– Что?

– Рассказывай, – проигнорировав ее, ничего не понимающий взгляд, попросил. Попросил по-хорошему, надо сказать.

Фея опустила голову и уткнулась взглядом в носки своих старых ботинок.

– Ну? Я жду.

– Мне нечего тебе больше сказать, я клянусь…

– Чем?

– Что? – Она опять подняла растерянный взгляд.

– Чем клянешься, я спрашиваю? Сыном?

– Ты… – в ее глазах в миг вспыхнул гнев, – да как ты вообще?… Такими вещами не шутят!

– Я и не шучу. Просто выяснял, значимо ли для тебя это. Значит не можешь сыном поклясться?

Она распахнула губы буковкой «о».

– Я говорю тебе правду!

– Ты не ответила на вопрос.

В этот миг дверь кабинета распахнулась и внутрь ввалился запыханный Хас.

– Гром, прочесали все кам… о-о, – коротко окончил он свою речь, уставившись на гостью, сидящую на диване, – так ты нашел свою фею?

Черт, совсем забыл дать Хасану отбой, когда мы нашли нужный автобус и остановили его.

– Да, – протянул я, замечая, как Фея бледнеет у меня на глазах, становясь по цвету больше похожей на белые простыни.

А Хасан, наоборот, щурится, и будто весь превращается во внимание.

– Погоди, – не отрывая от девчонки пытливого взгляда, говорит мой товарищ, – это же ты…

– Нет, – пищит Фея, и для убедительности качает своей головой, – это точно не я.

– Кто? – встреваю я, перестав понимать вообще что-то.

– Да как же не ты, – хмыкает Хас ей в ответ, – если ты. Я твою мордашку смазливую отлично запоминал, когда конверт с деньгами передавал.

«Какой еще нахрен конверт?» – пронеслось у меня в голове.

– Какой еще нахрен конверт?! – повторил я за мыслями вслух, и перевел жесткий взгляд с Феи на друга.

21

Гром.

Хасан с трудом оторвал взгляд от девчонки.

– Стрелку с правобережными помнишь три года назад?

Я откинулся в кресле, моментально вспоминая события того страшного дня. Дня моего второго рождения.

Неспокойное время. Борьба за нераздельную власть. Бесконечные переговоры с врагами. И зачастую эти переговоры кончались кровавым побоищем. В тот день тоже все закончилось кровью. Моей. И всех тех, кто был в машине со мной.

Действовали ребята с правого берега грязно, не по понятиям нашего мира – просто открыли стрельбу по машине, превратив ее в решето. И от массовой информации в сми спасло лишь одно - такие переговоры всегда назначались в глуши, подальше от города и мирных людей, имеющих шансы попасть под шальные пули.

Не помню, как выбрался из горящей машины с кровоточащей раной в боку. Плохо помню как добрался до ближайшего поселения – глухой, забытой богом, деревни.

Тело билось в конвульсиях, а я мысленно прощался со своими, когда дверь одного из косых старых домов, мне открыла девчонка.

В какой-то момент промозглый ливень и раскаты грома сменились теплой кроватью с догоревшей лампадкой, танцующими тенями на древесных стенах, и женском запахе трав, свежих ягод и сладких цветов.

На языке ощутился горький привкус какой-то настойки, а рана в боку наконец перестала так ныть, прекратив кровоточить.

Агония, бред, и снова агония. До утра то сладкие муки странных ведений, то адская боль.

А еще девушка. Худенькая блондинка с двумя длинными косами. Ее нежные руки, гладящие мою горящую кожу груди, плеч, живота. Ее нежные губы.

Я помню в ней все. И не помню совсем ничего.

Я не увидел даже лица незнакомки. Но почему-то точно знаю, какие на вкус ее губы. И насколько ласковые нежные руки.

Я в ту ночь с трудом глаза мог держать открытыми, но в видениях, вероятно, чтоб облегчить агонию, подсознание подкидывало мне жаркие сцены нашего с лесной нимфой секса.

Я ухмыльнулся, вспомнив как долго потом еще рисовал себе ее образ.

Интересно, какого цвета у нимфы глаза? Какой формы губы? Я не мог представить себе ее голос, но отчетливо знал, как она стонет.

Утром, еле продрав глаза ото сна, я не обнаружил в старом доме ни единой души. Нимфа и есть. Привиделась и тут же исчезла.

На табуретке возле кровати лежала моя сухая одежда, оружие, обувь.

А дыра в боку была аккуратно заштопана и закрыта повязкой с какой-то странно пахнущей мазью. Скорее всего не аптечной. Самодельной похоже.

Стиснув зубы, сквозь боль, я оделся. Вышел из дома и побрел в сторону трассы. К тому моменту Хасан уже послал наших ребят прочесать все окрестности – в сгоревшей машине мой труп не нашли. Меня искали. Живого. Или мертвого. И нашли практически сразу, стоило только выйти на трассу.

Большой кусок того дня стерся из памяти. В себя я пришел уже вечером в частной больнице, утыканный иглами и напичканный капельницами.

– Вам повезло, – доктор, мой старый друг, осмотрел зашитую рану придирчивым взглядом, – если бы пулю вовремя не извлекли, а рану не зашили, вы бы умерли от потери крови. Думаю, у вас оставалось не больше пары часов…

– Нимфа, – выдавил я идиотскую улыбку сухими, потрескавшимися губами.

– Че? – Встрял Хасан, все это время придирчиво смотрящий за действиями старого доктора. Порой Хасан себя как ревнивая супруга ведет… – Доктор, он че бредит? Или че?

– Или «чо», – передернул его строгий врач.

– Да не брежу я, – прохрипел, успокаивая Хасана, – девица в деревне, первый дом от дороги. Она пулю вынула и зашила меня. Съезди туда, хорошо? Денег ей дай. Поблагодари от меня. В общем, ты знаешь.

– Понял, Гром. Все сделаю в лучшем виде. Ты это, лежи тут. Не вставай, жри нормально, че там еще надо, чтобы огурцом быстрей стать?

Доктор посмотрел на Хасана с нескрываемым скепсисом, а я уже не слышал их разговора – снова отъехал, провалившись в безвременье и забытье. И там, среди белого тумана моего подсознания, я снова обнимал хрупкую нимфу с двумя длинными белокурыми косами. И она снова пахла лесными травами, а на губах вновь оседал вкус сладких ягод.

В больнице я провел меньше недели, быстро пошел на поправку. И мысли о девчонке, спасшей меня, превратились в навязчивую идею.

– Хасан, ты к девочке в деревню ездил? – Спросил я товарища после.

– Ездил, да. Денег дал.

– Денег? Взяла?– что-то внутри меня зазудело. Но я ведь сам ей обещал заплатить. Так с чего за грудиной сейчас это мерзкое сосущее чувство?

– Взяла, – пожал плечами Хасан.

– И… ничего не спросила?

– Все нормально, Гром. Она будет держать язык за зубами, – не верно меня поняв, отозвался приятель.

Еще через месяц, посреди пьянки с товарищами, мы тогда как раз отмечали конец бессмысленных войн и резни - власть в городе окончательно утвердилась за мной, я, еле ворочая языком, спросил у своего подчиненного:

– Хас, а красивая она? Девчонка та?

– Какая? – концентрировал он на мне мутный взгляд.

– Та. Из деревни.

Хасан замолчал на секунду, вспоминая лицо лесной нимфы, и в этот миг меня затопила острая зависть. Он ее видел. И мог с легкостью нарисовать в памяти ее черты. И губы. И даже глаза.

А я нет.

Мне оставалось только додумывать.

– Ну… да, – друг безразлично повел плечом, – такая… смазливая. А че?

– Ни-че, – равнодушно ответил, и сжимая в руке стакан с горячительным на дне, отвернулся к окну.

– Не помнишь даже как выглядит?

– Не видел. Темно слишком было.

– А че спрашиваешь?

– Хасан… – предупреждающие зарычал на товарища, напоминая, где его место.

– Понял, Гром. Не горячись. Ну… может сам к ней съездишь? Если хочешь убедиться, что девчонка будет держать язык за зубами. Узнать точный адрес?

Адрес я помнил. И, случись еще одна такая же темная ночь, я бы тот дом наощупь нашел. Не знаю, почему так в этом уверен.

– Нет, Хас. Не поеду.

– А че?

– Ты же знаешь.

Друг за спиной громко вздохнул.

Он знал. И я тоже.

В нашем мире опасно. Рядом со мной опасно вдвойне. Потому, взяв себе за негласное правило никогда не приводить в этот мир обычных людей, я пользовал шлюх, которых, если что, и в расход не жалко пустить.