Она со звоном и стуком бросила инструменты на пол ящика.

— Прекрати это делать.

— Я пытаюсь помочь.

— Ты не помогаешь! — На ее щеках появился румянец.

— Ария, в этом нет ничего особенного. Успокойся.

— Успокойся? Нет. Это очень важно. — Она покачала головой. — Сначала машина. Потом колыбель. Потом няня. Ты принимаешь эти решения, эти важные решения, не посоветовавшись со мной.

Христос.

— Мне жаль.

— Тогда перестань это делать. — Ее плечи опустились. — Не принимай решения за меня. Спроси меня. Поделись со мной. Поговори со мной.

— Как ты разговариваешь со мной?

— Я с тобой разговариваю. — Она уперла руки в бока. Именно тогда я заметил ее босые ноги среди деревянных щепок и металлических скоб.

Я покачал головой и повернулся, направляясь прочь. Я знал, что она последует за мной, потому что Ария не оставляла сражения без внимания.

Она догнала меня в моей спальне, где я убирал свои запонки.

— Что это должно было означать? — огрызнулась она.

Я не ответил.

Вместо этого я принялся расстегивать пуговицы на своей рубашке, снимая ее и бросая в корзину для белья. Затем я достал из ящика черную футболку и натянул ее на себя. Слаксы сменил на джинсы, которые так любила Ария. И надел теннисные туфли, чтобы побродить по беспорядку, который она устроила в детской, потому что была зла.

Что ж, я тоже был зол. Больше, чем думал.

Я пытался помочь. Возможно, я все испортил. Мне следовало рассказать ей о няне, но я не ожидал, что Рон так быстро сориентируется. И, конечно, не ожидал, что он будет проводить собеседования дома.

Почему Ария не могла отдать мне бразды правления? И немного расслабиться? Я пытался облегчить ей жизнь. Почему она мне этого не позволяла?

Ни одна из этих мыслей не была высказана вслух. Они так и крутились у меня в голове, когда я возвращался в детскую.

Ария последовала за мной, молча кипя от злости. Она прислонилась к дверному косяку, пока я доставал колыбель из коробки, затем распаковал кресло-качалку. И как только они были отставлены в сторону, я принялся убирать беспорядок на полу.

Она не сказала ни слова. Я тоже.

Ария уставилась на меня. Я работал.

Отнеся последнюю часть разобранных коробок в гараж, я вернулся в детскую и обнаружил, что Ария исчезла. Вместе с колыбелью.

— Черт возьми, женщина. — Я вышел из детской и направился в ее спальню.

Она придвинула колыбель к изножью кровати, где села и стала тихонько покачивать ее.

Колыбель была деревянная, с изящными линиями, простая, но стильная. Я подумал, что она будет гордиться тем, что я выбрал что-то теплое, особенно если учесть белый и серый цвета.

— Она очень красивая, — прошептала она.

— Если хочешь мы можем купить что-нибудь другое.

Она покачала головой и подняла глаза, чтобы встретиться со мной взглядом. Весь гнев, который был на ее лице ранее, исчез. Где-то во время моих ходок в гараж и обратно, она перестала сопротивляться.

Когда я пересек комнату, чтобы сесть рядом с ней, я понял, что мой гнев тоже улегся.

— Мне жаль. Я уже говорил это раньше. И это то, что я имел ввиду.

— Я знаю. Ты не говоришь того, чего не имеешь в виду. — Она прижалась ко мне, и ее волосы защекотали мое обнаженное предплечье. — Я не хочу няню. Я хочу быть той, кто меняет подгузники, готовит детское питание и встает посреди ночи.

— Ты уверена?

Она кивнула.

— Никакой няни. Я собираюсь быть эгоисткой и оставить все моменты, связанные с моим ребенком, себе.

— Просто поделись со мной, хорошо?

— Можешь забрать подгузники с какашками.

Я усмехнулся.

— Ты такая щедрая.

— И я хочу составить завещание. Я хочу, чтобы оно было готово в день его или ее рождения. Если с нами что-то случится, неважно что, Клара получит опекунство.

У меня внутри все сжалось. Одна мысль о том, что ее — нас — может не быть рядом, чтобы увидеть, как растет наш ребенок, вызывала у меня тошноту. Но Ария была права. Это было важно.

— Я попрошу моего адвоката подготовить его завтра.

Она сидела неподвижно, как статуя, уставившись на кроватку, уткнувшись виском мне в плечо.

— У моих родителей не было завещания. По сей день это единственное, чего я не могу им простить. Это заняло бы не больше часа или двух. Телефонный звонок адвокату. Но они отложили это, а потом… они умерли.

— У нас оно будет, — пообещал я, затем изо всех сил постарался не напрягаться, потому что не хотел, чтобы она прекращала говорить.

Я знал только фрагменты ее истории, те части, которые Клара доверяла мне на протяжении многих лет. Но я хотел услышать всю историю целиком, и услышать ее я хотел от Арии. Хотел, чтобы она доверила мне свое прошлое, как я доверил ей свое.

— Поскольку у них не было завещания, мы с Кларой перешли под опеку государства, пока не было оформлено их имущество. Мы провели четыре недели в приемной семье, ожидая, пока семейные службы решат, куда нас поместить.

— В итоге так появился дядя, верно?

— Дядя Крейг. — Она вздрогнула. — Сводный брат моей мамы. Они жили отдельно. Моя бабушка была матерью-одиночкой. Она была молодой мамой. Позже она снова вышла замуж за мужчину на несколько лет старше, у них родился сын. Ее муж умер, но Крейг остался с бабушкой. Кажется, это был его выпускной год. Я не очень хорошо знала свою бабушку. Она умерла, когда мы с Кларой были совсем маленькими. Родители моего отца жили в деревне для пожилых (прим. ред.: деревня для пожилых — это группа домов и общих объектов, предназначенных для людей старше 55 лет. Размер деревень может быть разным: от нескольких домов в маленьком, тесно связанном сообществе до обширной деревни с множеством общих объектов, таких как боулинг-центры, клубные дома и бассейны) недалеко от Финикса. Не так уж далеко отсюда.

— И вы не поехали к ним?

Она покачала головой.

— Я уверена, что мама и папа ожидали, что так и произойдет. Но когда мой дядя предложил взять нас к себе, семейные службы решили, что так будет лучше. Он был моложе и тоже жил в Темекьюле, так что нам не пришлось бы переезжать в другой город. И родители моего отца не сопротивлялись. На самом деле, они не хотели нас.

У меня разрывалось сердце от того, что она чувствовала себя нежеланной. Что в своей жизни она была во власти взрослых. Я понимал это. Было невыносимо чувствовать себя пешкой и обузой, а не ребенком.

— Я никогда не вернусь в Калифорнию, — ее голос стал таким же холодным, как воздух, врывающийся из открытых дверей патио. — Клара хочет вернуться. Она возьмет «Кадиллак» и вернется, потому что ей нужно покончить с этим.

— А что нужно тебе? — Я бы дал ей это. Без вопросов.

— Я хочу, чтобы этот сукин сын гнил в аду до конца вечности.

Я повернулся, заставляя ее сесть прямо, потому что мне нужно было видеть ее лицо.

— Неужели он… — Я сглотнул, не в силах выдавить из себя ни слова.

— Была причина, по которой они с моей матерью отдалились друг от друга. Я никогда не узнаю, сделал ли он ей что-нибудь. Но… об этом нетрудно догадаться. Особенно после того, что он сделал со мной.

— Расскажи мне, — выдавил я сквозь зубы.

Она, не мигая, уставилась в пол.

— Он забрал все. Наш дом. Наши вещи. Все ценное он продал и оставил все до последнего цента себе, спустив их на ветер. И мы переехали в тот дерьмовый трейлер, где у нас с Кларой были общие спальня и ванная, и обе двери не запирались.

Мой позвоночник напрягся, а сердце бешено заколотилось.

— Ария, я не заставлю тебя проходить через это. Если ты не хочешь говорить об этом…

— Ты был прав. Ты должен знать.

— Ты уверена?

Она грустно улыбнулась мне.

— Я никому об этом не рассказывала. Никогда. Только Клара знает.

Они пережили это вместе.

— В течение пяти лет жизнь была довольно плачевной. Примерно столько времени потребовалось Крейгу, чтобы остаться без денег. Он буквально… потратил их. Он играл в азартные игры. Уволился с работы. Устраивал вечеринки, в то время как мы с Кларой прятались в нашей комнате и молились, чтобы никто не вошел. Он был таким неудачником, но у него всегда была еда, и он обычно оставлял нас в покое.