– А я могу избрать себе в мужья конунга? – спросила я.

– Конечно, если захочешь полностью отдать ему власть, – он развёл руками.

Я не поняла ничего, но запомнила эти слова. Фроде добавил:

– Или он должен быть сам кровь от крови конунг, то есть сын конунга или линьялен. Тогда он станет конунгом, женившись на тебе и присоединив свой йорд к Сонборгу. И во власти вы будете равны.

В этом всём я должна буду разобраться.

Хубава и Ганна рассказывали мне, кто был мой дед по матери, князь Вышеслав, как много он делал для образования своих детей, не делая различий между сыновьями и дочерью. И как он, управляя единою своей рукой, всё же собирал три раза в год всех жителей города и всех, кто хотел и мог приехать со всех концов его земель и слушал чаяния своего народа.

–… Выходил на крыльцо с писарями, всеми своими советниками и тут же делал необходимые распоряжения по ходу разговора…

– Целый день?! – изумлялась я.

– Целый день. За неделю-полторы до праздников Солнца, летом в один из таких дней, когда почти совсем нет ночи, весной и осенью в Равноденствие. Во все времена года, только не зимой.

Иногда я спрашивала, красивой ли была мама. Хубава улыбалась, освещая нас глазами, Ганна говорила:

– Нет таких слов, чтобы описать, какой красивой была княжна Лада, которую прозвали здесь Рутеной. Но ты будешь такой же красивой как она. Ещё краше. И счастливее, конечно.

– А отец? – не унималась я, и хотя изображений родителей было немало, но вышивки и рисунки не могли дать настоящего представления.

– Таких красивых мужчин, как князь Эйнар я, признаться, не видала. У нас, да и здесь люди красивые, статные, ясноокие, сильные, но твой отец был лучше всех. От них двоих с Ладой будто исходил свет. Только кого-то он слишком слепил…

Рассказ о матери, отце, моих погибших братьях всегда заканчивался слезами. Обе женщины не могли забыть свою потерю.

Вообще же я росла с осознанием того, что родилась от огромной любви, что мои родители люди совершенно необыкновенные во всём.

И ещё, что я избрана Богами, поскольку единственная осталась жить из всех. Может быть, это потому, что я девочка, иногда думала я.

Мне нравилось это – быть девочкой. Мне казалось, мальчиком быть слишком скучно. У девочек и красивые платья, и украшения и косы, которые так по-разному можно заплетать, распускать, украшать лентами, цветами, шнурами, жемчугом… А сколько всего замечательного таит в себе женское тело – любовь, дети, роды, кормление грудью…

Мне нравилось смотреть на красивых женщин, как они ходят, смеются, как играют их волосы, платья на их телах. Я надеялась вырасти такой.

А что есть у мужчин? Всё, что делают мужчины, могут и женщины, думала я, меня учили всему, чему учили и мальчишек, моих сверстников, только нам дано ещё больше возможностей. Меньше силы мускулов, но зато сила порождать новую жизнь.

Но я не знала тогда, что я так чувствую и думаю, потому что я дочь конунга, меня растят равной мужчинам. Даже выше них. Что в настоящей жизни всё не совсем так, как рисовалось мне в детстве…

Я не спешила взрослеть. Мне нравилось быть ребёнком. Благодаря занятиям в школе, а ещё больше благодаря Эрику Фроде, который занимался со мной каждый день с моих четырёх лет, обучая всему, что должен знать, уметь делать властитель, всё, что он, вернее я, как правительница должна делать каждый день, когда стану взрослой, стану линьялен. Это ежечасный труд и заботы…

Кроме Эрика со мной занимался и грек Дионисий, знавший историю других стран, тех, откуда был родом он сам. Он читал мне великих историков, труды которых привёз с собой.

Он же учил меня астрономии, географии. А ещё многое рассказывал о религии, которой принадлежала его душа, как он говорил. Дионисий был христианин, арианец. Он не пытался завлечь меня в свою веру, но явно рассчитывал на будущее в этом смысле.

Латинянин Маркус обучил меня латыни и законам Рима. Он считал, что Рим везде, даже, если здесь в Свее большинство людей ничего не слышали даже этого слова. Это от невежества, считал Маркус. И ещё, что придёт время, и Свея будет знать о Риме и Рим узнает о Свее.

Впитывая знания, я всё меньше хотела вырастать и взваливать на себя весь груз власти и всего остального, что несло с собой взросление – замужество, например. Пока правила тётка Сольвейг её муж Бьорнхард помогал ей во всём. Их сын Хьяльмар Рауд («Рыжий») был мой ровесник.

– Почему Рауд не может быть конунгом? Почему должна я? – спрашивала я малышкой.

– Ты дочь конунга.

– Но и Сольвейг – дочь конунга.

– Ты прямой потомок последнего конунга. Власть передаётся детям, а не братьям и сёстрам. Иначе распадётся йорд, как делить между братьями? Закон строг – старший из законных детей восходит к власти после отца или матери, если вместо конунга была линьялен, как в Брандстане сейчас. Твоя тётка линьялен временно по решению алаев твоего отца, пока ты не достигнешь брачного возраста и не станешь линьялен. Кровь должна продолжаться, а не растворяться. Ствол древа власти должен быть прямым и сильным, а не кривым и ветвистым, – терпеливо объяснял мне Фроде.

– Но если бы не было меня, тогда… – не унималась я.

– Ты есть. Ты дочь конунга. Ты должна гордиться этим.

– Я горжусь.

Эрик улыбнулся:

– Важно правильно выбрать себе мужа, Сигню. Того, кто поможет тебе.

– Как Бьорнхард помогает тёте Сольвейг?

– Да-да.

Мужа… Конечно, когда-то это надо будет сделать. Муж… Хорошо, если это такой как дядя Бьорнхард. Он добрый и любит тётю Сольвейг.

Мальчики, которые были около меня, все были хороши, каждый по-своему.

Исольф серьёзный и спокойный.

Стирборн весёлый. Неугомонный придумщик новых игр и забав, иногда опасных, за которые, бывало, ему влетало.

Рауд самый близкий мне из всех, мы с младенчества были дружны, долго бегали спать друг другу в кровати.

Все они были смелые и красивые, все, сколько я себя и их помнила, были влюблены в меня. Я тоже их люблю, но представить любого из них мужем…

А я знала, что помимо прочего, я ещё должна представлять…

Хубава и Ганна учили меня лекарскому делу и повивальному мастерству, а значит, тайн в человеческом теле для меня не было. Да и в огромном тереме конунгов было столько людей, что мне неоднократно случалось заставать мужчин и женщин вместе. Вопросы пола не были тайной для меня, не вызывали отвращения, напротив. Но и прикасаться наяву к этим тайнам я не спешила, как не спешила, и вступить во владение йордом.

Среди моих будущих алаев мужа для себя я не видела, но, может быть, это, потому что мы все были слишком юны. Значит, обратить свой взор за пределы моего йорда?

Такой юноша имелся. Сын линьялен Рангхильды, правившей в Брандстане. Сигурда, так его звали, я видела несколько раз, когда йофуры Брандстана приезжали в Сонборг со своим наследником. Сигурд был старше меня на четыре года, держался уверенно и немного высокомерно и со мной и с моими товарищами, может быть, потому что мы все были младше него?

Был ли он красивым в те времена? Я не знаю… Я не смогла бы даже описать его, и почему он нравится мне, но будто волны жара шли от него ко мне, от этого разгоралась, искрилась моя кровь, моё воображение. Почему мне так казалось? Он даже не замечал меня. Да и что он мог заметить? Девчонку с ободранными вечно локтями и коленями, с растрёпанной косой, с веснушками на курносом носу?

А вот его мать меня замечала. Удивительно красивая статная женщина с необыкновенным лицом: тонкий нос и губы, скулы, выступающие острыми яблочками, твёрдый подбородок, большие серые мерцающие глаза, вьющиеся тёмные волосы над широким лбом. Эти волосы чуть тронула ранняя седина, которая совсем не сочеталась с её молодым белым лицом, казалось, эти серебряные нити ей вплели зачем-то.

Одета она всегда была строго, без вышивок, но украшений было много. Массивные, с каменьями самоцветов, они удивительно подходили к ней. И никто не умел бы так их носить – ни у кого не было такой царственной осанки, а ещё удивительно красивых рук, больших и белых с чуть загнутыми кончиками долгих пальцев, похожих на лебединые крылья. Она любила свои руки, украшала их множеством колец и браслетов.