3) Так или иначе, я вынужден иметь дело либо с доминирую щей женщиной, либо с той, что слабее меня, и поскольку мне бы хотелось жить с женщиной сильной, но которая все же принимала бы меня и не властвовала надо мной, я совершенно не должен быть таким слабаком, которым я был всю жизнь. Не смотря на годы посещений психотерапевта и все мои попытки заниматься в группе Анонимных Алкоголиков, мой алкоголизм и неудачные отношения с женщинами убедили меня в том, что я — медуза; так как же может медуза типа меня надеяться на ка кое-то улучшение?
4) Другие люди, такие как моя мать и моя первая жена, с одной стороны, и как моя вторая и третья жены, с другой, совершенно меня не ценят и хотят, чтобы я оставался таким же слабым и без вольным, и будь они прокляты. Я их ненавижу!
Год лечения методами рационально-эмоциональной психотерапии показал, что этот пациент, страдающий шизофренией, негативно оценивал себя и окружающих, и что он продолжал настраивать себя подобным образом по многим причинам. Затем ему объяснили, почему его взгляды были неправильны.
1. Его спросили, каким образом принятие неправильных решений делает его ни на что не способным? Почему он должен всегда или хотя бы часто принимать правильные решения, если он, как и все мы, всего лишь человек, а людям свойственно ошибаться? Допустим, что он действительно является человеком, не способным принимать решения. Это было бы неудобно и неприятно, но каким образом эта неспособность сделает его никчемным человеком, не уважающим себя? Ведь даже действительно ни на что не способный человек, например отстающий в умственном развитии, может все же принимать свою неспособность, воздерживаться от самоистязания и находить в жизни какие-то радости. Почему же тогда этого не может данный пациент, который всего лишь неадекватен?
2. Почему для него в отношениях с женщинами представляется таким ужасным совершение ошибок при принятии важных решений? Конечно, если сильная женщина будет все решать за него, он сделает меньше роковых ошибок. Но ведь она точно так же может допустить подобные ошибки, и в этом не будет ничего хорошего ни для него, ни для нее. И даже если она действительно делает ошибки реже, чем он, стоит ли ради этого жертвовать своей независимостью? Если он женится на женщине, которая будет слабее его, он будет совершать большее количество ошибок, но она его простит, так как она слабовольна, но будут ли последствия его ошибок менее серьезными? Почему он нуждается в любви столь слабой женщины? И как ее одобрение избавит его от части его страхов? Не будет ли его отношение к себе полностью определено как при женитьбе на более сильной женщине, которая возьмет принятие решений на себя, так и в случае, если его жена будет слабее и не будет винить его за ошибки?
3. Допустим, что он не смог сохранить отношения ни с более сильной женщиной, ни с той, что слабее его. Каким образом это доказывает его неадекватность и то, что он никогда не сможет достигнуть желаемой степени самодостаточности? Почему то, что он продолжает оставаться алкоголиком после многих лет психотерапии и занятий в группах Анонимных Алкоголиков, должно означать, что он безнадежен? Очевидно, что после стольких лет страданий для него нежелательно оставаться зависимым и злоупотреблять алкоголем, но почему же это для него столь ужасно? Почему он чувствовал себя никчемным из-за своих проблем? Возможно ли, что его стремление жестоко осуждать себя за свои проблемы поможет ему от них избавиться? Или более вероятно, что это будет приводить к возникновению проблем? Возможно, для начала ему следовало бы постараться про стать себя, а затем осознанно работать над избавлением от своих недостатков, постигая и переоценивая свои установки?
4. Допустим, что другие люди, например, его властная мать и первая жена, а также его слабовольные вторая и третья жены действительно не ценили его и хотели, чтобы он оставался таким же слабым и безвольным; почему это так ужасно? Разве не логично ожидать, что эти люди будут вести себя с ним именно таким образом? И даже если они своим поведением и не помогали ему решить его проблемы, почему он так серьезно к этому относился? Более того, должен ли он был поддаться влиянию своей первой жены, а затем полностью принять на себя заботу о второй и третьей? У них не было реальной власти над ним; так почему же он винил их за то, как они себя вели?
Во время первых сеансов психотерапии он пытался научиться жить комфортно, продолжая придерживаться своих основных саморазрушающих взглядов, но не старался разобраться и пересмотреть их. В результате он развелся с первой женой, которая действительно была настолько властной и так раздражала его, что вряд ли стоило оставаться с ней, хотя она и брала на себя бремя принятия решений. Затем он умудрился найти других женщин, которые эмоционально были даже слабее него и с которыми он мог позволить себе брать ответственность на себя и делать ошибки, так как они вряд ли когда-нибудь стали бы критиковать его за это. Таким образом, он никогда не ставил под сомнение, не бросал вызов и не пытался изменить свою позицию: «Мне страшно принимать решения, особенно когда значимый для меня человек готов подвергнуть меня критике». Он просто решил иметь отношения с теми людьми, которые не винили его, если он ошибался.
Во время второго продолжительного курса психотерапии пациента убедили, что если он хочет, чтобы произошло улучшение, он должен изменить свои саморазрушающие взгляды. Я вместе с группой, в которой он занимался, заставил его работать над тем, чтобы избавиться от них. Всякий раз, когда у него не получалось что-то адекватно высказать или он боялся ошибиться на групповых и индивидуальных занятиях, мы заставляли его продолжать и постоянно спрашивали его, почему для него так ужасно потерпеть неудачу. Он получал особые домашние задания (которые обычно являются составляющей частью рационально-эмоциональной психотерапии): знакомиться с женщинами, которые не были бы ни слишком властными, ни чересчур слабыми, и продолжать отношения с ними, даже если они критиковали его поведение. Терапевт и группа снова и снова обращали его внимание на то, что у него все еще имеется страх перед неудачами, хотя иногда он заявлял, что преодолел его. Чтобы ожидать уменьшения своих страхов, ему надо было всего лишь продолжать работать и практиковаться и особенное внимание уделять тому, чтобы научиться идти на риск.
Интересный аспект этого случая заключается в том, что во время первого курса психотерапии терапевт уделял особенное внимание отношениям переноса между собой и клиентом, убеждался, что достигнут высоко позитивный перенос, и часто показывал клиенту, что тот пытается использовать терапевта в качестве фигуры отца, который будет принимать за него решения. Во время второго курса психотерапии использование было минимальным и интерпретировались отношения переноса. Терапевт был куда более строгим, нежели ранее: он давал клиенту понять, что он определенно не будет успокаивать его и сочувствовать и продолжал подталкивать его к тому, чтобы он сам встал на ноги и сам изучал свои внутренние качества. А группа, в которой занимался клиент, была еще более строга в обращении с ним и почти никогда не давала ему спуску, особенно когда он пытался объяснить свою неспособность рисковать. Один раз, когда он жаловался членам своей группы на то, что ему сложно найти новую работу, так как у него плохие рекомендации с прошлой работы, группа отвергла его объяснения. Ему дали задание составить совершенно новое резюме, ориентируясь на то, какую именно работу он хочет получить. В результате он составил резюме, которое они от него требовали, и в течение двух недель получил более интересную должность, чем занимал раньше.
Во время второго курса терапии не уделялось никакого внимания надеждам и мечтам пациента (которые активно анализировались в течение первого). Работа велась не с прошлым, а лишь с текущим материалом; на многих примерах его учили принципам рационального образа жизни. Также его заставили читать книги и другие материалы, посвященные здоровому образу жизни, и есть основания думать, что это принесло ему даже больше пользы, чем сеансы психотерапии.
