— Думать будем. Что с троллем делать?

Вопрос, как говорится, сложный. Вопрос, непростой.

Один из рыбаков подал робкий голос:

— Напишем королю в Белогарду?

Остальные, попивая пиво, мрачно переглянулись. Ну, допустим, напишем. Невелик труд. Но чтобы до Белогарды письмо дошло, нужно через все тот же мост проехать. А маловероятно, что тролль будет так любезен, и пропустит их до короля. Можно, конечно, идти до Сафры. Там просить наместника, наместник напишет королю, пошлет с голубем, или кораблем каким, король ответит, так, глядишь, к зиме на тролля выставят с десяток-другой рыцарей, и если очень повезет, они его даже зарубят. Но до этого времени деревня в край обеднеет, потому что купцы через нее ездить перестанут. А на рыбе да морской капусте долго протянешь?

— Тогда что… в замок?

Помрачнели еще больше, и притихли и словно ледяной ветерок прошелся по собравшимся, заставляя их ежиться.

— А кстати, что там, в замке, — бодро спросил певец, потягивающий пиво и не подозревающий, на какую скользкую дорожку становится. — Иду, смотрю, стоит. Обитаем-то, замок? Живет там кто?

— Живет. Черная Дама живет.

— И что?

— И то, что никто лица ее не видит. Говорят, страшна она так, что вороны на лету замертво падает.

— А глаз у нее нету, вместо глаз будто уголья, на кого взглянет, тот съеживается и чернеет.

— А живет она уже двести лет, и умирать не собирается!

В голосах собравшихся все больше звучали истеричные нотки, чуткое ухо музыканта их сразу различило. Конец этому кошачьему концерту положила все та же монна Перл, пристукнув неслабым кулаком.

— А ну цыц, заныли! Когда дорогу обвалом завалило, кто вам помог? Черная дама. Когда три года назад пожар в деревне был, к кому побежали? К Черной даме. Вот и на этот раз пойдите к ней завтра, покручиньтесь. Авось, не откажет.

На том и порешили. Вечер каждый скоротал, как мог и сколько мог, под удалое пение Рована Крепкоголового, а затем и на ночь все разошлись. Монна Перл, указав певцу на его комнату с кроватью, застеленной льняными простынями (все по-честному), зал подмела и дверь заперла.

Ночь опустилась на Видки. Сладкая летняя ночь, и с полуночи под окнами «Жирной устрицы» выводили свои трели сверчки. Душевно так, куда до них даже Тори Безумному

Утро к столичному певцу Ровану пришло внезапно, в виде нелюбезного тычка от монны Перл. Красавица-трактирщица стояла над ним, рассматривая бесстыжими зелеными глазищами, и не было в них никакого смущения тем, что перед ней, собственно, возлежит мужчина, по жаркому времени прикрытый лишь простыней. В руках монны угрожающе сверкала гербовой печатью какая-то бумага, на которую Рован покосился несколько испуганно. Опыт странствований подсказывал, что на таких бумагах редко пишут что-то приятное. Бывало — приказ в три часа покинуть город, случалось — приказ об аресте в связи с обращением разгневанного отца, обнаружившего в постели любимой доченьки постороннего лютниста. Иногда и за песенки, порочащие честь и достоинство какого-нибудь барона или наместника, у которого давно ни чести, ни достоинства не осталось. Словом, не то это было пробуждение, о котором он мечтал, любуясь вчера вечером на красивую, строгую хозяйку трактира.

— Д-доброе утро, — пробормотал он, натягивая повыше простыню.

— Доброе, доброе… собирайся, певец, ждут тебя.

Трактирщица сгребла со стула немудреные пожитки певца, бросила на кровать.

— Кто ждет, где? Я ничего не делал! Это не я!

Соболиные брови монны Перл взлетели вверх в веселом изумлении:

— Точно не ты? А отчего корова всю ночь мычала, словно ей спать не давали, а теперь счастливая ходит? Ладно, не ты, верю. В замке тебя ждут. Не знаю, откуда уж наша Черная Дама про тебя прознала, но вот приказ, явиться тебе, не позднее полудня. Так что умывайся, одевайся, а завтрак я тебе, так и быть, приготовлю.

— А поцеловать?

Монна Перл, обернувшись, в искреннем изумлении воззрилась на лицо певца, невинное, как физиономия младенчика. В глазах ее сверкнула предупреждающая молния, и тот торопливо объяснил:

— Я пошутил!

На кухне монна Перл жарила омлет на сале, жарила не торопясь и с любовью. Рован сунул любопытный свой нос и прямо залюбовался, так все гладко у нее выходило, так ладно и красиво! А уж когда перед ним сковороду поставили, и вовсе разомлел.

— Вот, ешь, — распорядилась трактирщица. — И пойдем, пока солнце припекать не начало.

— Пойдем?

Рован замер, не донеся до рта кусок самого божественного омлета, который ему доводилось пробовать. Там были и сочне грибы, и свежий базилик, и сыр. Этот омлет громко шептал ему: Рован, ты уже не юн, время подумать о себе, о семье, время осесть в каком-нибудь уютном местечке, рядом с женщиной, которая знает, кто такой Тори Прекрасный, и которая умеет так готовить. Словом, предатель-омлет. Чуть зазеваешься, и одним вольным поэтом станет меньше, одним женатым больше.

— Что значит, пойдем?

— То и значит, — спокойно ответствовала монна Перл, снимая фартук и вешая его на коючок.

— Ты дорогу знаешь? Не знаешь. А я знаю. И мне нужно на господскую кухню отнести кое-что, а корзинка тяжелая. Вот и поможем друг другу. Да, лютню-то захвати.

Какое-то время шли молча, Рован вертел головой, монна Перл витала в своих мыслях, и даже, казалось, не замечала, что странствующий певец все ближе и ближе подвигается к ней. Но только до того мгновения, как Рован Крепкоголовый не попытался незаметно ее за ручку взять. Промолчала трактирщица, но бросила на певца такой суровый взгляд, что тот, вздохнув, сам отступил.

— Суровы вы больно, сударыня, — пожаловался с несчастным видом.

Трактирщица невольно рассмеялась.

— Иначе нельзя. Вас тут знаешь, сколько таких ушлых ходит? Песенки под луной, поцелуи под звездами, а утром прощай, дорогая, я буду любить тебя вечно! К чему оно мне?

Подумав, Рован признал, что и правда, ни к чему. Смущало лишь то, что если все женщины начнут так себя блюсти, как монна Перл, бродячему брату ой как тяжко придется.

— А как зовут хозяйку замка? Человеческое имя у нее есть? А то Черная Дама… нелюбезно так-то к женщине, да еще благородного происхождения.

— Имя? — отчего-то удивилась трактирщица. — Имя есть. Донна Маргарита, единоличная хозяйка Видков и всех земель, что окрест. А Черная дама… так вдовая она уж много лет, вот в трауре и ходит. А нашим рыбарям да кузнецам много ли надо? Только дай посплетничать.

— А вот то, что о ней говорили? Что на кого посмотрит, тот замертво падает?

Монна Перл, беспокойно оглянувшись по сторонам, словно в кустах шиповника, росшего вдоль дороги, их кто-то мог подслушать, и поманила певца. Тот охотно придвинулся поближе, только что ухи из-под берета не топорщились от любопытства.

— Все правда, — прошептала трактирщица. — Как-то раз посватался к донне Маргарите сосед наш, барон, а она ему возьми и откажи. Дескать, люблю покойного мужа и буду век ему верна.

— Да ну?!

— Ну да! Как есть говорю. Барон разозлился, решил похитить даму Маргариту, а она как вуаль поднимет! Он и умер на месте от разрыва сердца.

Рован искренне восхитился местному фольклору:

— Неужели так страшна? Или ведьма?

— Что ты! Красоты невообразимой. А может и ведьма.

— Всякая красивая женщина — ведьма, — с умным видом изрек бродячий певец, сбивая с обочины бледную поганку, выросшую некстати и не к месту.

Монна Перл покосилась на него с сомнением.

— Это кто такую глупость сказал?

— Великий инквизитор Абрициус.

— Обобщение есть удел слабых умов не способных к самостоятельному анализу.

Рован Сладкоголосый едва не уронил на тропинку корзину и челюсть.

— Монна знакома с трудами философа Вендея?

— А что такого? Буквы во всех книгах одинаковы. Захотела и прочла, не велик труд. Ты вот попробуй, приготовь бриошь так, чтобы снаружи она была подрумянена и горяча, а внутри были замороженные сладкие сливки с персиками. Смогут так твои Абрициус с Вендеем?