Но вот они, наши юные йофуры, ещё не посвящённые во власть.
Брандстан ликуя, приветствует молодую чету. Им дают для пира и отдыха один день, а завтра начнут наносить рисунок орлов на спины. Татуировки огромные, это займет время, причинит сильную боль, поэтому это делается несколько дней. Тоже своеобразный этап посвящения в конунги. И несколько недель на изучение нового свода законов, над которым корпел Совет все четыре недели, пока они пили мёд на озере Луны…
…Лодинн пришла ко мне незваной с бледным растерянным лицом. Я разозлилась, сразу поняв, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Так и есть:
– Госпож, ваша невестка беременна, – сказала Лодинн, трясясь от страха перед моим гневом.
И правильно, я едва не вцепилась ей в волосы. Я долго кричала и ругалась, пока она смиренно ждала, подняв плечи, как большая тощая птица, что мой гнев немного утихнет.
– Как это могло случиться, ты мне поклялась…
– Видимо нас предали и не сделали того, что должны были, не подмешивали в еду и питьё снадобье, – проговорила она, склонив повинно голову. – Или сила их любви такова, что обошла это…
– Что ты выдумываешь?! – вскричала я. – Какая там ещё сила любви! Ты уверена, что…
– Да, хиггборн. Я подсмотрела за ней в бане. Она сама не знает ещё, но у меня верный глаз, Сигню понесла, я думаю, в первую же ночь. Но ещё дня два-три и она будет знать, она ведь тоже гро.
Я смотрела на Лодинн, мне казалось, из моих глаз вылетают молнии, Лодинн так не кажется? Почему она ещё стоит на ногах, почему не упала замертво, убитая моим взглядом?
– Прими меры, – прошипела я.
– Может, оставим как есть, хиггборн? – она ещё выше подняла мосластые плечи. – Ведь без веления Богов ни один человек…
– Значит, считай, что моими устами говорят норны!.. Не должна эта мерзавка, это отродье, привязать к себе моего сына детьми! Не через неё его потомство войдёт в мир!.. Ступай. И делай надёжно.
Лодинн склонила голову:
– Да, хиггборн. Я добавлю яда в сажу для татуировки. Она скинет и никогда не забеременеет больше…
Я обрадовалась: ничего лучше и придумать нельзя, смягчившись к своей верной Лодинн, я отпустила её…
…Я поняла, что случилось сразу же. Я только не поняла почему. Не от боли же, что причинял мне татуировщик, не такая уж сильная то была боль. Но на третий день, как начали наносить мне на спину орла, начались месячные, и по всему, по всем признакам, обнаружившимся при этом, я поняла, что была беременна.
Я не могла не сказать об этом Сигурду, тем более что он застал меня совершенно больной, при том, что всегда я эти дни переносила легко, не чувствуя недомоганий.
Сигурд сел рядом со мной на ложе.
– Тебе очень грустно? – спросил он, взяв мою холодную от болей руку.
Я не ответила, что тут спрашивать. Он тоже огорчился.
– Давай не будем долго грустить, милая? – тихо сказал он, продолжая гладить меня по руке. – У нас будут ещё дети, ведь так? Мы женаты всего месяц и Боги уже благословили нас, а впереди целая жизнь…
Я заплакала, обнимая его. Он гладил мои волосы, а я чувствовала тепло его щеки. Милый, милый мой, прости, что потеряла твой дар, бесценный, самый лучший из всех возможных даров на свете…
…Мне и грустно, и больно за неё, за нас обоих, но я знал, что не должен показывать, насколько я огорчён, иначе ей станет ещё горше.
Я пришёл с этим печальным известием к матери, она выслушала и вроде бы посочувствовала, но потом сказала неожиданно:
– А ты уверен, что она не лжёт, что не сама…
– Мама, как ты можешь, видела бы ты, как она плачет! – воскликнул я.
– О! женские слёзы! Учись не верить им, – с удивляющим меня спокойствием, продолжила Рангхильда, усмехаясь. – И потом, Сигурд, она же гро. Ты вообще уверен, что ребёнок был от тебя, и она не избавилась от чьего-то ублюдка? Женщины на всё способны.
Мне показалось, меня ударили под дых. Как ты, мама, можешь даже думать о таком, не то, что говорить?!
– Не она хотела за меня, я мечтал жениться на ней! – напомнил я. – Ей незачем было завлекать меня. Или ты забыла, мама, что мы три с половиной года ждали согласия? – возмутился я.
Мать сделала вид, что соглашается со мной, лишь пожала плечами.
– Если ты так думаешь о ней, почему так хотела женить меня на ней? – спросил я, глядя на то, как она качает своей красивой головой, усмехаясь. Её глаза сейчас как мартовский лед, серые, непрозрачные.
– Сигурд… Как странно мне слышать эти речи. Я женила тебя на Сонборге, а не на ней. Будь она хоть чёрт морской, я и тогда хотела бы вас поженить. Но… то, как ты будешь с ней жить, это твоё, конечно дело… – значительно проговорила она и посмотрела на меня.
– Именно так, мама, – хмурясь, отрезал я.
Мне был неприятен этот разговор. Больше того, я понял, что в будущем не стану обсуждать с матерью Сигню и то, что происходит у нас.
Я думал, почему она так говорит, почему так относится к моей жене? Что это, обычное соперничество невестки и свекрови? Или она по обыкновению знает больше, чем говорит?.. Эта мысль так напугала меня, что заныло в груди…
Нет, это ерунда, нет ничего такого, чего бы я не понял, не почувствовал в Сигню, тем более лжи…
…А я была довольна произведённым эффектом. Сейчас он злиться, но семена сомнения я заронила в его душу. Когда они прорастут, когда будут плоды, я сумею воспользоваться ими.
Пока пускай упивается своей влюблённостью в эту девчонку. Но верить ей начнёт с оглядкой. И чем дальше, тем больше. И я буду подтачивать его веру.
И ещё. Её обожает весь Сонборг, отлично, ревность к власти может быть не меньше, чем ревность к другому мужчине, она способна разрушить самую нежную страсть. Чем успешнее ты будешь, Сигню, как правительница, чем сильнее, тем меньше будет твоё воздействие на мужа, если недостанет твоего хвалёного ума, уступить мужу главенство во власти и принятии решений. А достанет, я найду и повод для настоящей мужской ревности, претенденты на твою любовь, думаю, найдутся, Свана Сигню. Чем ты привлекательнее, тем сильнее доказательства твоей вины…
…Я лежала на ложе в чужом доме, чужие стены смотрели на меня. Даже простыни и покрывала здесь вытканы и вышиты не так, как у нас в Сонборге. Чужие люди окружали меня, здесь не было ни Хубавы, ни Ганны, ни Агнеты, ни хотя бы Бояна, кому я могла бы выплакать моё горе. Все были чужими, только Сигурд… Но куда он ушёл? Или я страсть, влюблённость принимаю за близость? Но что тогда близость, если не любовь, не то, что между нами? Сигурд, где же ты…
– Проснулась… – он вошёл, тихонько открыв дверь. – Ты задремала, я не хотел разбудить тебя.
Как хорошо… Милый, как хорошо, что ты вернулся.
– Не оставляй меня больше одну, милый, никогда, – прошептала я, приникая к нему.
Он мягко обнял меня, целуя мои волосы, я чувствую его дыхание, я слышу его сердце, вот оно, рядом с моим…
…Она обняла меня, вся прижавшись ко мне. Я как бьётся на шее её пульс, я чувствую её тепло, её всю. Даже одиночество, обступившее её без меня в этом чужом для неё тереме. И она лжёт? Как ты можешь, мама?!..
В эти минуты, тихо обнимая друг друга, слушая, и слыша дыхание, и сердца друг друга, мы оба ощутили себя единым и неразделяемым больше существом.
Мы стали теперь совсем другими людьми, не теми, кем мы были ещё месяц назад. Раньше, она и я, были двумя, теперь мы – одно. И мы почувствуем всё, что происходит в наших сердцах без слов…
… Мы все шестеро, с молодыми йофурами были в Брандстане, а Агнета осталась в Сонборге. За неделю или чуть больше до нашего отъезда, она вдруг пришла ко мне в горницу. Это было начало ночи, я ещё не спал…
Я не раздумывал, почему она пришла. Но это выбор в мою пользу, значит, она предпочла меня Рауду, значит, я счастливец и победитель в нашем с ним соперничестве. Я не только будущий воевода конунга, но и в любовном споре победитель.
