– Она… вышла… – кое-как шепчу, а потом перед глазами совершенно темнеет.

Тогда, когда прыгнула в море за щенком в детстве, я плыла так долго, что едва не утонула. Ощущение, когда вода заливает твои глаза, нос и рот, когда сделать вдох – единственное, что имеет смысл. Когда над тобой смыкается вода, а в груди начинается пожар из-за невозможности сделать вдох. Я этого никогда не забуду.

И вот я снова чувствую это. Выныриваю с глубоким вдохом, ощущая, как ледяные капли стекают по шее под одежду.

Волосы мокрые. По лицу и по шее стекает вода. Платье на груди тоже промокло. Меня крупно знобит.

А ещё тошнит и кружит. Картинка словно запаздывает и бесконечно сменяет фильтры.

– Ты меня слышишь? – режет перепонки грубый мужской голос. – Ответь!

– Слышу, – отвечаю хрипло и пытаюсь убрать его руки от своего лица. – Не… не трогай меня.

А у самой зуб на зуб не попадает – так трясёт. Кончики пальцев онемели, губы почти не чувствую.

И вообще не до него. Плохо мне.

– Что случилось с тобой? Посмотри на меня, – никак не отстаёт мужчина.

Голос Албаева, а это именно его голос, звучит требовательно и раздражённо. В реальность вплыть получается с трудом, но состояние всё же позволяет оценить происходящее.

Албаев сидит на полу, подогнув колени, и держит меня на руках под плечи. Рядом валяется пустой литровый пластиковый кувшин. Кажется, я потеряла сознание, а этот *** решил оказать мне первую помощь, окатив водой.

Но лучше так, чем искусственное дыхание.

Однако, я понимаю, что я нихрена не в порядке. Совсем.

Голова кружится сильно. В глазах двоится. Картинка совсем нечёткая. Горло потягивает, как перед рвотными спазмами.

– Не знаю… – хриплю и закашливаюсь. – Просто стало плохо. Резко.

Сознание снова становится вязким. Я вроде бы ещё здесь, но голоса слышу, словно через толщу воды.

– Самир Русланович, что случилось? – слышу встревоженный голос Азизы. – Я вышла буквально на десять минут. С ней всё было хорошо!

– Не знаю, я вошёл, а она свалилась. Она ела сегодня?

– Да. Мы вот недавно ещё чай пили вместе. Только Диана не допила, оставила на потом, когда мы ушли в прачечную. Вот я в уборную отлучилась, а она сказала как раз подождёт, пока чай допьёт свой.

– Чай, говоришь…

– Ой, мамочки! Вы же не думаете…

– Азиза, принеси-ка мне из бара бутылку виски.

– Хорошо, Самир Русланович.

– Отличный момент, чтобы выпить, – не удерживаюсь я от сарказма, но ввиду моего состояния звучит смазано как-то. Язык заплетается и словно прилипает к нёбу.

– Её, похоже, отравили, а она ещё и шутит, – цокает мужчина. – Ну и баба.

На оскорбительный ответ меня уже не хватает, так как Албаев встаёт вместе со мной, и я совсем теряю устойчивость.

– Давай-ка ты сейчас всё вывернешь, что выпила, девочка, – подтаскивает меня к раковине и наклоняет, сгребая в кулак мои волосы.

– Ещё чего…

– Давай, сказал. Чай, думаю, у тебя с подарком был.

Тошнота и правда подкатывает, но я упираюсь руками в раковину, насколько хватает сил. Ещё чего – блевать при Албаеве.

– Как скажешь, – звучит в ответ отрывистое, а потом он подхватывает меня одной рукой под грудью, переклоняя через локоть, и ею же пальцами сжимает скулы, а потом заталкивает мне своих два пальца в глотку.

Я даже не успеваю возмутиться. Дёргаюсь в его руках, но организм решает вне моей воли воспользоваться помощью. Желудок, словно от удара, сжимается в болезненном спазме, реагируя на давление на корень языка, и меня выворачивает.

Потом ещё раз, и ещё. И даже когда уже становится нечем, спазмы продолжают сдавливать все мои внутренности.

– Отпусти меня на хрен, – пытаюсь вырваться из лап Албаева, но он держит крепко.

– Обязательно, – шипит в ответ, а потом разворачивает меня к себе и снова давит на скулы, вынуждая открыть рот. – Азиза, давай бутылку.

Я слишком слаба, чтобы сопротивляться, успеваю только закашляться, когда горючее пойло обжигает слизистую. Чувствую, как оно проваливается в пустой желудок, разливаясь там горячим.

– Пей. Старый способ справиться с отравлением.

Ага, конечно! А официальная медицина об этом не знает? Странно, да?

Хотя, однажды пожилой преподаватель в медучилище нам не под лекторскую запись, сказал, что если вы съели что-то из банки с бомбажем, рюмка водки лишней не будет.

Но мало ли к чему он это ляпнул. Среди преподавателей в меде тоже своих уникалов хватает. То грыжи у детей лечат ватным диском с маслом на пупок, то ещё какая-нибудь ересь.

Доказательная медицина? Не, не слышали.

Но трясти меня, к слову, перестаёт. Вместо этого накатывает дикая усталость, веки наливаются свинцом и будто сами собой смыкаются. Тело становится ватным и каким-то тёплым. Всё, чего я сейчас хочу – оказаться где-то в горизонтальном положении на не сильно твёрдой поверхности.

– Ты напоил меня, – выдыхаю рвано.

Ненавижу алкоголь. Он лишает самоконтроля, убивает организм. Как медик, знаю, что безопасной дозы не существует. И вообще… я презираю тех, кто пьёт.

– Ничего, скоро оклемаешься, – отвечает насмешливо.

Последние слова Албаева уже тонут в тумане. Я чувствую, что моё тело больше не касается пола. Его раскачивает словно на волнах, и всё, за что ещё способно цепляться моё сознание – это резкий свежий запах мужского парфюма с нотками морской соли и замши.

Чувствую я себя дерьмово.

Мягко говоря.

Едва разлепляю веки, понимаю, что сегодня далеко не лучший день. Во всём теле мелкая дрожь, а стоит пошевелиться – желудок тут же скручивает в узел.

Кое-как скатившись с кровати, максимально быстро тащусь в уборную, где меня выворачивает. Блевать нечем – одна желчь.

Но становится немного легче.

Я закрываю сток в раковине и набираю побольше холодной воды, а потом, задержав дыхание, опускаю туда лицо. После первой вспышки, обдавшей холодом, становится чуточку лучше.

Голова работает яснее, но накатывает слабость, и я снова иду в кровать. Зарываюсь в одеяло и мечтаю уснуть эдак на пару дней, чтобы проснуться уже в относительной норме. И лучше бы дома…

Однако из туманной дрёмы меня выдёргивает звук провернувшегося замка. А вместо Мадины на пороге я вижу Албаева.

Зачем-то про себя отмечаю, что он одет в чёрные брюках и чёрную рубашку, рукава которой закатаны почти до локтя. На правом запястье серебристый широкий браслет, на правом – часы на широком кожаном ремешке.

Зачем надевать рубашку с длинным рукавом, если его закатывать потом?

И, блин, зачем я вообще думаю об этом?

И пялюсь на него – зачем?

– Как ты себя чувствуешь? – по-хозяйски входит в комнату. Хотя, о чём это я? Он и так тут хозяин.

– Хреново, – поднимаю на него глаза, выше натягивая одеяло.

– Знобит?

– И тошнит тоже.

– Пройдёт, – останавливается рядом с постелью и закладывает ладони в карманы брюк. Снова смотрит своим распыляющим в пепел взглядом, выжигая остатки кислорода в комнате. – Тебя вчера отравили. Но больше можешь не бояться – виновные наказаны.

При его последних словах по спине бежит прохладная дрожь, потому что кажется мне, что лучше не попадать под наказания Албаева.

– Кто это сделал? – спрашиваю, хотя догадываюсь, конечно же.

– Неважно. Больше тебе ничего не угрожает. И я прошу прощения, что подверг тебя такой опасности. Мой прокол.

Просит он прощения… Сделал меня своей пленницей за долги брата, а теперь прощения просит.

– Так может, вместо извинений домой меня отпустишь?

– Хорошая попытка, – усмехается, хотя я ждала грозный взгляд и шипение. И… кстати, улыбка у него красивая. Первый раз вижу, иначе бы запомнила.

Бывают такие улыбки, которые в память врезаются. Не обязательно с идеально ровными зубами или ямочками на щеках, а просто… особенные. Вот и у Албаева такая, хотя и идеальные зубы, и ямочки тут тоже присутствуют.