Но ведь он обещал меня защищать! Столько, сколько понадобится.
Изначально поддержал обман. Не только словами, но и делом. А сейчас злится. А я хочу, чтобы Руслан думал, что дети не его! До дрожи в теле хочу. До дикой трясучки! До зуда!
Хочу посмотреть на его лицо, когда он об этом узнает.
Да, милый… Я тоже умею быть жестокой. Понадобится — всю душу из тебя выну. Не просто выну. Вырву с мясом, как ты когда-то мою. И буду, как садист, наслаждаться твоей болью. Так что лучше меня не ищи. В собственном аду вместе со мной задохнешься!
— Доброе утро, Машуля! — звонкий голос подруги врезается в барабанную перепонку. Вздрагиваю, недовольно морщась. Отвожу от уха телефон.
— Ни хрена оно не доброе, — сквозь зубы ворчу я, оглядываясь на входную дверь.
— Что случилось? — радость Миланы сменяется беспокойством.
— Данила меня нашёл.., — делаю короткую, но выразительную паузу, — ты мне чего-то не договариваешь?
— С ума сошла? — обиженно выпаливает Милана. — Я Руслану ничего о тебе не рассказывала. Галецкому, тем более. Ребёнком своим клянусь!
— Кто ж таким клянётся, ненормальная! — возмутившись, шумно вздыхаю. — Верю я тебе. Верю. Просто это случилось так… Так неожиданно. Я не была к этому готова. Несла Дану полную чушь, будто он возьмёт и послушает меня. Я не знаю, что мне делать, Милана. Завтра здесь будет Руслан. Возможно даже сегодня…
— А что ж тут теперь сделаешь, подруга, — реплика Милы звучит совсем неутешительно. Как приговор. — Детей ты уже родила. Силы к тебе вернулись. Всё ещё любишь. Значит, борись.
— За что бороться? — вспыляюсь я.
— Как это «За что»? За свои права. За любимого мужчину. За счастье, в конце концов! Твоим детям нужен отец. И раз уж правда раскрылась, вам не мешало бы с Русланом поговорить.
— Я не хочу подпускать Руса к детям! — шиплю я сдавленным от злости голосом. — Ты же знаешь, у меня есть тысяча причин, чтобы этого не сделать. К чему такой совет? Я боюсь, что он их в отместку заберёт. Лишит меня прав. Понимаешь?
— И что он будет с ними делать? — парирует Милана. — Отдаст суррогатной матери на воспитание? Давай-ка без этой чуши, ладно?
— Ты не понимаешь… Ты… Ты просто не знаешь его. А если Руслан потребует тест ДНК?
— Ну пусть сделает. Господи, Маш, это такая мелочь. Дети же его.
— Серьёзно? Да! Дети его! Но для меня это не мелочь. Недоверие мужчины к женщине обычно приводит к одному и тому же результату — к расставанию. Ладно, Милан. Я тебе позже перезвоню, — расстроившись ещё больше, решаю выдохнуть и в одиночку подумать над произошедшим.
— Эй! Машка! Подожди! Что ты задумала? Опять соберёшь чемоданы и сбежишь? А отец? О нём ты подумала? Ты же и меня с Вадимом подставишь.
— Не волнуйся, не сбегу. Хочу кое-что проверить. Завтра. На балу.
— Ты же не хотела туда идти?
— Вчера не хотела. Сегодня передумала. Пока, Милан. Целую!
Как только я вырубаю звонок, дверь в холле распахивается. Гера переступает порог дома, сверля меня нечитаемым взглядом. Зайдя, хлопает дверью.
«Отлично» — думаю я, желая провалится сквозь землю. Во рту пересыхает. Язык прилипает к нёбу. Рвано втянув носом воздух, смотрю ему в глаза. Из-за громких ударов сердца почти ничего не слышу.
— В кабинет, — сухо произносит он, проходя мимо меня. — Нужно поговорить, Мария. Сейчас!
***
— Там папа! — наконец меня прорывает после недолгого молчания. — Он в гостиной с детьми.
— Я в курсе, — отбивает Гера, направляясь по известному мне маршруту. — В кабинет!
«В курсе? Уже? Черт! — мысленно чертыхнувшись, бросаю в спину непреклонного Астафьева озадаченный взгляд, а затем и сама срываюсь с места, следуя за ним.
В доме тихо. Его новые ботинки чеканят по мраморному полу твёрдые шаги, словно отсчитывают последние минуты моей жизни. Такое ощущение, что Георгий ведёт меня на казнь. Намеревается не только серьёзно отчитать за все мои косяки. Он готов содрать с меня шкуру.
В гостиной пусто. Отца с детьми возле камина не нахожу. Видимо, ещё не спустились. Либо Тамару заранее предупредили о том, чтобы никто лишний не высовывался и не встревал в разговор.
— Ты рисковала жизнью? — первое, о чём спрашивает Гера, когда я закрываю за собою дверь и, развернувшись, натыкаюсь на его широкую, тяжело вздымающуюся грудь. Вскидываю кверху лицо. Пронзительный взгляд серых глаз сверлит меня насквозь. Сглатываю стучащее в горле сердце. — Зачем, Маша? Не могла подождать пару дней?
Он делает выразительную паузу, дожидаясь моего ответа.
— Нет, — сиплю я. — Прости, но не могла.
— Окей, — согласно кивнув, он засовывает руки в карманы брюк. — Дальше что? Хочешь к нему вернуться?
— Нет! — вскрикиваю, как только разговор заходит о моём муже.
— Врешь, — чеканит Гера, не отрывая от меня цепких глаз.
Кажется, что переносица сейчас задымится и полыхнет огнем.
— Не вру, — заверяю его, как можно твёрже.
Я бы вернулась к Руслану. Наверное. Если бы не всплыли новые обстоятельства.
Попробовала бы его простить, если бы не было ребёнка от суррогатной матери. Меня-то он отправил на аборт!
— Ты ведь любишь его до сих пор. Миритесь.
Последнее слово припечатывает так, что сердце из груди, будто одним мощным ударом вышибает.
— Гер? С тобой всё в порядке? — недоверчиво на него пялюсь.
Честно признаться, хочется потрогать его лоб, нет ли у него жара или какого-нибудь другого недуга, связанного с нарушением памяти, например.
— Я к Руслану не вернусь, — добавляю, чувствуя, как горло сжимает спазм. — А после новости о суррогатной матери и его новоиспечённом наследнике и подавно. Почему ты мне не сказал? Почему утаил эту неприятную информацию?
— Я не знал. Впервые слышу об этом.
Похоже, что Георгий говорит правду, но я всё равно переспрашиваю, глядя ему в глаза.
— Да ладно. Не знал? Серьёзно?
— Поэтому ты несла Дану всю ту чушь, что изначально планировала?
— Люди не меняются, Гера. Прости, что подставила тебя. Но шведская семья мне отнюдь не по нутру. И ребенок этот от сурмамы… Это плевок мне в душу… Понимаешь?
— Маша, — приблизившись, едва ли не вплотную, Астафьев вытаскивает из карманов руки и опускает мне на плечи, мягко сжимая их пальцами. Смотрит на меня какое-то время, внимательно изучая.
Да, Боже, сколько можно?
— Что, Гера? — прерываю его молчание, не выдерживая затянувшейся интимной паузы.
— Выходи за меня, — говорит он на полном серьёзе.
— Что, прости? — сглатываю, не веря своим ушам.
— Ты всё правильно расслышала, девочка. Дети мои, ты не хочешь к нему возвращаться, тогда будь и ты моей, Маша. Я предлагаю стать моей женой.
***
Вылив на меня ушат ледяной воды, Астафьев замолкает. В кабинете повисает гробовая тишина. Мы сверлим друг друга глазами.
Зачем? Зачем он это сказал? Зачем предложил мне замужество?
Разве не понимает, что я не соглашусь?
Каким бы хорошим не был для нас Георгий, я его не люблю. Никогда не смогу полюбить.
Между нами тридцать три года разницы. Это большая пропасть. Что на него нашло?
Разве не знает, что в моём сердце всё ещё другой мужчина?
Почему? Почему так? Почему я настолько глупая и неправильная?
За что я люблю Руслана? Он причинил мне столько боли, а я не могу его ненавидеть. Не могу забыть. Не могу не думать о нём.
Тысячу раз я задавала себе этот вопрос и никогда не находила на него ответа.
Люблю за то, что он есть. За то, что он отец моих детей. За то, что он мне нравится просто так, и ему для этого ничего не надо делать.
Любовь невозможно заслужить. Верно?
Гера, ты же это понимаешь?
Нельзя полюбить человека за что-то. Это как пуля — в сердце и на разрыв.
Ты либо любишь, либо нет. Прощаешь ему ошибки, либо обрекаешь себя на ад.
Я не простила. Выбрала другой путь. Без него. И мне плохо. Мне очень плохо.
Я загибаюсь без мужчины, в котором полностью растворилась. И чем больше я пытаюсь примирить мысли и чувства, связанные с Русланом, чем больше борюсь с собой и со своими истинными желаниями, тем больше проигрываю ему и своим глубоким обидам.
