– Да, это было бы весьма печально, – подхватил он её шутливый тон. – Я бы вступил в неравный бой, вызволяя прелестную особу с чудесным именем Катенька.

Он с удовольствием посмотрел на зардевшуюся девушку, и заметив, что она пытается пригладить растрепавшуюся прическу, предложил:

– Давайте поступим так. Сейчас я Вас оставлю, а через 15 минут зайду и провожу в вагон-ресторан. Я, кстати, шёл завтракать, когда…

– Я согласна – быстро сказала Катя.

Во время завтрака Александр деликатно не пытал расспросами девушку. И когда подали кофе, она рассказала всё сама.

– Не бывает в поездах жандармских проверок, – ухмыльнулся Александр, – он тебя на понт взял.

– Что, простите? – растерялась Катя от непонятного слова и внезапного перехода на ты. – На понт?

– Я хотел сказать – на испуг, – очаровательно улыбнулся Александр. И подумал: «Черт, чуть не спалился. Нужно следить за языком. И поделикатнее с девкой, а то сорвётся». – Почему Вы просто не дали ему денег?

– Не сообразила, – улыбнулась девушка. Она была далека от темной стороны реальности и не распознала воровского жаргона.

Они продолжили светскую беседу ни о чем. Официант вновь принес кофейник со свежесваренным напитком и чистые чашки. Сливочник и сахарница, тонкого костяного фарфора, белые с золотом, оставались на столе. Официант разлил кофе. По молчаливому указанию девушки положил в её чашку кусочек сахара, изящными щипцами из серебра, и добавил сливок.

– Вы не выглядите бедной гувернанткой в поиске места, – внезапно сказал Александр, когда официант удалился от столика. – Вы уверенно обращаетесь с обслугой. У Вас ухоженные волосы и кожа. Поверьте, я знаю, что это требует не столько денег, сколько времени и усилий. Которых не может быть у девушки Вашего сословия. У Вас дорогая обувь. Ботиночки из кожи такой выделки стоят не меньше 50 рублей. И, извините, но гувернантки не носят отменного качества нижние юбки. Что скажете?

Катя растеряно молчала. Она не знала, что отвечать. Стоит ли открыться этому мужчине, постороннему и чужому? Но он так любезен с ней, а она совсем одна…

И только многолетняя привычка, в любой ситуации держать лицо, позволили Кате с достоинством выйти из неловкого положения. Гувернантки всю юность твердили ей, что «дама из высшего общества обязана владеть уверенным, без эмоций, голосом. Даже если хочется кричать и плакать. Иначе приклеят ярлык истерички, плаксы и никогда более не будут принимать всерьёз». Женские эмоции хороши в будуаре и дамском романе, повторяла Аннет, её французская бонна.

Девушка расправила и без того прямую спину, высоко подняла голову и ответила бесстрастным голосом, над которым так бились её наставницы.

– Уверяю, Александр, что Вы ошибаетесь и принимаете меня за кого-то, кем я не являюсь. Я обычная учительница. И все, что Вы мне приписываете не имеет под собой никакого основания.

Вот так. Аннет гордилась бы своей воспитанницей.

Александр не стал продолжать расспросы и ловко замял опасный разговор, который мог привести чёрт знает к чему. А Катя думала, что ещё не готова открыться кому-либо. Да, она юна и растеряна, и нуждается в благосклонном участии. Но тот ли это человек?

Они поболтали, допили кофе, Александр проводил её до купе. Прощаясь и дежурно целуя руку, сказал:

– Вы совершенно необыкновенная девушка! Я очень рад нашему знакомству. Это моя визитная карточка. Если возникнет потребность в помощи или просто захотите попить кофе в приятной компании – милости прошу. Да, кстати, я всё уладил и более Вас не побеспокоят. Разрешите откланяться. И, надеюсь, до свидания!

Катя переживала до конца поездки, опасаясь, что кондуктор вновь заявится, но всё завершилось благополучно. И при высадке из вагона, на перрон московского вокзала, он даже помог ей спуститься и вынести саквояж, заискивающе улыбаясь. Девушка в удивлении смотрела на него.

– Доброго пути, сударыня! – угодливо и льстиво кланялся он. – Благодарность Вашему другу от жены моей и деток, за щедрость и доброту.

– В чем дело, любезный? Вы это о чём?

– Ну как же-с, как же-с! Такой щедрый господин за Вас похлопотал-с! Большой человек, надо понимать-с!

Катя догадалась. Александр заплатил за неё! И что он там бормочет про большого человека? Она смотрела на кондуктора, размышляя расспросить или нет. Но высокомерие, и нежелание опускаться до лишнего контакта с обслугой, решили дело. Тем более, что у неё впереди и так много забот. Александр подождёт. Его визитная карточка была убрана в кармашек саквояжа, к другим бумагам.

Прошел всего месяц после смены власти, а в их маленьком мирке уже наступили непростые времена. Наши героини чувствовали усиление враждебности Катеринки, по-прежнему не зная причины. И если в отношении Матильды можно предположить соперничество, то неприязнь к Лизавете оставалась за гранью понимания. Они продолжали общаться, но с осторожностью. Когда Катеринка видела подруг вместе, непременно делала язвительные замечания на тему распущенности и лени нынешней прислуги, находила горничной задание и немедленно отсылала исполнять.

Катеринка урезала траты на хозяйство, выбрала из девушек фавориток и стала плести интриги без стеснения, стравливая и ссоря всех между собой. Теперь некому было её остановить. Класс посетителей снизился. Нынче в заведении принимали не только респектабельных господ по вечерам, а ввели дневные посещения, для мелких приказчиков, студентов и даже проезжих извозчиков. Назначались дежурные девушки, которые занимались новой клиентурой поочередно. Несколько работниц уволились, и Катеринка заменила их девками совершенно пошлого пошиба, с большими проблемами по части гигиены и манер. Лизавета, шокированная беспорядком и грязью в их комнатах, изнемогала от работы.

Аксинья тоже ворчала. Готовить приличные блюда из того, что теперь закупалось по распоряжению новой хозяйки, становилось всё труднее.

– Охтимнеченьки! – причитала она и сердито рассказывала Лизе, забежавшей к ней на минутку. – Капуста подгнившая, морква с картохой вялые. Мясо не мясо, а ремьё какое-то, несвежее, нужно вымачивать. Мука с примесью сора. Посыкаться из такого готовить? Пусть почечуй у приказчика на седалище вылезет – сбагрил нам гнильё. У меня вехотка для посуды и то посвежее будет! От готовки вонь на всю округу! Погоди, сейчас яишенки тебе сгоношу. Яйца сама покупала, точно бодрые.

Но еду для хозяйки, её фаворитов и гостей продолжали приносить из ресторана. Респектабельность заведения стремительно катилась вниз.

На фоне неблагополучных перемен Лиза переживала личную драму. На отчаянное письмо, с просьбой забрать её домой и уверениями, что теперь есть деньги на приданое (подарок от Матильды и Мишеля), от матери пришел ответ. Родительница сообщала, что Никита женился и нет никакой надобности возвращаться так срочно. Тем более, что непонятно откуда взялась сумма. В письме содержались ядовитые намеки на неприличный способ заработка и подмоченную репутацию, которая плохо скажется на семье.

Кухарка испытывала к Лизе искреннюю симпатию, и видя, как страдает девушка, поведала, что мадам Жанетт в вечерних беседах за рюмкою, делилась новостями из Лизиного дома.

Мать, сразу после отъезда дочери, стала всем рассказывать о том, что та пошла по кривой дорожке. Встревоженная родительница вынуждена была отправить кровиночку подальше. А сама тем временем сосватала Никите свою двоюродную племянницу.

Лиза не верила. Не мог Никита так с ней поступить, ведь любил, клялся. Но и кухарке к чему врать? Значит правда. Но тут же жарко защищала Никиту перед Аксиньей. Его принудили, а любит он её, Лизу. И на что там польстилась разлучница, ежели маменька говорила о невыгодности Никиты как жениха?