Я забеспокоилась, что дом совсем остынет. Когда живешь в полном одиночестве, мозг начинает создавать собственную реальность. В памяти всплыли истории, которые газеты рассказывают каждый раз. В одной из них город оказывается во власти стихии – выключается отопление, и замерзшего насмерть хозяина находят лишь спустя несколько дней.

В подвале стояла старинная дровяная печь, которую мы не разжигали ни разу. Она досталась вместе с домом и служила просто украшением: аккуратно уложенные в отполированную до блеска медную дровницу поленья из нее не вынимались. На мгновение я задумалась, пригодны ли еще дрова или у них давно вышел срок годности – это была, пожалуй, наиглупейшая мысль, когда-либо приходившая в голову, ну, если не считать веры в абсолютную любовь мужа.

Больше двадцати минут я тщетно пыталась развести огонь, пока наконец совсем не отчаялась.

– Как же мне надоело быть одной!

Уж не знаю, причем здесь огонь, но внезапно одиночество навалилось всем своим весом и стало холодным, как воздух вокруг. Я кое-что поняла. Брак меня изменил. Раньше мечтала, чтобы меня оставили в покое и дали побыть одной. Теперь же наоборот – боялась этого состояния.

В конце концов я натолкала в очаг газет, сверху положила поленья и щедро полила жидкостью для розжига, которая нашлась в гараже. (Клайв считал себя «мастером» барбекю. Он жарил мясо исключительно в старом мангале с решеткой и на углях). От такой смеси печь чуть не взорвалась, но огонь все-таки вспыхнул.

Я принесла подушку, одеяло и улеглась на диване перед пылающим очагом. Глядя на мерцающие языки пламени, вспомнила слова Карины: заблудившись в лесу, прежде всего надо развести костер. Я потерялась в дебрях эмоций и вряд ли смогу выбраться без помощи.

Я проснулась около трех часов ночи, когда дали электричество, зажглись лампы и заработал телевизор. В комнату падал лишь свет с лестницы, да в печи еще продолжали тлеть угольки.

Поднялась наверх, задула свечи, погасила везде свет и выключила телевизор. Проверила термостат. Температура в доме опустилась до шестидесяти трех[3], но отопление уже заработало. Забралась в холодную постель и закрыла глаза. Несмотря на всю злость, ненависть к Клайву, сейчас мне его не хватало – не хватало тепла родного тела, его успокаивающего сопения. В голове крутились три вопроса, выпрыгивая поочередно, словно боксеры из своих углов, и нанося мне болезненные удары. Почему он меня предал? Что со мной не так? Почему меня ему было мало?

Этой ночью мне приснился странный сон. Я шла за Клайвом, босиком, по заснеженному лесу. На мой вопрос «Куда мы идем?» он ответил: «Никуда». «Зачем же тогда мы идем?» – не унималась я. Клайв обернулся. На нем была маска. «Сними ее». – «Ты точно этого хочешь?» – «Да». Он открыл лицо, а там пустота.

Я проснулась, сердце бешено колотилось. Яркие солнечные лучи просачивались сквозь приоткрытые деревянные пластины жалюзи. Было слышно, как по улице едут снегоуборочные машины, как ревут и пыхтят их двигатели, с трудом справляясь с выпавшим за ночь снегом, – значит, за границами моего затаенного мирка жизнь идет своим чередом.

Тело ныло не меньше, чем сердце. Я заставила себя выбраться из кровати и подняла жалюзи. Меня ослепил свет утреннего солнца, отражающийся от свежевыпавшего снежного покрывала. Вверху безоблачное голубое небо, бури как не бывало, и только тридцатидюймовые сугробы напоминали о пронесшейся стихии. Соседский «фольксваген», припаркованный на улице, больше походил на иглу, нежели на автомобиль.

Двор опять занесло снегом, а у меня еще болела спина после вчерашней попытки привести все в порядок. Выходить на люди не хотелось, но никуда не денешься. Я должна была доказать себе, что мир надо мной не смеется. Знаю, звучит дико. На то есть причины. Когда вскрылась история Клайва, я зачем-то принялась читать в интернете комментарии к той самой газетной статье. Многие были адресованы мне: одни насмехались, другие винили. Поразило, насколько злыми могут быть люди. Ведь мы друг друга даже не знаем.

Говорят, скрываясь за маской анонимности, человек способен на поступки, которые открыто никогда бы не совершил – известный факт еще со времен первых маскарадов. Когда же наше общество стало таким надменным?

Я выглянула за дверь, чтобы оценить, насколько сильно двор завалило снегом. С улицы повеяло бодрящим морозным воздухом. Из-за яркого ослепляющего света не сразу поняла, что происходит. Кто-то почистил подъездную дорожку, тротуар и подход к дому. На пороге стоял стакан с красной свечкой, к стакану была приклеена записка. Я нагнулась, чтобы поднять ее.

Мы жили напротив друг друга уже больше трех лет, но были едва знакомы. Время от времени я видела, как они гуляют с собакой – миниатюрным мальтийским пуделем. Мы практически никогда не пересекались.

Я взглянула через дорогу на дом соседей, казавшийся сейчас темным, и чтобы отблагодарить их, решила испечь одну из самых своих популярных рождественских сладостей – миниатюрное сахарное печенье размером с серебряный доллар.

Не хотелось пугать людей, поэтому я привела себя в порядок: приняла душ, накрасилась, уложила волосы. И впервые за несколько недель стала похожа на человека.

Затем я отправилась на кухню, включила духовку и замесила тесто. Готовить такое печенье очень просто: мука, сода, масло, сахар, яйца и ваниль. Просто или непросто, но процесс так затянул меня, что все невзгоды ушли на второй план.

Ложечкой для мороженого я наделала шариков, приплюснула каждый большим пальцем, делая посередине углубление, которое наполнила джемом. Когда печенье испеклось, я выложила его на тарелку, накрыла пищевой пленкой и написала короткую записку:

Я накинула куртку, перешла через дорогу и нажала на кнопку звонка. Секунду спустя в доме послышались шаги, дверь отворилась. На пороге стояла неопрятная женщина средних лет в спортивном костюме.

– Чем могу помочь?

Женщина показалась незнакомой, но я плохо знала Стефенсов, и трудно сказать наверняка, была ли это Лейза. Я предположила, что все-таки передо мной стоит именно она.

– Здравствуйте! Хотела сказать спасибо за то, что вы и ваш муж сделали для меня сегодня утром.

– Вы, видимо, спутали меня с сестрой, – отозвалась та.