Увидев свою дочь, в одиночестве сидящую с опущенной головой на полу посреди комнаты, он испытал глубокое душевное потрясение и мгновенно почувствовал мощную связь между ними; он не винил девочку за то, что она с сомнением отнеслась к нему, его просто поразила в самое сердце ее улыбка. Женщина в черном по другую сторону стола казалась Ардену чужой, а Элизабет – бесконечно родной, как будто он знаком с ней всю короткую ее жизнь и свою собственную. Он уже думал о сегодняшнем дне, о завтрашнем и послезавтрашнем, обо всем, что должен узнать о ней и чем должен с ней заняться.

Не требовалось слишком много сообразительности, чтобы понять Зению, которой не нравились его намерения, что свидетельствовало о ее изменившемся настроении. Он не уверен, что Зения говорила правду о тоске по нему, но он совершенно уверен, что она исполнила бы свое желание взять Элизабет и уйти к Брюсу.

Ладно, пусть так думает, решил Арден, сжав зубы. Очень скоро она поймет, что ее положение не так уж устойчиво. И если его отец не объяснил ей этого, то он сам объяснит.

– Я обдумывала, что сделать, чтобы оповестить наших соседей о твоем возвращении, – проговорила мать Ардена за устричным паштетом. – Во всяком случае, никаких танцев. Ты предпочитаешь легкий ужин или дневной завтрак, Арден?

– Что короче, – ответил он.

– Леди Уинтер еще официально не представлена, – сообщил лорд Белмейн. – Возможно, лучше устроить обед и там сделать представление.

– Пусть так, если вам хочется, – безразлично согласилась его мать. – По правде говоря, обед нельзя устроить раньше, чем через две недели. А в такое время года нужно на самом деле три недели.

– Быть может, в канун Епифании. Тогда у леди Уинтер будет время приобрести цветное платье. Должен признать, дорогая, – обратился к Зении лорд Уинтер, – при изменившихся обстоятельствах я был бы рад видеть вас не в черном.

– Очень правильно, – согласилась леди Белмейн. – Быть может, что-то бутылочно-зеленого цвета, например, атлас с черной отделкой под цвет ее глаз.

– У нее глаза синие, – поправил Арден, и они все посмотрели на него, а он, нагнувшись к своей тарелке, взял кусок паштета. – Темно-синие.

– Разумеется! Ты должен простить меня. Боюсь, я ненаблюдательна, – ответила его мать.

– Но не настолько ненаблюдательны, как я. – Арден насмешливо улыбнулся своей «жене», и когда Зения подняла ресницы, стало видно, что при свете свечей ее глаза были темными, так что неудивительно, что леди Белмейн посчитала их черными. – Ей следует носить синее, как полуденное небо. И золото, а не бриллианты, – продолжал он, и родители молча в изумлении смотрели на него, словно он лишился разума.

– Увы, к сожалению, ярко-голубой цвет не по сезону, – наконец отреагировала его мать.

– И атласные лодочки, – продолжал Арден, не обращая на мать внимания. – Что-нибудь элегантное. Она выглядит как дурацкий идол из черного дерева. Сделайте ее немного… симпатичнее.

– Никогда не знал, что тебя интересуют женские наряды, – с некоторым удивлением заметил его отец. – Но быть может, у леди Уинтер есть собственное мнение.

– Мне хотелось бы ярко-голубое платье и золото, – едва слышно вымолвила леди Уинтер, глядя на свою еду, как будто впервые ее увидела.

– Я уверена, вы будете разочарованы своим выбором, – вздохнула леди Белмейн.

– Не сомневайтесь, леди Уинтер, что бы вы ни пожелали, все можно сделать, – возразил отец Ардена.

– Что скажут люди? – пришла в ужас леди Белмейн. – Ярко-голубое в январе!

– Так они скажут? – Арден поднял руку, прося еще бокал вина. – Тогда пусть она наденет зеленое платье. Вы должны простить мне вмешательство в дела, которые меня не касаются.

– По-моему, ты должен признать, что совсем не разбираешься в моде, Арден.

– Да, с готовностью признаю.

– Ты же не хочешь, чтобы твоя жена выглядела посмешищем.

– Нет, не хочу.

– На самом деле, я думаю, что тебе больше понравится бутылочно-зеленый цвет.

– Если мое согласие на бутылочно-зеленый положит конец обсуждению, то, безусловно, я согласен. – Арден сделал большой глоток вина.

Леди Уинтер молча ковыряла вилкой своего палтуса. Арден заметил, что она очень мало ела, но он понимал ее: от обеда с его родителями пропал бы и самый зверский аппетит.

Лорд Уинтер вдруг почувствовал, что ему хочется задать Зении вопрос: «Вам не нравится рыба?» – потому что такая еда для нее незнакома. Но у него не было охоты затевать еще какой бы то ни было разговор, и всю вторую половину обеда он просидел, механически жуя жареного фазана и тушеного зайца.

– Что ты думаешь о мисс Элизабет? – спросил у него отец.

Арден положил вилку, мельком взглянул на герб Белмейнов, изображенный на обеденной салфетке, а потом посмотрел на графа через разделявшее их огромное пространство стола.

– Благодарю вас, сэр. – Он спокойно выдержал взгляд отца. – Благодарю вас, что приняли ее сюда. Благодарю вас за заботу о ней. – Арден никогда не разговаривал с отцом в таком приподнятом стиле, за исключением тех случаев, когда был рассержен. Он чувствовал себя неловко и, затаив дыхание, ждал ответа.

Ничто не изменилось в лице лорда Белмейна, и его длинные пальцы продолжали разглаживать скатерть, но он не успел ничего сказать – Зения опередила его.

– Лорд Белмейн очень щедр, но я прекрасно могла бы и сама заботиться о дочери, – выпрямившись на стуле, заявила она.

С беспокойством и непонятной досадой Арден ожидал продолжения и, взяв нож, разрезал фазана на маленькие кусочки.

– Вы достойная уважения мать, леди Уинтер, – вымолвил граф, удивив Ардена своим благожелательным тоном. – Я ни на мгновение не сомневаюсь в вас.

– Ради Элизабет я готова на все. – Она чуть улыбнулась его отцу и бросила Ардену вызывающий взгляд.

– Очень разумное чувство, – поддержала ее мать Ардена. – Надеюсь, Арден последует вашему примеру. Теперь, когда у него есть ребенок, ему пора уже отказаться от своего безрассудства и остаться дома, чтобы выполнять свои обязанности.

– Ничего подобного, – беспечно заявил Арден. – Завтра я уезжаю в Сибирь и беру с собой Бет. Мы весело проведем время, катаясь на тройке.

– Вы не смеете! – Зения задохнулась. – Я запрещаю!

Если бы она так легко не попалась на пустую приманку, его бы не понесло. Но ее ярость, присутствие родителей, окружающая обстановка, бесконечная мучительная трапеза, за которой он оставался отверженным, как всегда, лишним, соединились вместе, и в нем вспыхнул старый-старый жгучий гнев.

– А что вы можете сделать, леди Уинтер? – Арден отставил бокал с вином и пронзил ее взглядом. – Вы просто моя жена. Мать моего ребенка, которым я могу распоряжаться на законных основаниях. Неужели никто не информировал вас о моих законных правах, коими я обладаю в качестве вашего мужа? Вы не можете увезти Элизабет, как вы уже недавно угрожали, если я не дам вам на то разрешения. В то же время, мадам, я могу увезти ее куда пожелаю, вообще не сообщая вам ничего. Если вам такое положение дел не нравится, то вы должны винить только себя. У нас есть английская поговорка, леди Уинтер. Возможно, ваша мать научила вас ей; она, безусловно, понимала ее значение: «Нельзя одновременно беречь пирожное и есть его».

– Извините, я должна пойти посмотреть на Элизабет. – Побелев как мел, Зения бросила салфетку на стол возле себя и, чувствуя, как у нее задрожали губы, вскочила и быстро выбежала из комнаты; слуга, как раз входивший в дверь, вынужденно отступил назад, так что серебряное блюдо с овощами задребезжало у него в руках.

Арден не смотрел ни на отца, ни на мать, и когда рядом с ним появилось блюдо с овощами, он не мог сказать, что лежит на блюде – вареная морковь или цветная капуста. Он просто положил себе порцию и с отвращением смотрел на нее.

– Надеюсь, Арден, тебе не придется пожалеть о своих словах, – отметил отец, дождавшись, пока слуга вышел и закрыл за собой дверь.

Это был самый мягкий комментарий, который он когда-либо высказывал по поводу опрометчивых поступков своего сына.