– Знаете, иногда бывает довольно скучно стоять там по два часа. Обычно с нами пытаются поговорить только туристы – орут что-нибудь, чтобы заставить нас пошевелиться. А с вами было интересно. Мне понравилось, – отвечает гвардеец, чуть пожимая плечами, и намек на улыбку, чуть тронувшую его губы, говорит мне о том, что за железной выправкой скрывается живой человек. Мне почему-то кажется, что это какое-то достижение, и я не могу сдержать улыбку.

– Простите меня, я до сих пор не спросила, как вас зовут?

Безымянный солдат не успевает ответить.

– Марго! – грохочет голос с Тауэрского холма. – А это еще кто?

Мне хочется кричать. Брэн подходит к нам, задыхаясь, сжимая в руке телефон.

– Брэн, пожалуйста. Я занята. – Я киваю на пустой офис и на очередь, которая начала расти у окошка Энди.

Он наклоняется ко мне, хватая меня за руку.

– Занята тем, что строишь глазки солдатам? – Он пытается оттащить меня в сторону.

– Мэгги? – Гвардеец обращается ко мне, и выглядит он еще суровее, чем раньше, если это вообще возможно. Брэн смотрит на него с упреком, оглядывая с головы до ног. Я с трудом сглатываю комок, подступивший к горлу, но из-за моего растущего смущения и силы, с которой Брэм сжимает мою руку, слезы снова подступают к глазам, готовые вот-вот пролиться.

– Мне очень жаль, сэр, – обращаюсь я к гвардейцу с покаянным видом.

Брэн усмехается ему в лицо и поворачивается ко мне с уничижительной улыбкой.

– Так вот почему ты сбрасываешь мои звонки, да? Я был уже на полпути сюда, когда ты наконец взяла трубку, и я все слышал, до последнего слова, как ты неловко пыталась с ним заигрывать.

Он еще сильнее сжимает мою руку, и я морщусь.

– Что? Нет… я… Брэн… – У меня все тело горит от неловкости, я снова не могу найти слов и оглядываюсь: Кевин, Энди и Саманта – все прилипли к стеклу в одной из кабинок и толкаются за лучшее место. Я перевожу взгляд на жвачку на тротуаре, изо всех сил стараясь не заплакать и сдержать тошноту.

– Пожалуйста, ты делаешь мне больно.

Свободной рукой я пытаюсь разжать его пальцы.

Но он не отпускает меня, а, наоборот, прижимает к себе и собирается продолжить свои ревнивые обвинения, как вдруг его резко прерывают.

Гвардеец откашливается, и я понимаю, что он сейчас выдаст какое-нибудь неловкое извинение, чтобы побыстрее отсюда свалить.

– Я скажу всего один раз: убери от нее руки и уматывай отсюда.

В полном шоке я таращусь на него. Он даже не смотрит на Брэна, но зато не сводит глаз с меня. Его мальчишеская нервозность, кажется, прошла, и я ежусь под его пристальным взглядом.

Брэн усмехается.

– Я слыхал, что вы, ребята, звезд с неба не хватаете, так что позволь мне популярно тебе объяснить: это моя девушка, и она счастлива меня видеть, правда же, Марго? У нас есть планы. И не хватало еще, чтобы мне тут приказывал какой-то пижон в дурацком костюме. Возвращайся к тому, что хорошо умеешь, – заткнуться и стоять смирно.

– Ты не мой парень, – робко бормочу я. Появление союзника действует на меня как адреналин, помогая снова обрести голос.

– Да ладно тебе, Марго, ты сама не знаешь, что говоришь, потому что этот парень действует тебе на нервы. Пойдем поговорим. – Он пытается утянуть меня в сторону, больно дергая за руку, но я сопротивляюсь как могу.

– Забавно, ведь мы с Мэгги как раз собирались пообедать. Ты, может, даты перепутал? – Гвардеец делает шаг вперед и кладет руку Брэну на плечо, его широкая ладонь крепко сжимает тщедушное тело моего бывшего. – Я, кажется, велел тебе убрать от нее руки… – Он еле шепчет, я даже не могу разобрать что. Но что бы это ни было, эффект налицо. Моя рука снова свободна, и я потираю больное место.

– Ладно. Я тебе позвоню, Марго. Только ответь в этот раз на звонок, хорошо, детка? – И с этими словами Брэн, шаркая, уматывает туда, откуда пришел, – дождавшись, однако, чтобы гвардеец саркастическим взмахом руки отправил его восвояси.

Гвардеец разворачивается ко мне и спрашивает, как я себя чувствую, его взгляд уже совершенно не устрашающий. Я не сразу могу сформулировать мысли. Перед глазами проплывают события двух последних дней, кружась в слезах, которые все труднее сдерживать. Я пробую извиниться, но неловкость сдавливает мне грудь, и я начинаю задыхаться. Он подходит и осторожно берет меня за руку.

– Ты не против? – спрашивает он неуверенно и, когда я киваю, аккуратно ведет меня к скамейке позади кассы. Мы сидим в комфортном молчании, пока я собираюсь с мыслями.

– Никогда не проси прощения за такие вещи… ни у кого, – нарушает он молчание, и я слабо улыбаюсь ему.

– Спасибо. И еще спасибо за то, что вы сделали там, сэр…

– Фредди. Пожалуйста, зови меня Фредди. – Через некоторое время он встает и выжидательно на меня смотрит. – Ну что, пойдем тогда?

Заметив мое замешательство, он продолжает:

– Я знаю, что вообще-то мы никуда не собирались, но, судя по твоему виду, тебе необходимо выпить. Хотя, к сожалению, самое крепкое, что я могу предложить, пока мы оба на службе, – это кофе.

Он подает мне руку, и я принимаю ее с улыбкой.

Прямо за Тауэром, между офисными зданиями, стоит разрушенная церковь Святого Дунстана-на-Востоке. Она была разбомблена во время Второй мировой войны, однако ее средневековые колонны еще стоят, увитые плющом и цветущим взрывом фиолетовых глициний. Без крыши церковь должна казаться обнаженной, но весна достроила ее природными заплатами. Густо переплетенные ветки деревьев закрывают от городской суеты и переносят в спокойное безвременье. Лишенные витражей окна пропускают солнечный свет через готические арки, сияющие под теплым взглядом солнца. Несмотря на запустение, в церкви есть что-то божественное. Как может ужасная трагедия превратить что-то и без того совершенное в нечто магическое? Это лондонский Эдем.

Неловко держа в руках горячие бумажные стаканчики, мы с Фредди сидим рядом на одной из разрушенных стен. Очевидно, что ни один из нас не знает, что сказать. Что ты можешь сказать незнакомцу, перед которым несколько раз опозорилась и который только что спас тебя от психованного экс-бойфренда?

Я рассматриваю его, отчаянно ищу, за что бы зацепиться и начать разговор. У него идеальная осанка, даже когда он сидит. Я начинаю думать, что в его форму, должно быть, вшит какой-то стержень, а может, и корсет, не позволяющий сутулиться. Он старается не дотрагиваться пятками своих идеально отполированных и начищенных ботинок до стены. Даже в свободное время он ведет себя словно на службе. Интересно, он и спит, как Дракула, неподвижно и скованно, словно в жестком деревянном гробу?

– Вот никогда бы не подумала, глядя на тебя, что ты любишь горячий шоколад, – начинаю я его поддразнивать, в то время как он пытается через маленькую дырочку в пластиковой крышке втянуть в себя взбитые сливки.

Он опускает стаканчик и откашливается.

– Ты считаешь, что гвардеец не может наслаждаться горячим шоколадом, потому что это недостаточно мужественно? – Он так прекрасно выражается, что мог бы декламировать Желтые страницы [11] и все равно наводить страх.

Черт. Молодец, Мэгги. Единственное, что я умею, так это вляпываться в это самое буквально на каждом шагу!

– Шучу! Не смотри на меня так испуганно. – Он прыскает, а я с облегчением выдыхаю и с интересом поглядываю на него. – Если это тебя удивляет, видела бы ты, что я заказываю в баре.

– Ты любитель розового джина?

– Хуже – коктейлей.

После непродолжительного смеха разговор снова затихает. Я думаю, неудивительно, что парень, выбравший службу, где наказывают за общение с кем-либо, не сильно разговорчив. Но сейчас это необременительное молчание. Я потягиваю кофе, и мое волнение от сегодняшних событий рассеивается.

– Он всегда был… таким? – вдруг спрашивает Фредди, словно думал об этом некоторое время и давно собирался прояснить этот вопрос. И тут же идет на попятную: – Подожди… ты не должна отвечать. Это не мое дело. Я не должен был вмешиваться. Опять.