. Я еле сдерживаю себя, чтобы вновь не схватиться за камеру. Но шевелиться нет сил. Запечатлею этот момент глазами и душой. Сохраню его только в своей памяти, чтобы лишний раз не забивать память камеры. У меня уже миллион таких снимков.

Мне хочется спросить у Лиама, как он нашёл это потрясающее место, но, видя в его глазах умиротворение и спокойствие, я не решаюсь его тревожить, поэтому просто смотрю исподтишка, любуясь его точёным профилем.