Снаружи доносились медленные шаги прохаживающихся туда-сюда патрулей. Вдали на дороге грохотали ночные фуры. Мак снял лампу с опорного шеста и, отнеся ее к тюфяку, поставил на земляной пол палатки. Из брючного кармана он вытащил сложенные листки бумаги, замусоленный конверт с маркой и огрызок карандаша. Пристроив бумагу на коленке, он написал крупными округлыми буквами:

Дорогой Гарри.

Христом-богом прошу, пришли нам помощь. Накануне вечером был схвачен док Бертон. Думаю, что это так. Док бы нас не предал, но с нами его больше нет. Долина эта собрана в кулак – что тебе Италия. «Бдительные» лютуют. Нам нужны еда, лекарства и деньги. Дик отлично делает свое дело, но без сторонней помощи, боюсь, мы пропали. Никогда еще не случалось мне работать в месте, столь дьявольски сплоченном! Ситуацию здесь контролируют, насколько мне известно, человека три, не больше, а Дик, полагаю, уже мог загреметь в кутузку.

Джим прекрасно справляется. Он, конечно, молоток. Рядом с ним я чувствую себя каким-то жалким молокососом. Завтра жду, что нас вышибут отсюда. «Бдительные» сожгли амбар нашего хозяина, и он на нас зол как черт. Без дока Бертона на нас ополчится местная санитарная служба. Попробуй что-нибудь придумать. Мы с Джимом у власти на заметке, и охота на наши скальпы идет постоянно. Здесь должен быть кто-то на случай, если нас с Джимом сцапают.

Я криком кричу о помощи, Гарри. Сочувствующие напуганы, но не это самое худшее.

Он взял новый листок бумаги.

Люди раздражены. Ты знаешь, как это бывает. Завтра утром они могут двинуть в город и поджечь мэрию, а могут рвануть в горы и укрыться там на полгодика. Ради всего святого, Гарри, скажи всем и каждому, что нам необходима помощь. Мы собираемся устроить пикеты на грузовиках. О том, что происходит вокруг, мы мало что знаем, несмотря на все наши старания.

Ну, пока. Письмо это передаст тебе Джек. И, богом заклинаю, изыщи возможность помочь!

Мак

Мак перечитал письмо, подправил перекладинку буквы «т», сложил листки, сунул их в грязный конверт и адресовал письмо: «Джону Х. Уиверу».

Снаружи его окликнули.

– Кто это?

– Лондон.

– Ладно. Входи.

Войдя в палатку, Лондон окинул взглядом Мака и спящего Джима.

– В общем, охрану я выставил, как он сказал.

– Хорошо. Он совсем никакой. Дока бы надо… Боюсь я за это его плечо… Говорит, не больно совсем. А о последствиях он, дурак, не думает.

Мак повесил лампу на место, на вбитый в шест гвоздь.

Лондон присел на ящик.

– Какая муха его укусила? Что с ним такое? То мне кажется, что он просто языком треплет, эдакий болтливый мальчишка, а в следующую секунду глядишь: Господи боже, он же нацелился меня выгнать и главным тут сделаться!

Взгляд у Мака был непроницаем.

– Не знаю я. Встречал я и раньше парней, которые вдруг менялись, но как-то по-другому. Поначалу я решил, что он попросту рехнулся. Да и сейчас порой думаю, что так и есть. А где девушка твоя, Лондон?

– Я их с парнем моим в пустой палатке ночевать пристроил.

Мак вскинул глаза и бросил острый взгляд на собеседника:

– Откуда вдруг взялась у тебя пустая палатка?

– Деру дали какие-то ребята, пока темно.

– Может, они просто в охране стоят, на дежурстве?

– Нет, – ответил Лондон. – В охрану я надежных послал. Думаю, просто сбежали некоторые.

Костяшками пальцев Мак крепко протер глаза.

– Я догадывался, что дело к этому идет. Кое-кому это оказалось не под силу. Слушай, Лондон, мне тут вылезти придется и прошмыгнуть к ящику почтовому. Письмо кинуть.

– Но я бы мог поручить это кому-нибудь из ребят.

– Нет, письмо очень важное. Лучше я сам. Мне случалось уходить от слежки. Меня не поймают.

Лондон разглядывал свои тяжелые набрякшие пальцы.

– Там в письме… красное что-нибудь, да? – спросил он.

– Наверно. Я в нем о помощи прошу, чтобы не провалилась вся наша забастовка.

– Мак, – смущенно начал Лондон, – я уже и раньше говорил тебе, что кругом только и разговоров о том, какие сволочи вся эта шайка красных. Я думаю, что это вранье, правда ведь, Мак?

Мак коротко хохотнул.

– Зависит от того, как посмотреть. Если ты владеешь тридцатью тысячами земельных угодий, красные будут видеться тебе шайкой сволочей. А если ты Лондон, батрак-сезонник, то как не увидеть в них команду ребят, желающих помочь тебе жить по-человечески, а не как свиньи в загоне? Понимаешь? Из-за того, что новости ты получаешь из газет, а газеты все сплошняком принадлежат тем, в чьих руках земля и деньги, выходит, что мы шайка сволочей. Ясно? Но вот ты сталкиваешься с нами, знакомишься и видишь, что, похоже, вовсе мы и не сволочи. Верно? Ты сам решить должен, что правда, а что нет.

– Но как такому, как я, работать с вами в одной упряжке? Сам-то я, может, ничего против этого не имею, но должен брать в расчет и тех, с кем езжу вместе.

– Вот именно! – с жаром подхватил Мак. – И ты чертовки прав! Ты же главарь, Лондон! Ты рабочий-сезонник, но одновременно ты и лидер!

– Ребята всегда делали то, что я им говорил, – простодушно признался Лондон. – Всю жизнь так было!

Мак понизил голос, придвинулся к Лондону совсем близко и положил руку ему на колено.

– Послушай, – сказал он. – Я считаю, схватку эту мы проиграем. Но шуму мы наделали предостаточно, так что, может быть, сборщикам хлопка забастовка и не потребуется. Ну а газеты вопят о том, что от нас одни неприятности. Мы приучаем рабочих-сезонников работать сообща, учим объединяться в группы, которые постоянно растут и расширяются. Ясно тебе? И если мы проиграем, это не так важно. Зато у нас здесь собрались, объединились и учатся бастовать почти тысяча человек. Когда и у нас будет море людей, работающих сообща, тогда, может быть, вся долина Торгас не будет принадлежать какой-то жалкой троице. Может быть, тогда батрак получит право съесть яблоко без того, чтобы оказаться за это в тюрьме. Может быть, тогда хозяева перестанут сбрасывать яблоки в реку, повышая тем цену. Да разве парням, вроде тебя и меня, не нужны яблоки, чтоб кишки, черт их дери, работали исправно? Надо уметь видеть всю картину целиком, Лондон, а не упираться глазом в одну какую-то маленькую забастовку!

Лондон не сводил глаз со рта Мака, словно силясь разглядеть каждое вылетающее оттуда слово.

– Это ты об этой… как ее? рево… революции толкуешь, да?

– Конечно о революции, направленной против голода и холода. Троица, которая владеет здесь всем, поднимет страшную бучу, чтобы сохранить за собой землю и право сбрасывать яблоки в реку для поднятия цены. Ну а тот, кто считает, что еда существует для того, чтобы ее ели, он, конечно, проклятый красный! Понял теперь, в чем тут соль?

Лондон глядел на него широко раскрытыми глазами.

– Слыхал я много раз, что ребята-радикалы говорят, – задумчиво произнес он. – И всегда мимо ушей все их речи пропускал. Уж очень они горячатся, ребята эти, в буйство впадают, нет у меня веры буйным. И никогда не видел я раньше все это так, как, ты говоришь, надо видеть.

– А вот теперь старайся видеть правильно, Лондон. И будешь чувствовать себя совсем иначе. Вот говорят, что мы ведем грязную игру тем, что работаем подпольно. Ты тоже думал так когда-нибудь, Лондон? Но ведь мы безоружны! Если что-нибудь с нами случается, в газеты это не попадает. Но если что-то случится у тех, у противоположной стороны, господи ты боже, как начинают вопить газеты, как принимаются нас поносить, мазать черной краской! У нас нет средств и нет оружия, поэтому приходится исхитряться, думать головой. Понимаешь? Это как если бы человек с дубинкой сражался со взводом пулеметчиков. Единственное, что ему остается, это подкрасться к пулеметчикам сзади и начать лупить их почем зря! Может, это и нечестно, но, черт возьми, Лондон, мы же не на спортивном состязании! Еще не придуманы правила для тех, кто голодает!