Мирза узнал об источнике с целебной водой, где излечиваются все больные, он отвёз туда свою жену, но и это не помогло. Верующие советовали паломничество в Мешхед[6], где все молитвы бывают услышаны Всевышним. Они посетили Мешхед, но опять никаких изменений. Мирза делал всё, что ему советовали, он хотел спасти любимую жену. Для этой цели он даже был готов потратить всё своё богатство. Но Набат переживала закат своей жизни.

В 1916 году Муса не был принят в гимназию, хотя успешно сдал экзамены. Существовал неписаный закон, согласно которому в гимназии могли учиться только дети христиан и дворян. И тогда Мирза отдал сына в коммерческое училище, где мальчик стал заниматься в начальной школе.

Говорят, лицо женщины перед смертью озаряется красотой. В последние дни своей жизни Набат, мучаясь лихорадкой, была похожа на ангела с белоснежным лицом. Как только Муса возвращался домой с занятий, он брал книги и бежал в комнату матери. При чтении то становился серьёзным, то улыбался, и его настроение передавалось матери.

Однажды вечером мать лежала в постели, Муса стоял у двери и тихо наблюдал за ней. Мать позвала его к себе, чувствовалось, что сердце её жаждет обнять, поцеловать и приласкать своего мальчика. Но этого нельзя было делать. Слёзы покатились по щекам. Сглотнув комок в горле, она сказала:

– Муса, ты помнишь, как мы встречали восход солнца? Ты тоже стал моим солнышком, своим рождением подарил мне счастье. Дети всегда – солнце для своих матерей. Однако при виде твоего ума, совершенства, способностей, образа мышления, несвойственного детям, знаешь, чего я желаю? Желаю тебе быть таким замечательным человеком, таким ярким солнцем, рождённым не только для своей матери, но и для всех.

На следующий день, когда Муса возвращался из школы, он увидел во дворе толпу, услышал плач, примчался домой и увидел мать в постели с закрытыми глазами и улыбкой на лице. Его отец сидел на полу и рыдал.

Муса коснулся ледяного лица матери. Кто-то сказал, что мать умерла; услышав это, он потерял сознание. Это был сентябрь 1917 года.

Гораздо позже, в 1978 году, когда ему исполнилось семьдесят лет, он сидел в своей квартире в посёлке Академия в Перхушково и сочинял мемуары. По его слезам сразу же можно было понять, что Муса Алиев пишет отрывок о своей матери.

Несмотря на то что прошло столько лет, её образ всегда был перед его глазами. И самой впечатляющей частью этих воспоминаний стало то, что он нарисовал платье и украшения своей матери, когда ему уже было семьдесят.

Мать, родившая ребёнка, девять месяцев носит его в своём чреве и питает своей кровью. Ребёнок должен всю жизнь служить матери, не перечить ей. Даже о простой обиде не может быть и речи, не говоря уже о безразличии к матери.

Любой ребёнок, отрёкшийся от долга перед матерью, проклят и не встретит в жизни добро, даже если мать его не проклинает.

Назим, бросив всё в родной деревне, приехал в Москву не только из-за нужды в деньгах. Много чего произошло, некоторые обстоятельства напоминали пороховую бочку, готовую взорваться в любую минуту. Каждый вопрос имеет свой ответ, но иногда на заданные вопросы невозможно подобрать ответы.

Назим сошёл с автобуса и направился к зданию, на котором крупными буквами по дуге было написано «Москворецкий рынок».

Он всегда выходил из дома не позавтракав. Потому что завтрак – это специфический процесс приёма пищи, имеющий свои условия. На столе должны быть масло, сыр, сметана, яйцо и сладкий чай. Накрывать стол каждый день – значит, через каждые два-три дня нужно делать покупки. У него не было на это ни времени, ни желания. В час дня во время обеденного перерыва он одновременно и завтракал, и обедал. А вечером, приходя домой, либо варил сосиски, либо ел готовую китайскую лапшу, залитую горячей водой.

На рынок он явился примерно на полтора часа позже обычного, так как до работы заходил в дом-музей. Назим торопился: женщины не имели права получать товары, так как он сам подписывал квитанции, проверял товары и раскладывал их на прилавках. Вероятно, эта полуторачасовая задержка сильно повредит работе.

В стеклянном киоске узкоглазая женщина готовила и продавала пирожки с мясом, рисом и картошкой. Покупатели с удовольствием их ели. Аппетитным был и запах пирожков. Назим почувствовал, как у него заурчало в животе и потекли слюнки. Он должен был поесть. Подошёл к стеклянному киоску и спросил цену, попросил по две штуки каждого. Женщина завернула шесть пирожков в бумагу, протянула ему банку кетчупа и спросила, что будет пить. Он ответил: «Колу».

Пирожки действительно были очень вкусными и хрустящими.

– Узбечка? – спросил он женщину.

И невольно удивился ответу: «Нет, таджичка». Ведь таджики не бывают узкоглазыми. Он хотел ещё что-то спросить, но вдруг увидел Нияза, брата Аслана. Нияз доставлял товары на автокаре и контролировал два других прилавка Аслана на другом конце рынка.

Вчера Аслан сообщил, что Нияз, только что приехавший из села, сказал, что семья Назима в плохом положении, потому что тот не посылает им деньги. Прямо сейчас можно было бы узнать положение его семьи у Нияза.

Он позвал Нияза, чтобы поговорить. Увидев его, Нияз остановился, они поздоровались. Нияз попросил водителя автокара ехать дальше без него и стал ждать, что скажет Назим, которого он недолюбливал.

– Чего надо?

Нияз был женихом Сельмы, сестры Назима, они уже пять лет не могли пожениться и создать семью.

– Ты недавно приехал из деревни?

– Да, два дня назад.

– Аслан сказал, что наши жаловались, как тяжело им живётся. Тебе Зарнишан пожаловалась? Или ты это от Сельмы услышал?

Нияз, не скрывая ненависти, злобно ответил:

– Слушай, деревня маленькая, все обо всех знают. Необязательно, чтобы Зарнишан или Сельма мне что-то говорили. Продавец сельского магазина сказал, что думал, ты пошлёшь деньги, закроешь долги за месяц или два. А ты, бедолага, не то что закрыть долги – даже своей семье деньги не посылаешь, твоя жена хлеб каждый раз в долг берет.

Нияз был на год старше, но даже эта мизерная разница в возрасте давала ему право поучать. На что в ответ Назим пообещал со следующего месяца стабильно посылать своим деньги.

Он извинился, будто это было его пороком, ошибкой перед Ниязом, и хотел загладить свою вину.

Нияз сказал:

– Твоя семья, твои родные – твоё дело. Я просто хотел дать понять, что не на правильном ты пути.

Нияз собирался уйти, но вдруг остановился. Пристально посмотрел на остолбеневшего Назима, державшего в руках пирожки, масло с которых каплями стекало прямо на его обувь. Резким тоном сказал:

– Отца твоего тоже видел. Он просил передать: найди Афласа и поговори, чтобы его двоюродный брат Мумтаз оставил нас в покое. Он сказал, что несколько раз предупреждал тебя, а ты не воспринял всерьёз и ничего не предпринял. А мать твоя сказала, что если из-за безалаберности Назима их выселят из дома, то она даже в могиле будет проклинать его.

Нияз ушёл, напрочь испортив настроение Назиму. Даже аппетит пропал. Положив пирожки, завёрнутые в бумагу, прямо на выступ, Назим зашёл на рынок. Товары уже были выложены на прилавок, женщины занимались продажей. Он понял, что Аслану самому пришлось выполнить работу из-за его опоздания. Он поздоровался с женщинами и прошёл за прилавок.