Тролль замолчал, и Рован выступил вперед, на мост, как на сцену. Умирать на глазах у Перл, так умирать красиво! Тролль повел носом и зарычал, распространяя ярость и зловоние. И то и другое вполне могло сбить с ног. Рован коснулся первым аккордом струн лютни, заставив себя не думать сейчас ни о чем. Просто не думать. Играть то, что он запомнил, самому стать музыкой, лютней, руками. Не думать, быть!

И он был. Песня тролля, сыгранная наоборот, оказалась прекраснейшей мелодией, которую певец когда-либо слышал. И самой печальной. Он играл и чувствовал тоску этого гиганта по уютным каменным пещерам в глубине скал, где всегда темно и прохладно. Чувствовал грусть по прежней жизни, простой, понятной, и отчаяние изгнанного и обреченного жить в мире новом, чужом. И нет надежды, только череда долгих дней и ночей, и этот мост, и никогда ему не вернуться назад. И от этого разрывается его каменное сердце, и от этого вся его грусть.

Рован вслушался в последний звук, затихающий в тишине утра, и открыл глаза. Теперь можно и умереть. Он сыграл главную песню своей жизни, ту самую, которая делает обычного певца Мастером, теперь и погибнуть не жалко, потому что свое предназначение он выполнил. Его сердце билось восторгом, и на чудовищную громадину он смотрел почти влюбленно, с благодарностью.

Тролль долго-долго всматривался в лицо певца, а потом вздохнул, как показалось Ровану, облегченно, и… и просто рассыпался мелкой каменной пылью. Она какое-то время висела в воздухе, а потом тихо осела на землю.

— Вот она, сила искусства, — уважительно донеслось из-за спины певца. Это монна Перл пришла в себя. — Раз, и все. А красивая песня была, красивая. Запомнил? Сможешь еще раз сыграть? Представляешь, лютнист, ты же, наверное, единственный на земле, кто знает песню тролля!

Рован сначала даже разозлился на трактирщицу, очень уж бесцеремонно она вмешалась в эпичность момента, прервав главный триумф всей его жизни. А потом задумался. А ведь он, и правда, единственный. Это же какая слава! Да сам король захочет услышать песню тролля, а он, Рован, еще подумает, играть ее или нет.

— Смогу, наверное. Да нет, точно смогу, — развеселился он. — Надо только записать на всякий случай.

Монна Перл кивнула.

— Записать — это правильно. Во всем порядок нужен. Вот сейчас мы порядок и наведем. В замок сходим, тебе же еще сотню золотых Черная Дама должна?

— Верно!

Настроение Рована от радостного взлетело до ликующего. Сотня золотых, прибавленная к тем двум, что он оставил в трактире, новая песня, звание спасителя и героя. Да будет благословен тот день, когда он свернул в сторону Видков! Все же он удачлив. Очень удачлив!

Не прошло и часа, как сияющий, будто золотая монета, певец, снова стоял перед дамой Маргаритой, хозяйкой замка. Стоял, подбоченившись, небрежно вертя в руках бархатный берет с павлиньим пером.

— Поздравляю, певец, — донеслось до него из-под черной вуали. — Ты совершил настоящий подвиг. Благодарю тебя за отвагу.

— Не стоит благодарности, прекрасная госпожа, — поклонился проходимец. Была ли госпожа действительно прекрасна, кто разберет, но даже самые страшные уродины любят комплименты. — Я лишь выполнил свой долг, не оставив добрых жителей Видков на произвол судьбы!

Из-под вуали донесся тихий смешок, и Ровану стало неуютно от мысли, что его, похоже, видят насквозь. Знают, что никакой он не герой. Что пытался бежать. Что все случившееся, по сути, лишь удача, большая удача, в которой никакой его заслуги нет. Если кому говорить спасибо, так матушке с отцом, что родили на свет не с медвежьими ушами и кривыми пальцами, да учителю, Тори Прекрасному, который гонял ученика так, что тот и во сне пел и играл. Но скромность никогда надолго не поселялась в сердце Рована Сладкоголосого, и это хорошо, потому что скромных много, талантливых мало, а гениальных, наверное, и вовсе он один.

Дама протянула белобрысому лютнисту кошель, и на этот раз он принял его с чистой совестью, и даже позволил себе приложиться поцелуем к женской руке, потому что победителей не судят.

— Ну что же, прощай, Рован Сладкоголосый, вряд ли мы еще раз встретимся, разве что появится еще один тролль. Но в Видках ты всегда желанный гость!

— Как знать, моя прекрасная дама, как знать.

Улыбаясь, как сытый кот, обнаруживший, что хозяева ушли, а миску сметаны на столе забыли, Рован спустился вниз и терпеливо дождался, когда придет монна Перл, опять отлучившаяся по своим кухонным делам.

— Ну что, пойдем, певец? Я тебе такой обед приготовлю! Ты в жизни такого не ел.

Певец хмыкнул, лихо надвинул берет на одно ухо.

— Рагу из тролля?

— Увы, сам видел, на рагу там ничего не осталось. Да и не готовят из троллей рагу, это я так, приврала немного.

— Мне вот только одно непонятно, — проходимец поднял синие глаза к синему небу.

— Только одно? Да ты счастливец. И что же это?

— Почему дама Маргарита, благородная донна и хозяйка замка переодевается в трактирщицу и называет себя монной Перл?

Зеленоглазая красавица остановилась, уперев руки в боки, и подозрительно разглядывая улыбающегося во все зубы лютниста.

— Как понял?

Рован нежнейше поцеловал белую ручку монны Перл.

— Духи, — смеясь, сообщил он. — В жизни не поверю, что хозяйка замка и трактирщица пользуются одними и теми же духами, довольно дорогими, надо сказать. Это главное. Потом, конечно, все остальное припомнил. Что моя монна слишком умна для простой трактирщицы, Тори Прекрасного знает, философа Вендея читала. Ну и, наконец, имена. Перл и Маргарита не одно ли и тоже? Жемчужина. Жемчужина и трактир — «Жирная устрица» Так скажите, зачем благородной госпоже этот маскарад? Встречал я простолюдинок, притворяющихся знатными дамами, но чтобы наоборот…

Монна Перл пожала плечами.

— Готовить люблю. А знатной даме оно как бы и не положено. Да и Видки как без присмотра оставишь? А замок что? Сиди тут, как кура на насесте, благородно вздыхай. Скука смертная. Ладно, потом обо всем этом поговорим. Пойдем, Рован Крепкоголовый. У нас много дел. Тебе поздравления принимать, мне свадьбу готовить.

Рован споткнулся на ровном месте и побледнел.

— Какую свадьбу?

Трактирщица-госпожа строго ему в глаза взглянула.

— Законную. Ну и веселую, конечно. Ты же мне там, на мосту, предложение сделал? Дескать, выживу — женюсь. Ну, так я согласна. И ждать ответа вечность тебе не придется.

«Лучше бы я умер», — пронеслось в голове у певца.

— И не вздумай бежать, — добавила монна Перл, беря его под руку. — От меня еще никто не убегал.

​​​​​После триумфального возвращения бродячего певца, Видки захлестнула волна народных гуляний, подогретых еще и объявлением монны Перл о том, что сударь Рован изволил ей предложение сделать, а она его соблаговолила принять, так что скоро будут они жить долго и счастливо. И вот с одной стороны, певец понимал, как ему повезло, а с другой, взгляд его все чаще тоскливо обращался либо к дороге, либо к глади морской. Достать бы сейчас коня, или лодку, и только его и видели. Брак с монной Перл, она же дама Маргарита, особа благородных кровей, для бродячего певца счастье редкостное, но что ему делать в этом самом браке? Помогать пиво разносить да развлекать сельцов и путешественников песнями и игрой на лютне? Лет через десять — возможно. Хотя нет, скорее через двадцать. Да, через двадцать и ни днем раньше.

Каждое утро он просыпался с намерением попрощаться с Перл, поцеловать невесту, попросить ждать его, храня верность. Оставить ей половину золота (хотя, зачем оно владелице замка и трактира) и, помахав беретом, скрыться за поворотом. Искать славы и приключений, но в основном, конечно, славы. Он странствующий певец и музыкант, а не трактирщик!

— Я Рован Сладкоголосый, — говорил он себе, глядясь в осколок зеркала. Из прозрачной глубины на него смотрели полные отчаяния синие глаза. — Я победил тролля, сыграв его песню задом наперед. Я…