– Можно? – слышу тихое из-за его спины. Это Азиза пришла. – Я еду принесла.

– Входи, Азиза, – позволяет Албаев, который что-то не спешит уходить. – Поставь на тумбочку.

Едва слышно ступая, Азиза оставляет поднос с едой на столе и, бросив на меня взгляд, в котором обещает прийти позже, уходит.

Я скашиваю взгляд на поднос и чувствую, как тут же к горлу снова подкатывает тошнота. О еде я сейчас и думать не хочу.

– Тебе нужно поесть, – голосом повелителя из “Великолепного века” говорит Албаев.

– Не хочу, – мотаю головой.

– Мало ли чего ты хочешь. Съешь хотя бы немного и выпей горячий чай. Ты обессилена. Горячая еда поможет тебе быстрее восстановиться.

– Я же сказала, что не хочу, – хмурюсь и подтягиваюсь на подушке.

– Мне тебя покормить? – выгибает бровь и складывает руки на груди.

Мне тебя послать?

Но в ответ я этого, конечно, не говорю. Лишь впериваюсь в сверхсамоуверенного мужика взглядом. Но и он свой отводить не собирается, похоже.

А ещё я вспоминаю, как он вчера затолкал мне в горло свои пальцы, чтобы меня вывернуло, и чтобы он взялся кормить меня – уж совсем не хочется.

Ну и ладно.

Сама знаю, что нужно съесть хотя бы что-то.

Бросив ещё один максимально убийственный взгляд на Албаева и очень надеясь, что он поскорее уже свалит из комнаты, я сажусь на постели. В зеркале на дверце шкафа напротив замечаю своё отражение – бледная, под глазами тёмные круги, волосы всклокочены. На ведьму из фильмов про инквизицию похожа. После пыток которая уже.

И вдруг неожиданно для самой себя я смущаюсь. Чувствую, как щёки теплеют. Стараюсь непринуждённо пригладить волосы, убрав их пальцами за уши, но спасает это мало.

Чтобы сместить фокус, перевожу внимание на поднос. Там лёгкий суп, приятно пахнущий курицей, два румяных сырника и горячий чай с ароматом мяты.

– Не бойся, Диана. Эта еда безопасна – её готовила Азиза.

– Понятно. Спасибо, – киваю. Так и правда спокойнне – знать, кто готовил.

Под внимательным взглядом мужчины беру ложку и пробую суп.

Вкусно.

И, вопреки ожиданиям, тошнота не только не усиливается, но даже отступает.

Съев немного, снова смотрю на Албаева, который так и стоит у меня над душой, скрестив руки на груди.

– Вы и в душ со мной пойдёте? – приподнимаю брови саркастично и почему-то снова перехожу на вы.

– Ну если ты так сильно этого хочешь…

Он говорит ровно, но в глазах, в этом дьявольском прищуре я замечаю такую искру, что суп не в то горло идёт, заставив закашляться.

Гад.

– Спасибо, кхм… – пытаюсь откашляться и нормально вдохнуть. – Обойдусь.

Албаев снова ухмыляется, но на этот раз направляется к двери. Уходит, ничего не сказав.

И, кстати, щелчка замка я не слышу.

А буквально минут через пять, когда я расправляюсь с супом и принимаюсь за сырник, с улицы доносятся громкие голоса. Точнее плач. Женский.

Отставив тарелку, иду к окну.

На улице Мадина и её дочь Хани. Обе рыдают, пока двое охранников Албаева грубо тащат их под руки к воротам.

– Прости нас, Самир! – выкрикивает Мадина уже у самой калитки. – Прости! Она не ведала, что творила! Дура девка! Я ей сама чуть космы не повыдирала! Она просто влюбилась в тебя, Самир!

Но вопли Мадины действия ни на охранников Албаева, ни на него самого, спокойно идущего сзади от ступеней крыльца, не имеют. Мадину, вслед за её дочерью, выталкивают за ворота.

В себя я прихожу окончательно где-то день на третий. Слабость уходит, просыпается нормальный аппетит, а желудок перестаёт жить своей жизнью и перестаёт напоминать о себе тошнотой и периодическими спазмами.

Спасибо Азизе за её заботу, за замечательный куриный суп и мятный чай – она просто мастер ставить на ноги болеющих. С неё бы, кстати, получилась отличная медсестра, жаль, что с её социальным положением образование для неё оказалось недоступным.

Албаев, как сказала Азиза, куда-то уехал на пару дней по делам бизнеса, а ей приказал присматривать за мною и моим здоровьем. Но двор его дома по-прежнему напичкан охраной, так что мысли о побеге я отметаю. Я так-то сейчас и ста метров не пробегу, чтобы не свалиться с коликой в боку, чего уж говорить про заборы и прочее. Тем более, думается мне, тут жутский пёс никуда со двора не делся.

Стараюсь помогать Азизе на кухне, потому что она теперь осталась одна, и Албаев пока никем её не заменил, обещал отпустить, когда вернётся. Она меня каждый раз пугает, когда останавливается отдышаться и хватается за живот: в моей голове сразу судорожно начинают вспыхивать картинки из учебника по акушерству.

Меня больше не запирают в комнате и даже позволено пользоваться интернетом, но без соцсетей – куда я захожу и что просматриваю, контролируется удалённо.

Сегодня Азиза уезжает пораньше, едва закончив готовить обед.

– Мне нужно к врачу успеть, – обнимает она меня перед уходом. – Поешь, Диана, ты уже восстановилась почти, а ешь по-прежнему мало.

– Я поем, – киваю ей. – Обещаю.

Проводив Азизу, я действительно заставляю себя съесть творог с клубничным вареньем и даже выпить заваренный ею ромашковый чай, а потом поднимаюсь в свою комнату. Включаю выделенный мне ноутбук и едва сдерживаюсь, чтобы не потроллить тех, кто отслеживает мой сёрфинг в сети, написав в поисковике что-то типа “как вырубить пять человек охраны и сбежать из крепости”, но всё же сдерживаюсь, потому что тогда у меня заберут эту возможность вообще.

Забиваю в поисковик обновлённые рекомендации по вакцинации детей по национальному календарю. Заняться всё равно нечем, так что я использую это время для усовершенствования своих профессиональных знаний. В планах ещё курс по организации медсестры приёмного отделения. Он недорогой, но девочки из группы отзывались, что очень пригодился для устройства в стационары.

Зачитываюсь до вечера, и не замечаю, как засыпаю, а когда открываю глаза, то едва ли не слетаю с кровати с перепугу.

В комнате, напротив постели в кресле, закинув пятку на колено, прямо в кедах, сидит парень и пялится на меня.

– С добрым утром, спящая красавица, – растягивает рот в улыбке, которая больше походит на хищный оскал. Лицо парня кажется очень знакомым, потому что он весьма похож на Самира Албаева. Только моложе и без бороды. И волосы длиннее – торчат беспорядочно, но удивительно как органично это смотрится.

Я судорожно вспоминаю, что их двое – братья алабаи, как их называют в городе. Это, по-видимому, Албаев-младший.

– Сейчас, вроде как, вечер, нет? – сажусь на кровати с ногами и отодвигаюсь подальше. – Ты Булат, верно?

– О, ты в курсе, – снова расплывается в улыбке.

Улыбка у него красивая. Как у вампира в кино. Если Албаев-старший своим присутствием выкачивает из комнаты весь воздух, то от младшего буквально мороз по коже. Особенно, когда улыбается. Улыбка его эта глаза абсолютно не затрагивает, взгляд такой, будто он прямо сейчас бросится и сожрёт тебя.

– Ты откуда тут, красота? Меня ждёшь?

– Нет, – мотаю головой. – Я жду, когда мой брат отдаст долг твоему, а твой меня, наконец, отпустит.

– Оу, – парень откидывается назад в кресле, и я вдруг буквально кожей чувствую, как уровень наэлектризованности в комнате ощутимо снижается. – Так ты гостья Самира.

– Гостья – слишком обтекаемое слово в этом случае. Думаю, тут больше подходит пленница.

– И как зовут эту прекрасную пленницу?

– Диана, – отрезаю твёрдо, чтобы он понял по моему тону, что я не особенно стремлюсь к поболтать за жизнь.

– Знаешь, Диана, это уже риторика, – вскинув брови, пожимает плечами, словно у нас светская беседа. – Ты придираешься к терминологии. Ведь быть гостьей куда приятнее, чем пленницей, правда?

– Допустим, – отвечаю уклончиво, надеясь, что он свалит из комнаты наконец.

– Слушай, – он всё же встаёт. – Ты не в подвале заперта, и дверь у тебя была не на ключ закрыта, так что я продолжу считать тебя гостьей. И раз уж ты тут скучаешь, спускайся часа через полтора во двор, у нас туса намечается, ко мне друзья придут. По пиву там, по текиле. Что предпочитаешь?