Этот спокойный тон ужасает меня гораздо больше, чем крик.

Первая слеза скатилась по моей щеке и осела на губах солью.

– Отпусти… нас, – только и смогла я жалобно выдавить, несмотря на него. Мы оба смотрели прямо перед собой в черную перегородку, будто могли там что-то увидеть.

– Не вежливо, – ответил мне Гром, – ты моя гостья. А гости не сбегают не попрощавшись.

– Ты… не можешь, – я истерично вздохнула, – не имеешь права! Не имеешь права держать меня взаперти! Не имеешь права отбирать у меня сына!

Не контролируя, что говорю, я совершила непоправимую ошибку. Возможно, самую фатальную за всю мою жизнь.

Гром тут же напрягся, подобрался, и пытливо взглянул на меня.

– Зачем мне… твой сын? – Прищурился он.

Холод обжег все мои внутренности.

Я прикрыла глаза. Он не знал. Не знал о Петьке. Не догадался. Понял, что я что-то скрываю, но не понял, что именно.

А я только что смертный приговор себе подписала.

– Говори! – он резко склонился, заставив меня вжаться в спинку сиденья. – Потому что, если не скажешь…

Я открыла рот, но с губ рвались рваные вдохи. Рыдания.

И, не сдержавшись, я громко всхлипнула. Будто напряжение последнего дня решило взять верх прямо сейчас, выйдя наружу истерикой.

– Ты!… – я вскинула руки и принялась молотить Грома в грудь, – не смей! Не смей! Сейчас же! Отпусти моего сына и меня! Я тебя не боюсь, ты понял?! Не боюсь!

Мне показалось, что этот опасный мужчина даже опешил на миг. А потом перехватил мои руки, и крепко сжав запястья, склонился еще ниже.

– Отпусти! Отпусти! Ты! Ты банит! Преступник! Отпусти меня!

Я захлебываясь слезами, рыданиями и своими истеричными всхлипами. Но прекратились они так же резко, как начались.

Потому что Гром дернулся, и впился в мои губы своими.

20

Гром.

Фея дернулась, всхлипнула мне в губы, а потом… будто в момент обмякла. Розовые сладкие губки распахнулись, а в моей голове взорвались фейерверки. Тысячи, миллионы больных разноцветных огней узнавания.

Ее вкус, ее запах, эти губы – все внутри меня кричало: «мое»!

А я даже отчет себе не отдавал, когда начал ее целовать. Хотелось вовсе не этого, а сомкнуть ладони на тоненькой шее, потому что, какого хрена она посмела удрать от меня?! Это что за спецэффекты такие?! Откуда у Феи вдруг навыки чертовой Маты Хари взялись?!

Когда мне доложили, что гостьи нет в доме, а потом во камерам увидели, как именно она выбралась из одного из самых охраняемых особняков в этом городе – Есения со своим пацаном была уже далеко за его пределами.

Мы быстро вычислили, что они покинули тачку в районе заправки, и так же быстро узнали, куда Фея направилась следом - весь город утыкан камерами. А мои люди, как я уже говорил, есть везде. Неужто думала, что я ее не найду?

Но важно не это.

Она испугалась, именно поэтому решила бежать. И сейчас мне необходимо было понять первопричину этого страха. Но вместо того, чтобы надавить на девчонку, я целую ее. Тоже не плохой метод давления, кто ж с этим спорит? Если Фея приблизится к моим штанам с оттопыренной ширинкой еще хотя бы на миллиметр – то прочувствует это давление на себе, так сказать.

Я грязно выругался ей прямо в губы и отстранился, хотя делать этого совсем не хотелось.

Мокрые реснички Есении с трепетом распахнулись. В полутьме салона авто ее влажные глаза сверкали, как у олененка Бемби из мультика.

– З-зачем… ты это сделал? – заплетающимся языком спросила меня. Явно хотела вложить в голосок ноту претензии, но урчащие нотки удовольствия ей спрятать не удалось. Фее понравился наш поцелуй. И я, как зеленый пацан, был иррационально этому рад.

Черт побери.

Встряхнул головой и недовольно от нее отстранился.

– Лучший метод успокоить женскую истерику - переключить ее на другие эмоции, – равнодушно заметил, не отводя от девчонки свой взгляд.

Ее щеки тут же вспыхнули розовым.

Насупилась, и отвернулась к окну.

– Ты, я вижу, большой знаток женских истерик? – фыркнула Фея.

– Как видишь, – сухо ответил, – ты не рыдаешь.

– А не доводить до такого своих девиц ты не пробовал?! – она гневно всплеснула руками, и вновь ко мне повернулась, сверкая яростным взглядом.

Не смог удержаться и дернул уголком губ в ироничной усмешке.

– А ты себя тоже причисляешь к списку «моих девиц»?…

Фея открыла рот в немом возмущении.

– Почему ты сбежала? – Не дал ей опомниться.

– Потому что мне не за что сидеть в той тюрьме! – Вздернула она подбородок.

– Предположим, – я склонил голову набок, внимательно за ней наблюдая, – предположим я в это поверю. А в то, что ты бросила свою шайтан-машину ради свободы мне тоже придется поверить?

– Шайтан-кого?...

– Парогенератор свой, за который ты так тряслась. Думаешь, я не видел, как ты каждой новой царапинке на нем учет ведешь? А тачку? Ты ведь даже не спросила в какой сервис ее увезли. Бросила все и умотала только потому что тебе нечего было скрывать, да? Давай начистоту, Фея. Вряд ли тебе понравится, если я начну по-другому с тобой разговаривать.

Во время моей тихой исповеди рот у Феи то открывался, будто она еле сдерживала себя, чтобы что-то мне возразить, то снова захлопывался, словно она понимала, что вот-вот ляпнет лишнего.

– Ну? – Я вновь к ней приблизился. Посмотрел внимательно. Прямо в глаза.

Девчонка втянула голову в плечи и вновь завела свою балалайку:

– Ты не имел права запирать меня в своем доме, я свободный человек, и вообще… и вообще…

Что вообще, она придумать пока не успела.

Я разочарованно взглянул на Есению и два раза постучал по перегородке машины, давая водиле сигнал отправляться.

Большой хищный джип тут же тронулся с места, мягко шурша шинами по асфальту, смоченному в осеннем промозглом дожде.

– Где мой сын? Я хочу увидеть его, – заявила Фея, храбрясь, когда мы вернулись обратно в мой дом.

– Иди, давай, – устало от нее отмахнулся, – тут твой пацан, Марта о нем позаботится, накормит. А у нас с тобой разговор будет долгий.

Даже не оглядываясь, я заметил как девчонка боязливо косит глаза. И все же предпринимает еще одну попытку выкрутиться:

– Я тебе уже все сказала.

– Послушай, – через паузу, когда мы уже зашли в дом, я легонько подтолкнул ее в спину в сторону моего кабинета, – я тебе не наивный мальчик, и играться со мной не советую. Пока я был добр, но, поверь, ты не захочешь узнать, как я общаюсь с людьми, которые не хотят по доброй воле мне что-то рассказывать, – мы как раз зашли в кабинет, и Есения замерла посреди, неловко обхватив себя руками крест-накрест, – садись, – приказал я, кинув на диван.

Да, еще утром она сидела на том же диване, и еще утром я еле сдержался, чтобы не впиться в эти манкие розовые губки своими. Но план был другой, и он отлично сработал.

Тем, что девчонка сбежала – она выдала себя с головой. Теперь я уверен, что мне все это не кажется. Она что-то скрывает. И, чем дольше она эта делает – тем сильнее мне хочется докопаться до правды. Словно все нутро свербит и корежит. Словно она знает то, что может оказаться для меня жизненно важным.

А, как я уже говорил, интуиция меня никогда не подводит.

Есения, бесшумно ступая, прошла на диван, усевшись на самый краешек. Выглядела сиротливо и жалко, дрожа всем своим телом.

Я тяжело вздохнул. Написал Марте сообщение и через минуту в кабинет принесли плед.

– На, – швырнул его Фее. Получилось достаточно грубо, я этого не хотел. Просто ее молчание заметно напрягает. А еще больше напрягает моя мягкосердечность рядом с этой девицей. Какого черта вообще?

– Спасибо, – закуталась она в плед с головы и до пят. Картина комичная. Фея в коконе.

– Скоро превратишься в бабочку, Фея, – бросил я вскользь.