(Четыре девочки, пять, шесть.)

Девочки разные: блондинки, рыжие и брюнетки. Голубоглазые, кареглазые и зеленоглазые. Бледные и веснушчатые, а также смуглые и темнокожие. Им шесть, восемь, двенадцать и пятнадцать лет.

(Семь, восемь, девять, десять, одиннадцать.)

Некоторые из этих детей привязаны к нему уже почти двадцать лет, другие же – всего месяц.

(Двенадцать. Один мальчик, два мальчика, три, четыре, пять.)

Сейчас этот внешне доброжелательный мужчина улыбается. Именно так он расставляет ловушку, заманивает жертву. И на этот раз его улыбка предназначена мальчику с татуировками.

Я могла бы взять его

взять, взять, взять его

прямо сейчас. Я могла бы раздавить его улыбающуюся гнилую голову

раздавить, раздавить

у себя во рту. Я могла бы заставить его страдать. Могла бы заставить его кричать

кричать, кричать, кричать, КРИЧАТЬ, КРИЧАТЬ

для меня. Дневной свет не властен над такими духами, как я.

Но я люблю трепет ночи. Предпочитаю замкнутые помещения, в которых эти люди творят свое зло, где они чувствуют себя всесильными. Насколько я знаю, гораздо приятнее убивать на пастбищах, окутанных тьмой. В этом мало тщеславия, но это все, что у меня осталось.

Улыбающийся Мужчина

забери его, раздави его

заводит машину. Мертвые дети оглядываются на меня, а я наблюдаю, как он уезжает, зная, что увижу его снова. Я подавляю голод, который пока что отступает.

Впервые за все время, что я себя помню, меня кто-то заинтересовал. Мальчик. Тарк. Меня заинтриговали его странные татуировки и то, что скрывается под ними. Внутри этого мальчика есть что-то, что зовет и в то же время отталкивает меня. В нем сидит что-то странное и враждебное, хотя я не знаю, что именно и почему.

Что-то в нем напоминает мне о доме.

Я хочу понять язык его странных татуировок. А время – одна из немногих вещей, которые у меня остались.

И когда Улыбающийся Мужчина

забери его

сделает свой ход – а я в этом уверена, – я буду здесь. Ждать его.

А до тех пор я буду настороже.

Потому что в этом новом доме тоже есть чердак.

По ночам в новом доме случается мало примечательных событий, несмотря на то, что поселилось в пустых комнатах наверху.

Снова охваченная летаргией, я прихожу в себя, должно быть, когда в жизни мальчика с татуировками прошло уже несколько дней. Мебель распакована и собрана, так что комнаты больше не кажутся заброшенными. Мужчина заглянул на чердак всего лишь раз, но быстро ушел, не понимая, почему эта странная пустота отталкивает его.

Сейчас утро. Мальчик с татуировками сидит за столом, пока его отец готовит. От металлических кастрюль и сковородок поднимается пар. Тарк не выглядит счастливым. На нем темные брюки и рубашка с длинными рукавами, которые он то и дело натягивает на ладони. Татуировки, вызывающие у меня восхищение, кажется, злят его. Он делает все возможное, чтобы скрыть их, хотя рядом только его отец, который, конечно, уже видел их множество раз.

– Школа отстой, – говорит Тарк вместо приветствия.

Я же пересчитываю тарелки на кухне. Их одиннадцать.

Отец вздыхает, как будто уже слышал это раньше.

– Тарк, я понимаю, что тебе нужно время, чтобы освоиться в новом городе и в новой школе, но ты должен пойти мне навстречу. В Эпплгейте полно приятных людей. Даже мой босс довольно мил, а это, представь себе, большая редкость.

Он пытается пошутить, но никто не смеется.

– Вообще-то, не представляю.

Мальчик с завидной свирепостью вгрызается в кусок хлеба и отрывает от него приличный кусок. Я же считаю стаканы. Их шесть.

– Уверен, сегодня все наладится, – ободряюще произносит отец.

Тарк, которого его слова совсем не убеждают, снова пожимает плечами. Похоже, это движение для него привычно. Я же пересчитываю полки для специй, стоящие вдоль стен. Их восемь.

За то время, пока отец и сын заканчивают завтрак, я успеваю пересчитать цветы на обоях, лампочки, завитки на деревянном потолке, кафельную плитку. Я следую за ними в машину, где они едва ли обмениваются парой слов. Мальчик с татуировками время от времени беспокойно ерзает и поглядывает направо, будто замечает краем глаза что-то необычное. Но когда он смотрит в мою сторону, то видит лишь стекло, за которым проезжают автомобили, мелькают пешеходы, а также проплывают другие, типичные для города, виды.

Машина останавливается перед большим зданием с вывеской «Средняя школа Перри Хиллз». Рядом с ним находится еще одно, на котором написано «Начальная школа Перри Хиллз». Корпуса соединяются рядом коридоров и переходов. У главных дверей начальной школы стоит белокурая девушка, на лице которой отражается беспокойство. Восемнадцатилетняя, она выглядит старше своих лет, да и ведет себя как взрослая.

Дети пробегают мимо нее ко входу, но она, не обращая на них внимания, машет мальчику и его отцу.

– Дядя Дуг! Тарк! – Девушка улыбается, но изгиб губ не сочетается с тревогой в ее карих глазах. – Тарк, ты опоздаешь на урок!

Мальчик стонет, но не возражает, когда его заключают в объятия.

– Я не один из твоих четвероклашек, Келли.

– Извини, – отвечает молодая женщина, но в ее голосе нет ни капли сожаления. – Но это не меняет того факта, что на часах без двух минут восемь.

– Вот дерьмо! Я ухожу, увидимся позже.

Тарк подтягивает лямку рюкзака, а когда поворачивается, чтобы уйти, из-под его рубашки на мгновение выглядывает татуировка. Келли замечает это, но не удивляется. Хотя беспокойство, отражающееся на ее лице, только усиливается.

– Как поживает моя любимая племянница? – с усмешкой спрашивает Дуг. – Должен сказать, я ожидал, что преподаватели в этой школе будут постарше. Почему ты не сказала нам, что работаешь здесь?

Молодая женщина краснеет.

– Я пока еще не преподаватель, всего лишь ассистент учителя. Я занимаюсь репетиторством и подрабатываю няней, но мама настояла на том, чтобы платить за квартиру, пока я не уеду в колледж в следующем году.

– Приятно слышать. Кстати, о Линде, как она?

– Все еще работает во «Врачах без границ». Борется с голодом в Африке… и побеждает, если верить последнему электронному письму, которое она мне прислала. Она должна вернуться к Рождеству.

Келли замолкает и оглядывается, чтобы убедиться, что ее кузен уже ушел.

– Я беспокоюсь о Тарке, – начинает она, понижая голос, будто боится, что другие могут услышать. – Не хотела говорить об этом при нем, поскольку у меня возникло ощущение, что вопрос довольно щепетильный. Дело в этих… в этих странных татуировках у него на руках.

– Я постарался объяснить все мистеру Келси, если ты об этом, – начинает Дуг, но племянница решительно качает головой и нервно заправляет прядь пшеничных волос за ухо.

– Директор сказал учителям – как и мама – мне, если уж на то пошло, – лишь то, что мать Тарка сделала их, когда ему было всего пять. Я никогда по-настоящему не знала тетю Йоко и не хочу лезть не в свое дело и причинять Тарку еще больше боли, но что-то в этих татуировках пугает меня. Пару раз я смотрела на него и могу поклясться…

– Можешь поклясться?

«Что его татуировки двигались», – вот что Келли хочет сказать дяде, но не делает этого. Она не говорит, что с мальчиком что-то не так. Не упоминает о том, что, когда Тарк в комнате, она не может избавиться от ощущения, будто кто-то наблюдает за ним. Она умалчивает об этом, потому что считает происходящее плодом своего воображения, игрой чувств. Девушка успокаивает себя тем, что это несмываемые чернила, запятнавшие кожу ее кузена, растекаются по полотну ее воображения. Все эти мысли она оставляет при себе и вместо этого говорит:

– Я просто хотела узнать, могу ли чем-то помочь. Он держится особняком и, кажется, не нуждается в друзьях. Никто не пытался его запугивать или что-то в этом роде, но и подружиться с ним тоже охотников мало.