Войдя в соседний кабинет, Солдатов сразу заметил оплошность своих сотрудников. Шахов и парень в коричневой куртке под замшу сидели рядом и шептались. Инспектор Тибиркин поглядывал на задержанных и был доволен, что они ведут себя пристойно. Солдатов понял: опытный Шахов уже научил приятеля, как себя вести на допросе, в чем признаться, от чего отказаться.

«Ну Тибиркин! Ну простак! – ругнулся про себя Солдатов и почувствовал, как запылало его лицо. – Неужели таких вещей не понимает, что рассадить надо было. По одному же делу проходят…»

– Здравствуйте, товарищ начальник! – складный и симпатичный Шахов быстро встал и с подчеркнутым уважением посмотрел на Солдатова. – Меня вот с этим молодым человеком ваши милиционеры на «газике» доставили. Не думали, что в свидетели попаду, – его сухое, чуть скуластое лицо тронула улыбка. – Кем, кем, а свидетелем еще не бывал. Непривычно.

– Обвиняемым быть привычней? – усмехнулся Солдатов.

– Это теперь не для меня. Я давно завязал, товарищ начальник.

– Рад за вас. А вы кто такой? – обратился Солдатов к парню в куртке.

– А вы кто такой? – парень вызывающе развалился на стуле.

– Ну-ка встаньте! – неожиданно громко потребовал Тибиркин. – Встаньте как полагается!

– Я дрессированный, что ли? – Парень нехотя поднялся, вынул руки из карманов, начал поправлять сбившийся на сторону широкий шарф. – Постою, я здоровый…

Солдатов подошел поближе, внимательно взглянул ему в глаза. Вызывающая медлительность и грубоватость парня не что иное, как поза, стремление доказать, что он спокоен и все происходящее для него нипочем.

– Не фасоньте, Мартынов, – мрачно проговорил Тибиркин, тоже, видно, правильно оценив поведение парня.

– Где работаете? – спросил Солдатов.

– Нигде.

– Что так?

– От работы не будешь богат, станешь горбат. – Парень держался заносчиво.

– Он сторожем в автобазе, – подсказал Тибиркин.

– И то молодец, – добродушно проговорил Солдатов. – Но специальность-то не по годам. Неужели на другую духу не хватило?

– В колонии приобретет, – не удержался Тибиркин, – и слесарем и токарем…

Мартынов пренебрежительно фыркнул, поправил волнистые волосы.

– На токаря у меня таланта нет. – Он дерзко уставился на Солдатова. – Постараюсь в колонии на нарах отлежаться.

– Заскучаете. Самая тяжелая работа – не работать. – Солдатов заметил, как ухмыльнулся Шахов.

– Молодец, Мартынов! Давайте еще что-нибудь интеллектуальное изобразите.

– Вы бы мне завтрак изобразили, можно бутерброд с сыром, ветчинкой и чашечку кофе, – уже нагло проговорил Мартынов и скосил взгляд в сторону Шахова.

– Не за того выдаете себя. Плохо получается. Так вор себя не ведет. Порядка не знаете, – рассердился Тибиркин.

– Хватит учить-то. Давайте в камеру сажайте!

– Еще насидитесь на плацкартных местах, там это у вас быстро пройдет, и хамство тоже…

– Ну ладно, потолковали, и будет. Идите со мной, – Солдатов легонько подтолкнул Мартынова к двери. Как только они вошли в кабинет, Солдатов сразу почувствовал резкую перемену в поведении парня.

– А того мужика тоже в камеру посадят? – спросил он, уныло глядя себе под ноги.

«Какого?» – удивился Солдатов. Коротенькое слово «мужик» сразу раскрыло Мартынова. Он уже пытался отгородиться от Шахова. «Мужик», дескать, чужой, незнакомый, случайный встречный. Это был результат их тихой беседы в кабинете у Тибиркина!

– Ну того…

– А почему вы его мужиком зовете? У него имя есть…

– Откуда мне знать имя! В первый раз увидел его.

– Да? Это уже не назовешь провалом памяти. Здесь самое настоящее вранье, притом еще неумелое. Как же тогда вы вместе очутились в подъезде? Что-то тянуло вас друг к другу, сила какая-то непонятная… А?

– Он туфли продавал, а я… – запнулся он, – я рядом оказался.

– Мимо проходили? – участливо спросил Солдатов.

– Вроде того… Шум, крик, женщина в чулках побежала… А меня вот сюда – как грабителя…

– Вот что, не крутите ни мне, ни себе голову. Не надо. Мне доложили – на сумочке очень хорошо отпечатались ваши пальцы. И следы этого… как его… «мужика». И люди говорят: вы вместе с ним в комиссионке были.

– Ну и верьте людям, если мне не хотите! – устало вздохнул парень.

– Закуривайте. – Солдатов подвинул пачку папирос. Мартынов быстро взял папиросу, прикурил. В кабинете несколько минут стояла тягостная тишина.

– Туфли итальянские, которые женщина мерила… ваши? – нарушил молчание Солдатов.

– Нет, – простодушно ответил Мартынов, – не мои.

– А чего же вы их потерпевшей давали? Она ведь от вас их взяла. Как это понимать?

– Выходит, мои, – безразличным тоном произнес Мартынов.

– Значит, вы вместе их продавали?

– Понимайте, как хотите.

– И вместе совершили ограбление? Мартынов промолчал.

Солдатов понимал причину его подавленности. Там, у Тибиркина, Мартынов разыгрывал представление для Шахова. Хотел, чтобы Шахов считал его настоящим «другом», которому не страшны ни суд, ни колония. Здесь же, оставшись без его поддержки, он сразу стал самим собой, задумался о последствиях, явно искал сочувствия. Спокойствие и уверенность Солдатова сбивали его с толку. Он упорствовал недолго. Рассказал все. И о себе и о Шахове.

– Поверьте, я не хотел. Шахов меня пригласил. Утром позвонил… – Губы Мартынова дрожали.

Солдатов слушал его участливо, лишь изредка останавливал, задавал вопросы, уточнял. С ответами не торопил, давая возможность выговориться. После "двух-трех фраз парень замолкал и, виновато улыбаясь, смотрел на Солдатова, дескать, все получилось случайно.

Солдатов поднялся и заходил по кабинету, уже обдумывая предстоящий нелегкий допрос Шахова.

– Где взяли туфли?

– Люська дала, официантка из «Светлячка».

– Вам?

– Нет, Шаху.

– Откуда знаете?

– Вместе за ними ходили, – неохотно ответил Мартынов, его пальцы осторожно разглаживали порванный край куртки.

– Где порвали-то?

– Когда по лестнице бежал, за перила зацепил. Теперь мать заругает. Зашить бы.

– Зашьете, – Солдатов с интересом посмотрел на него. – Что вас в сторожа потянуло? – не скрывая удивления, спросил он.