Продолжительность цикла, наполненного страхом и даже ужасом, составила почти сорок минут, но в конце концов Петра успокоилась. Измученный, но с чувством удовлетворения, я рассказал ей о дополнительных приемах, которые мы использовали во время второго сеанса, чтобы справиться с ее страхом, стрессом и нарушением регуляции, и призвал девушку как можно чаще практиковать эти техники для управления стрессом или другими чувствами по мере их возникновения. Я направил Петру к местному коллеге на случай, если ей понадобится помощь, и попросил ее информировать меня о своих успехах через дядю. Потрясенная проведенным сеансом, Петра взяла контакт моего коллеги, хотя позже я узнал, что она им так и не воспользовалась. На следующее утро я покинул страну, прочитав перед отъездом пару молитв. На случай, если вы этого не знаете: имеются данные, доказывающие эффективность молитвы даже при лечении рака⁶. У больных раком, за которых молились другие, исследователи наблюдали более высокие показатели ремиссии, чем у членов контрольной группы, за которых не молились.

Три месяца спустя дядя Петры прислал мне электронное письмо с прекрасными новостями, которыми он хотел поделиться со мной по телефону. Чрезвычайно заинтересованный, я позвонил при первой же возможности. Он сообщил мне замечательную новость: у Петры прошли приступы паники – симптом, который сопровождал ее целых четырнадцать лет. С помощью навыков, которыми она овладела на наших сеансах, Петра предотвращала приступ, как только ощущала, что он вот-вот возникнет. Она чувствовала себя намного лучше и смотрела на свою жизнь более позитивно. Она больше не спала так много и даже начала бегать трусцой вместе с отцом. Я ответил ее дяде, что очень рад тому, что нам удалось помочь молодой женщине и она готова двигаться дальше.

В следующий раз я встретился с Петрой на сеансе шесть месяцев спустя, когда вернулся в Нидерланды проводить вторую и заключительную часть тренинга. Стоял конец ноября, и в воздухе пахло Рождеством. В ту поездку я видел ее только один раз. На нашей сессии мы в основном пытались наверстать упущенное и закрепить навыки, которые она приобрела во время предыдущих встреч. Она внесла в свою жизнь значительные изменения: уволилась со старой работы и нашла новую, которая ей больше нравилась. Приступы паники по-прежнему отсутствовали, и Петра работала со своим психиатром, намереваясь к концу февраля отказаться от всех лекарств. Ее доктор, заинтригованный прогрессом пациентки, захотел узнать, каким эффективным «упражнениям» я ее научил. В конце сеанса Петра попросила рассказать ее историю другим – и даже разрешила использовать в рассказе ее имя, чтобы другие тоже извлекли пользу из моего «метода». Меня глубоко тронула искренность, благодарность и великодушие этой замечательной молодой женщины.

В последний раз я разговаривал с Петрой весной следующего года. Она переживала трудные времена и обратилась ко мне через своего дядю. Ее дедушка только что умер. Я находился в Соединенных Штатах, так что мы разговаривали по телефону. К тому времени Петра перестала принимать все препараты и по-прежнему не страдала от приступов паники. В целом она чувствовала себя гораздо лучше, однако тяжело переживала потерю дедушки, который всегда занимал в ее жизни особое место. Я сказал ей, что такая потеря – болезненный опыт, и на то, чтобы принять его и исцелиться, требуются время и поддержка других людей. Однако она могла бы попробовать справиться с печалью с помощью навыков, которые помогали ей преодолевать страх. Мы поработали над устранением физиологических защитных механизмов, таких как стеснение, которые чаще всего формируются против неприятных эмоций, например печали. Мы практиковали способы регулируемого перераспределения грусти из области груди в остальное тело, снова используя простые инструменты осознания, намерения, движения, самоприкосновения и выражения. На этот раз она узнала, как работа над более полным регулируемым воплощением неприятной эмоции, такой как печаль, делает длительное пребывание с ней более терпимым. Некоторое время мы посвятили работе над разделенной грустью.

Я уже собирался завершать сеанс и готовиться к следующему приему, когда Петра спросила, есть ли у меня время помочь ей с другим беспокоившим ее делом. Она сказала, что раньше у нее была депрессия, но теперь часто накапливалось так много энергии, что она не знала, что с ней делать: до этого подобный прилив сил она испытывала только во время приступов паники. Я объяснил ей, что, когда тело больше не проявляет симптомов и отключается в целях защиты от невыносимых переживаний, эмоций, его энергия высвобождается и используется для созидательных и улучшающих жизнь целей. Я попросил ее придумать, на какие достижения в жизни она могла бы направить дополнительную энергию. Петра ответила, что интересно, почему я ее об этом спрашиваю, ведь она как раз подумывает вернуться в университет и получить степень. Я ее поддержал и даже слегка подтолкнул к этому, сказав, что, если она не будет конструктивно использовать вновь обретенную энергию, старые симптомы вернутся.

Тот телефонный разговор был последним, когда мы с Петрой вместе работали. Я пишу «мы с Петрой вместе работали», а не «я работал с Петрой», поскольку считаю, что большая часть ее прогресса была связана с готовностью учиться и использовать больше своего тела в качестве вместилища, чтобы справиться с непреодолимыми эмоциональными переживаниями, а также с сопровождающими их стрессом и нарушением регуляции. Как гордый родитель, я следил за ее успехами в жизни благодаря контакту с ее дядей. У нее появился парень. Она окончила колледж. Вышла на новую работу. У нее теперь своя квартира. Сейчас она и ее молодой человек живут вместе. Последнее, что я о ней слышал: Петра и ее возлюбленный отправились в длительное путешествие на мотоцикле по азиатской стране. Интересно, может, это Индия, откуда я родом? В ближайшее время я постараюсь это выяснить.

Конни, женщина лет сорока пяти, страдала от мигреней с тех пор, как себя помнила. Они происходили один или даже два раза в неделю и порой становились до того невыносимыми, что ей приходилось лежать в темной комнате, чтобы хоть как-то уменьшить боль. Конни была психотерапевтом и участницей тренинга, который я проводил в Дании. От команды помощников я узнал, что Конни постоянно плакала во время взаимодействия с другими участниками тренинга, в результате чего те, кто пытался ей помочь, чувствовали себя беспомощными и озадаченными, а после тренинга ее часто настигала мигрень. Чтобы ее кандидатуру рассмотрели для участия в демонстрационном тренинге, она заполнила форму с информацией о себе и добровольным согласием. Из этой формы я извлек о Конни очень мало сведений, но то, что я о ней услышал, заставило задуматься, а не смогу ли я ей как-то помочь.

Обычно во время обучения я провожу демонстрацию какого-либо аспекта работы с одним из участников тренинга для остальных. Я отвечаю на вопросы о том, что делал во время демонстрации, а затем прошу отрабатывать представленную практику в группах по двое или по трое под наблюдением помощника тренера. Возможность взаимодействовать с Конни на демонстрации появилась у меня на второй или третий день шестидневного тренинга.

Еще до начала занятий я знал, что, если она будет плакать, мы ничего не достигнем, и дал понять ей и классу, что для какого-либо прогресса такое поведение необходимо сдерживать. Иногда плач оказывает терапевтический эффект, иногда является способом получить облегчение или признаком того, что клиент застрял в цикле беспомощности. Плач может избавить человека от страдания, вызвавшего этот симптом, но не дать ему или терапевту возможности исследовать страдание, получив подсказки, которые помогут излечиться. В случае Конни беспомощный плач стал привычной реакцией в процессе терапии и возникал каждый раз, когда затрагивалось какое-либо страдание. Оказалось, женщина прошла определенную терапию, в ходе которой ее поощряли к бурному выражению эмоций.