Если Мабье хватит сил дожить до этого момента. Эльтахе был юным, когда они встретились, и он сразу ограничил Дайно – интересно только, кому из богов и как вообще пришло в голову учить людей технике безопасности?

Да и всё это – не Дайно мысли.

Хотя в них удобно заворачиваться, чтоб не чувствовать, как жгутся вопросы.

– Да что с тобой там сделали? – не выдерживает Мабья. – Почему ты всё время молчишь?

Раскрывать себя без прямой просьбы – нельзя, врать – нельзя, молчать – больно, да чтоб боги провалились, если они хоть где-то ещё есть. Затейники.

– Много всего, – обтекаемо отвечает Дайно.

К счастью, это засчитывается как ответ на хотя бы один вопрос.

Не удержавшись, Дайно трёт грудь и, видимо, всё-таки меняется в лице.

– Что такое? Болит где-то? – Мабья сразу подбирается.

– Нет. Только кажется, что болит.

– Кажется ему! Ох, Дайно… Ложись, ложись. Завтра я свожу тебя в город, в больницу.

От воспоминаний, как сразу по десятку образов ложатся друг на друга на многолюдных улицах и дёргают в разные стороны, вмиг становится дурно. А если ещё кто-нибудь додумается окликнуть, как Мабья, то как объясняться…

– Не надо в город, – поспешно просит Дайно.

Мабья истолковывает по-своему:

– Тебя кто-то ищет?

У неё меж бровей залегла глубокая складка.

Подумав, Дайно кивает.

– Возможно, ищет.

Уверенности, конечно, нет: тот человек был неглупым и, может, сразу понял, как это тщетно.

Мабья качает головой.

– Горе моё, во что же ты встрял… – Она гладит по лицу, убирая волосы. – Вот что, я завтра съезжу за Месной, уж она-то точно не станет трепать языком. Хоть осмотрит тебя.

Но назавтра Мабья никуда не едет. Ей тяжко даже встать с постели. Ерунда, говорит, подскочило давление. На погоду, а может – с волнения. Пьёт таблетки.

Дайно знает, что дело не в погоде и не в волнении. Просто нужно уйти. Сказать, что подвергает Мабью опасности, оставаясь рядом. Она всё сама истолкует и объяснит себе. Или просто молча уйти. Они не заключали сделок, и полученной силы Дайно, уж наверное, хватит на какое-то время. А там, может быть, удастся прибиться к кому-то ещё.

Мабья, словно чувствует, всё время держит рядом, не даёт поручений, которые позволили бы надолго скрыться с глаз. Не открывает дверей, хоть в окно лезь. Конечно, можно и вылезти, и сбежать от Мабьи, и даже сломать замок. Но дурацкое имя и заставляет печься о её здоровье, и не даёт уйти вот так. Тратить силы, опять же…

Иногда Мабья заговаривает о чём-нибудь, осторожно, словно боясь задеть не то. Порой Дайно отвечает, порой молчит, балансируя между тем, что Мабья хочет услышать, и тем, что нельзя говорить. Кажется, можно было бы и лучше отыгрывать эту роль.

Оставшись ненадолго наедине с собой, Дайно оттягивает ворот и запрокидывает голову, хватая ртом воздух. Невыносимо, когда людские ожидания диктуют противоречащие вещи. Дурацкое имя!

Эльтахе не ждал от Дайно сочувствия случайным людям, не ждал даже искренней заботы о себе, и его приказы были неумолимыми, но чёткими.

Мабья верит, что Дайно о ней заботится и любит её. Ещё Мабья хочет, чтоб сын был рядом.

Забавно, на самом деле Дайно не выполняет ничего из этого.

Входная дверь по-прежнему заперта. Не теряя времени, Дайно прикладывает пальцы к пластинке замка и по памяти принимается сдвигать рычажки внутри, имитируя импульсы браслета.

Слишком медленно. Система всё-таки замечает неладное, и всё вновь схлопывается намертво.

– Дайно. – Голос Мабьи звучит строго.

Столько сил впустую. Дайно опускает руку, но не оборачивается.

– Куда ты рвёшься?

Панель у входа осуждающе мигает красным огоньком. Дайно щурится в ответ, изучая связь между ней и замком.

– Уйти, – рассеянно отвечает между делом. – Для тебя опасно, что я здесь.

Мабья молчит. Её нежелание отпускать ужасно мешает – всё путается перед глазами и не приходит простое решение.

– Кто за тобой гонится? Расскажи мне. – Мабья делает паузу, но, не дождавшись, торопливо продолжает: – Помнишь Бейро, сына Месны? Он теперь работает у Сейги, может, мы могли бы…

– За мной вряд ли гонятся.

– Ты сказал, тебя ищут.

– Возможно, – поправляет Дайно. – Один человек, я не помню имени. Но он почти наверняка потерял след уже давно.

Мабья растерянно выдыхает.

– Тогда почему ты хочешь уйти? – спрашивает с плохо скрываемым раздражением.

– Для тебя опасно, что я здесь, – терпеливо повторяет Дайно наибольшее, что может сказать.

Мабья, кажется, обдумывает – долго. Наконец со скептичным смешком говорит:

– Хочешь сказать, ты для меня опасен?

Дайно кивает.

Медленно-медленно, но что-то нащупывается.

– И почему?

– Я забираю у тебя силы. Если останусь, ты умрёшь.

Мабья нервно смеётся за спиной.

– Да что за бред! Ты это себе придумал, на меня поглядев?

– Я не выдумываю, – успевает Дайно вставить перед тем, как Мабья разражается тирадой, отчаянной, злой, больной.

– Гатья, да что с тобой сделали, что случилось с твоей несчастной головой! Я четыре грёбаных года тебя ждала, всё передумала. Что не надо было тебя отпускать, что тебя убили где-то. Что ты просто не хочешь возвращаться, что это потому что тогда я прогнала ту девчонку или потому что заставила тебя пойти на механика. Я чуть с ума не сошла…

Она резко вдыхает, прижимает руку ко рту – Дайно догадывается по звуку.

– Нет, нет, я тебя ни в чём не виню, – продолжает совсем другим тоном, слишком мягким, как с больным. – Хочешь – уйдёшь. Но сначала мы покажем тебя врачу. Пусть посмотрит, что там у тебя болит…

Теперь Мабья однозначно желает отвезти сына в больницу, поэтому Дайно очень чётко видит расклад путей. И по ним совсем не улыбается идти – кто знает, как подействуют психотропные.

Дайно делает глубокий вдох, выдох. И без препаратов сложно сосредоточиться.

По комнате протягивается невидимая сетка, неряшливая – с дырами и слабыми узлами. Дайно подцепляет ей фотографии на полке, тяжёлую вазу на полу, стопку древних журналов в углу и ещё какую-то мелочь. С усилием заставляет зависнуть в воздухе. Не держит долго, отпускает – что-то звонко трескает. Этого достаточно, чтоб заставить Мабью замолчать. Чтобы напугать её и сбить с толку.

И, когда перед глазами немного проясняется, Дайно, ни о чём особо не заботясь, резко бьёт силой в найденную точку – маленькую брешь в защитной схеме. Под истерический вой сигнализации распахивается дверь, и Дайно поспешно выскакивает на улицу. В босые ноги неожиданно больно впиваются камни, и подошвы печёт ещё не остывшая земля.

Что Дайно делает? Зачем?

Не давая себе времени раздумать, Дайно едва не бегом добирается до ворот. Они, как назло, тоже заперты. Дайно прикладывает ладонь к створке рядом с замком – и сразу отдёргивает. Нагретый солнцем металл жжёт.

Они могут стать свободными. Если вырвать из себя с мясом желание оставаться и делать, что говорят. Если выдрать из себя страх свободы.

Дайно сжимает зубы и снова кладёт руку на ворота. Боги сопроводили запреты болью – и так приучили терпеть боль. Раньше у Дайно было значительно больше сил, вместе с ними гораздо выше был болевой порог. Но, наверное, и так можно справиться.

– Дайно!

Мабья выскакивает за порог. Приходится резко взмахнуть свободной рукой, слегка чиркнуть по земле силой, поднимая клубы песка – так, отпугнуть.

На неожиданном злом кураже замок удаётся открыть с первого раза. Дайно толкает створку и, едва сделав пару шагов, падает в пыль, ударяясь коленями и сдирая ладони. Голова кружится. После долгого голодания казалось: сил много. Неверный расчёт…

Дайно шипит сквозь зубы – от боли, от досады. Оборачивается. Мабья приближается медленно и осторожно, словно боясь вспугнуть. Так же медленно поднимает руки.

– Дайно… – говорит негромко и вкрадчиво.

– Не надо, – хрипло просит Дайно, чувствуя, что ходит где-то по грани запретов.