Вот не двигаться – это пожалуйста, а пошевелиться и тем более встать… Звучало как что-то невозможное. Тем не менее, Грог встал, и спина тут же возмутилась и «загорелась» от боли так, что зубы сжались, в очередной раз сдавив посторонний предмет. Грог тут же его выплюнул. Предмет оказался деревяшкой.

– Рано выплюнул, – раздался где-то в стороне голос Ранога. – Сейчас спину обрабатывать буду, пригодится.

Грог преодолел расстояние до костра друзей и кое-как улёгся, мечтая, чтобы спина вообще перестала существовать. Но на неё плеснули водой из котелка, и кожу в нескольких местах как кипятком ошпарило. Грог зарычал. Потом туда же наложили слой какой-то мази из трав и повязку. На этом вся обработка закончилась. Раног наскоро замотал всё холстиной и сел перед Грогом.

– Дурья твоя башка. Из-за ерунды шкуру себе попортил. Учись теперь, делай выводы. А вечером тебя… ещё поучат.

Грог скривился, ответить ему было нечего.

Остаток времени до подъёма он просто лежал, ища в себе силы для дальнейшего пути. Тахог рассказал, что второй участник драки получил такое же наказание и тоже отлёживается.

– Вы с ним молодцы, – сообщил он с неожиданной весёлостью в голосе. – Оба ни звука не издали, пока вас охаживали.

Он со значением глянул на товарищей.

– Ставлю на Грога, – тут же среагировал Найзог.

– Ставлю на обоих, – криво ухмыльнулся Ранок.

Грог как мог отзеркалил улыбочку одноглазого:

– Правильно, я на себя тоже поставлю. Только на этот раз сразу деревяшкой меня заткните.

Вещи Грога товарищи поделили между собой, взяв почти всё, что тот нёс, оставив ему только сумку на поясе. Тахог встал в шеренгу рядом с ним, чтобы, если что, поддерживать. Позади шли Раног с Найзогом – тоже для страховки.

Вечером, после того как разбили лагерь, снова пришли четверо исполнителей и зачитали уже знакомый текст приговора. Сержант также одобрил и пошёл дальше, скорее всего к Дервогу.

Грог, изображая гордого мученика, растянулся на земле и отпустил все мысли и предчувствия. Боль расплёскивалась по спине вместе с кровью. Он забыл, как дышать, забыл своё имя и где он находился. Осталось только знание, что скоро всё закончится, и это помогало.

Дальше в помощь были мысли о том, что он орк, и не должен показывать слабость. Поэтому Грог молчал, даже когда спину вновь приводили в порядок. Раны промыли, обработали и перевязали. Кто-то сунул в его руку кружку с водой. Грог осушил её, заполз в палатку и лёг. Из-за полога доносились голоса товарищей, но суть разговоров он не улавливал.

Утро пришло вместе с чугунной тяжестью во всём теле. Откуда-то сбоку слышался голос:

– Помыслы его – зловонное болото, речи его – ядовитые змеи. Деяния его чернее самой чёрной бездны. Дракон следит за этими дикарями и призывает их вершить деяния злые. Убереги, Легкокрылый, эти души от внимания Дракона. Покажи им, куда следовать, стань им компасом…

«Святой Том. Чтоб его лианники придушили».

Затыкать проповедника Грог не рискнул, чувствуя, что этим только сделает хуже. Он уже достаточно пришёл в себя, чтобы оглядеться и оценить ситуацию. Он движется, только не на своих двоих, а на телеге. Святоша идёт где-то сбоку и бубнит про Скапара и Дракона. Рядом лежит спящий Дервог и сидит жена кузнеца – худая, бледная женщина с большими уставшими глазами.

Она поймала его взгляд и сообщила:

– Пару дней так ехать будете. Если замечу, что ссоритесь, сообщу сержанту Флаву, и он выкинет вас в придорожный овраг. Пока лежите смирно, буду ухаживать. Потом сами идти сможете, и вернётесь в строй.

– Хорошо. Спасибо.

– Благодарить сержанта будете, – резко ответила женщина. – Он приказал – я делаю.

Несмотря на явное недовольство, она действительно все два дня добросовестно выполняла свои обязанности.

Грог, почти не имея возможности двигаться, был вынужден выслушивать фанатичного Тома, возомнившего, что может «направить орков на путь истинный», если будет часами идти рядом с телегой и нудить о своём боге. Ещё и Дервог оказался любителем поболтать, и его тоже приходилось слушать. Правда, теперь он не задирался, а наоборот старался ободрить. В общем, оказался вполне нормальным, сносным орком.

Жену кузнеца звали Ранией. Помимо двух битых орков на ней был уход за мужем и их тремя детьми: приготовить, помыть, постирать, последить за порядком и всё в условиях бесконечной дороги. Немудрено, что свалившиеся на неё нарушители порядка вызывали только отрицательные чувства.

Грог частенько слышал, как она, призывая детей к порядку, прикрикивала на них и грозила, что с ними за непослушание поступят так же, как с «этими орками».

– Ну вот, мы с тобой нашему отряду репутации совсем не улучшили, – скривился Дервог, когда в первый раз услышал, как Рания проводит воспитательный процесс.

– Я ж тоже из крестьян. С пограничья, – рассказывал он, пока телега медленно катила по пыльной дороге. – Батя пьёт как не в себя, мать померла, рожая младшего брата. Вместе с ним и померла. После этого батя сильнее запил. Он меня с братьями и прежде бил, а сейчас так вообще меры не знает. Сестра быстро замуж выскочила и младшую к себе забрала. Правильно сделала. У нас что ни день, то крик и драка. Зачем мелкой на это смотреть? Ещё под горячую руку попадёт… В общем, устал я от этого и пошёл в город. Братья с отцом остались.

– А там тебя завербовали? – понимающе улыбнулся Грог.

– Ну да. А почему бы и нет.

Слушать историю Дервога Грогу было не особо приятно. Прежде он даже не задумывался о том, сколько среди солдат Тирифа оршдорских землепашцев. Ему вообще казалось, что он один такой – исключительный. А сейчас рядом лежит такой же и точно так же рискует остаться на обочине никому не нужный.

И это не единственная иллюзия, в которую он верил. Тяжёлые тренировки и строгие порядки уже дали Грогу в достаточно мере осознать, что выбранный им путь не так хорош, как в дедовых рассказах. А сейчас у него появилось время, чтобы обдумать всё с ним произошедшее за последние дни и сделать выводы. Конечно, когда Том и Дервог этому не мешали.

«Было глупостью считать, что я со всем справлюсь без единой заминки: что легко научусь шагать в ногу и управляться с копьём, что сержант на меня орать не будет, что драки не устрою. Из всего, пожалуй, только эта тролльева драка зависела именно от меня: я мог удержать язык за зубами и не доводить до кулаков. А остальное… Придётся взять себя в руки и продолжить учиться. От этого скоро будет зависеть моя жизнь».

Грог дал себе слово впредь быть умнее и старательнее. Он должен стать одним из лучших, иначе зачем это всё?

К концу второго дня оба битых чувствовали себя немного лучше. Раны, конечно, ещё болели и не думали заживать, но благодаря мази подсохли и не загноились, так что процесс восстановления шёл как надо. Пришедшие навестить их товарищи обрадовали: третий день тоже будет для них несложным, рота остановится на днёвку.

– Хорошо, что Флав сменил гнев на милость и отправил вас сюда. Видимо, вы оба совсем уж жалко выглядели, – сказал Мирек. – Пользуйтесь. Я б тоже не отказался полежать, пока меня женские ручки ласкают.

– Так иди и стукни кого-нить. Будешь тут третьим валяться, – проворчал Дервог. – Нет, спасибо, конечно, но радости мало. Ни сесть, ни повернуться. Жрёшь тоже в этой позе. До кустов доковылять такое испытание, что уже никакая армия Таэртона не страшна.

– А если не упал там же, то вообще герой? – захохотал Мирек, и орки, включая двух страдальцев, к нему присоединились.

– Складно у тебя выходит, Мирек, – вдруг произнёс Раног, продолжая улыбаться. – «Флав сменил гнев на милость». Когда такое было?

Мирек вскинул брови, но ничего не сказал, и одноглазый продолжил:

– Не ты ли на него насел, доказывая, что исполнители приказа перестарались, и парни так сразу в строй не встанут? И с бабой этой тоже договорился, чтоб следила, потому что Флав по конец послал тебя и дал добро делать, что хочешь.

– Неужели это всё я? – хохотнул портняжка, заметно краснея.