– Что скажут, то и скажут, – ответила безразлично, – дочь жалко. А муж… был, да сплыл, о нем думать нечего. А вы-то чего заботу проявляете? – уже со злостью спросила она.

– С мужем-то расписаны?

– Была.

– Значит, еще одна фамилия прибавилась?

– А какая разница? Не все ли равно, под какой фамилией на нарах валяться. Меня и без фамилии, кому надо, знают. Не перепутают.

Солдатов смотрел на нее и вспоминал, как на прошлой неделе зубной протезист Белкин величественно вошел в его кабинет. Привычным движением пригладив прядь волос, протянул листки бумаги.

– Пока вы разыскиваете преступников, я уточнил стоимость похищенного. Прошу вас приобщить это к делу.

Солдатов внимательно прочитал заявление, отпечатанное на машинке; указанная в нем сумма значительно превышала первоначальную.

– Я смотрю, вы энергичный человек.

– Понимаю вашу иронию, – язвительно сказал Белкин. – А что мне оставалось делать? Под лежачий камень вода не течет. Вы считаете, что жаловаться безнравственно?

– Жалобы, когда они справедливы, всегда полезны. Но ваши лишь отвлекали нас от работы. Розыск и без них проводится достаточно активно. Давайте поговорим о деле. Я думаю, что объективности ради необходимо допросить вашу жену.

– Вы считаете, что в чем-то я не объективен? – прервал его Белкин. – Не понимаю вас.

– Потому, что не дослушиваете до конца, – с досадой проговорил Солдатов. – Похищены женские вещи. Жена лучше знает цену и приметы каждой из них. И еще потому, что нам нужно установить, кто бывал в вашем доме. Ведь кража-то совершена без взлома…

Толстое лицо Белкина вытянулось.

– Вы не имеете права подозревать в преступлении наших друзей, – почти закричал он. – Эти люди вне подозрений. Я буду жаловаться…

– Жалуйтесь на доброе здоровье, но с вашей женой мы должны побеседовать, – твердо сказал Солдатов.

– Кажется, вы убедили меня, – Белкин заискивающе улыбнулся. – Правда, она сейчас на отдыхе в Паланге. Гипертония. Сердце. Нервы, сами понимаете, – модные болезни века. – И тут же спросил: – Я заберу свое заявление?

– Раз принесли, пусть останется. Пригодится для дела. Это вспомнилось настолько четко, что он на какое-то мгновение отвлекся от допроса.

– Послушайте, Вера Евгеньевна, как вы попали к Белкину?

Она медленно подняла голову. В ее глазах уже не было злобы. Опять потянулась за сигаретой.

– Все рассказывать, жизни не хватит. – Губы у нее задрожали. – Гадко, дальше некуда… Как попала?.. Живем, как можем, без предрассудков. В гости не напрашиваюсь, зовут – не отказываюсь. В общем, живу по воровской пословице: носим ношеное, любим брошенных… Ладно, товарищ Петухов, оформляйте протокол. Только Тихий здесь ни при чем. Его не впутывайте. Он тогда в Ростов уезжал. О деле он ничего не знает. Ну а кража… Может быть, я и не совершила бы ее, да разозлилась я на этого Белкина – спасу нет! Сам пьет вино французское, а мне все водку наливает… Завелась я. Ну не гад ли? Решила – так просто не уйду. Когда этот жлоб уснул, собрала кое-какие побрякушки и спрятала в кабине лифта, там есть люк в потолке… Все наверх и положила.

– Он не заметил кражи?

– Мы утром вместе вышли. Чтоб не догадался, попросила подать мне в ванную губную помаду из сумочки – пусть видит: пустая сумочка. Когда провожал – обнял! Представляете? Душевность проявил. Так что уверен – его вещей при мне не было. Ох, нет у меня в жизни счастья! Да и какое может быть счастье у воровки? Известно – ворованное! – И заплакала.

Солдатов взглянул на часы, вздохнул и, не попрощавшись, вышел.