Бетховен реагировал так, как реагирует большинство из нас, когда под угрозой оказывается наше выживание. Он пытался защитить себя. Вместо того чтобы заглянуть внутрь себя и изменить свое восприятие, он посмотрел во внешний мир и попытался привести окружающую его реальность в соответствие со своим восприятием себя.

Бетховен, пытаясь отгородиться от мнения других людей, заплатил непомерную цену за то, чтобы создать новую реальность. Он часто не слышал, что говорят люди, но боялся попросить их говорить громче, опасаясь быть уличенным.

Он играл роль мизантропа, чтобы сохранить свой секрет в тайне. Несколько лет провел в изоляции от общества, наедине со своей глухотой, и даже подумывал о самоубийстве.

С юных лет Бетховену внушали, что мнение окружающих имеет большое значение. Его отец Иоганн, посредственный тенор, чьи собственные музыкальные устремления были оборваны алкоголизмом, стремился воплотить свои мечты через сына. Он назначил себя наставником Бетховена и применял к нему вербальное и физическое насилие, чтобы сделать его сильнее. Он держал его в узде криками, угрозами и побоями, даже запирал в подвале[10]. Однажды вечером, вернувшись домой с друзьями, Иоганн заставил маленького Бетховена встать на табуретку, чтобы тот мог дотянуться до клавиш фортепиано, приказал выступить перед друзьями и бил его всякий раз, когда мальчик пропускал ноту.

Когда таланты юного Бетховена стали более очевидными, Иоганн решил, что его сын будет следующей музыкальной сенсацией Европы. Иоганн играл роль сценического отца XVIII века, маркетолога, который продвигал Бетховена во всех музыкальных кругах Бонна в Германии. Когда Бетховену было семь, отец на год приуменьшил его возраст, чтобы мальчик лучше соответствовал архетипу вундеркинда. Он арендовал зал в Кельне и дал объявление в местной газете, рекламируя своего «маленького сына шести лет от роду», который уже имел честь играть при дворе[11]. С самого раннего возраста Бетховену в голову вбивали не слишком деликатную идею: «Того, кто ты есть, недостаточно».

Бетховен рано понял, что его продвижение в музыкальном мире Вены XIX века будет напрямую зависеть от статуса и мнения тех, кто им восхищался. Он на собственном опыте убедился, что любовь и одобрение вытекают из показателей и достижений. Действия его отца ясно дали понять, что Бетховена любили не за то, кем он был, а за то, что он делал. Слияние любви и одобрения часто приводит к тому, что в последующей жизни человек вновь и вновь ищет одобрения, – и свет прожекторов подпитывал самооценку Бетховена.

У Бетховена было одно место, где он мог спрятаться, – непроницаемое для чужого мнения, недоступное для сомнений в себе и защищенное от аристократов-покровителей, обеспечивавших финансовую подпитку его музыки, – его внутренний мир.

Бетховен развил в себе способность полностью погружаться в музыку и растворяться в ней, не обращая внимания на окружающую обстановку и не испытывая неуверенности в себе. В этот момент он мог быть где угодно: писать в тетради или импровизировать среди огромной толпы.

Подруга детства вспоминала один из таких моментов. Она разговаривала с Бетховеном, но он, казалось, отсутствовал и не слышал ее. Когда он наконец вернулся в этот мир, то ответил: «Ой, пожалуйста, нет, нет, простите меня! Я был занят такой прекрасной, глубокой мыслью, что никак не мог позволить, чтобы меня потревожили»[12]. Биограф Ян Своффорд описал это состояние как «транс», в котором «он находил уединение даже в компании»[13]. Друг семьи, сыгравший важную роль в формировании ранней карьеры Бетховена, дал этому душевному состоянию название «раптус»[14]. Бетховенский раптус стал легендой среди людей из ближайшего окружения Бетховена. Когда он уходил в себя, нередко можно было услышать: «Сегодня у него снова раптус»[15].

С помощью раптуса Бетховен развил в себе внутренний навык, который позволял ему сосредотачиваться на музыке и отгораживаться от внешних и внутренних раздражителей. Он мог уходить туда, где мнение других не имело значения. Ему было комфортно в своем убежище, потому что там он умел быть наедине с собой. Он знал, как слушать собственную музыку.

Проблемы возникали, когда он выходил из состояния раптуса и возвращался к мыслям об одобрении.

Бетховен дошел до того момента, когда стало невозможно скрывать глухоту. Он рассказал о своем безвыходном положении 6 октября 1802 года в искреннем измученном письме своим братьям, которое стало известно как «Гейлигенштадтское завещание»[16].

«О вы, люди, считающие или называющие меня злонравным, упрямым или мизантропичным, – как вы несправедливы ко мне, ведь вы не знаете тайной причины того, что вам кажется. <…> Простите меня, если я отдаляюсь от вас, когда мне хотелось бы побыть в вашем кругу. <…> Я вынужден жить как изгой. Ведь стоит мне приблизиться к какому-нибудь обществу, меня охватывает жгучий страх: я ужасно боюсь, что мое состояние будет замечено. <…> Но какое же унижение я испытывал, когда кто-нибудь, стоя возле меня, слышал вдалеке звук флейты, а я ничего не слышал, или он слышал пение пастуха, а я опять-таки ничего не слышал. Такие случаи доводили меня до отчаяния, и недоставало немногого, чтобы я не покончил с собой».

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.