Круглые чёрные беличьи глазки собеседницы меж тем работали быстро, как сканер. Они, по-видимому, засекли снятые Лёшины ботинки. Внезапно Лёша ощутил на своей стопе в носке горячую ножку, такую же быструю и «подмигивающую», как и глаза. Лицо литагентши так просто льнуло к лицу Лёши. Тут-то он и разглядел морщинки под глазами, поры на коже и призраки седых волосинок среди краски. Литагентша была не так юна и свежа, какой силилась казаться. Лёша сел прямо, ног у – якобы в рассеянности – подвинул и солидно сказал, что готов обсуждать стратегию. Литагент тоже отодвинулась и совершенно спокойно, без кривляния посоветовала подать рукопись на юношескую премию «Взлёт пера», где на фоне молодняка Лёша будет смотреться выигрышно, а у дамы там связи.

Впоследствии выяснилось: этот мнившийся рассветным час оказался для Лёши закатным. На премии «Взлёт пера» «Крещенские рассказы» взяли первое место и энное количество рублей. На эти деньги (да ещё пришлось занимать) Лёша с помощью литагентши выпустил «Крещенские рассказы» долгожданной книгой в дотоле неизвестном ему издательстве «Очи чёрные». Много позже Лёша узнал, что издательство было создано самой литагентшей. В её кармане осел весь Лёшин взнос – это не считая отдельно оплаченных услуг по продвижению книги. Они состояли в распечатанном на принтере листке с адресами столичных книжных магазинов, куда Лёша может обратиться с книгой и где труды берут на комиссию у авторов. Листок Лёша получил вместе с коробами книг. От помощи в деле переговоров с магазинами литагентша устранилась.

Лёша таскал сумку с книгами от магазина к магазину, экономя на метро, и в каждом получал от ворот поворот, потому что заявлял своему сочинению цену завышенную, по мнению зубров книготорговли. «Вы хотите стоить дороже Пелевина!» – прямо сказала ему директриса одного магазина. «Так и должно быть! – не растерялся Лёша. – Кто Пелевин, и кто я!» Дальнейшая полемика не заладилась.

Критик Бронзовский меж тем развивал кампанию против «реального крестьянизма», доказывая, что это направление придумано его покойным коллегой по пьянке, а якобы самый яркий его представитель – некий Лещёв из провинции – не кто иной, как необразованный сельский парень с узким кругозором, умеющий только бесхитростно писать о том, что видит.

Кончилось это всё постыдным возвращением Лёши в Хренодёр на перекладных, из электрички в электричку, зайцем.

Короба книг прибыли спустя две недели в контейнере. Его заказ сожрал все Лёшины сбережения от службы в казино и банке.

Писательство решительно обернулось к Лёше неприглядной стороной. В нём снова бурлило невысказанное чувство, подобное тому, что после купания в полынье осенило его душу ангельским даром. Теперь же чувства имели природу демоническую, разрушительную. Душа просила уже не творчества, а боя. Хотелось рушить и крушить всех тех, кто мешал Лёше реализоваться в качестве единственного великого писателя земли Русской. А таковых с каждым днём всё прибывало. Чтобы справиться с этим зловредным воинством, нужна была былинная силушка Ильи Муромца. А Лёша вынужден был маяться и биться в одиночку.

Ни один журнал больше не собирался печатать «Крещенские рассказы». Говорили: они уже в прошлом, давайте новенькое что-нибудь. Возражений не принимали. В переписку не вступали, как Лёша ни провоцировал их длинными тирадами на спор. «Орифламма» высмеяла «реальный крестьянизм» в целом. «Гады проамериканские!» – написал Лёша в редакцию. Те не ответили, но ему стало легче.

И вот после десяти лет бесславия Лёша вспоминал, как боролся за своё литературное имя. Борьба его изнурила.

Когда стало понятно, что в книжной торговле ловить нечего – торгаши, одно слово, не об искусстве думают, а о барышах! – и любимые книги осели мёртвым грузом под кроватью, Лёша понял, что у него остался последний шанс: Интернет! Компьютер и Интернет он к тому времени уже освоил.

Выпуск книг по требованию – оформление электронного макета и создание печатных оттисков с него для желающих – всё чаще мелькал в Сети. «Почему нет?» – подумал Лёша.

Книга «Крещенские рассказы» выдержала уже пять сетевых переизданий. Но ни одна книга не была выкуплена и распечатана. Не помогали ни рекламный слоган на обложке: «Читайте лучшего писателя современности, открытие ХХ века!», ни требование Лёши к издателям лучше оформлять его детище. Переписка об оформлении заканчивалась всегда одним и тем же: Лёшу посылали, Лёша посылал, издатели заявляли, что больше никогда с ним не свяжутся и другим закажут. И вроде бы впрямь «заказали». Контор, предлагавших книги по требованию, висела в Сети масса, а договориться ни с одной не получалось.

Лёше ничего другого не оставалось, как самому осваивать сначала дизайн и вёрстку, а затем – веб-дизайн. На это ушла пара лет. Но наконец премудрость он обрёл и применил себе во благо.

Третья интернет-книга «Крещенских рассказов» имела заголовок «Крещенские рассказы. Издание третье. Рукописи не горят» и вместо послесловия – эссе «Издательства-издевательства. Как издательства глумятся над авторами». С именами, фамилиями и названиями сетевых издательств, которые не оценили книгу выдающегося писателя земли Русской.

Вот только ни одна система книгораспространения, тоже электронная, не приняла на реализацию плод долгих мук Лёши… Впрочем, ясно почему: заговор! Рука руку моет! Кругом коррупция, процветают только свои!

Лёше пришлось делать собственный сайт.

Лёша выложил на сайт в разделе «Вот я какой» всю галерею собственных портретов – от малыша в ползунках до «подъёмного крана», облепленного японцами. В разделе «Вот мы какие» доходчиво пересказал историю рода Лещёвых со всеми «перекрёстными» родами, докуда помнил. Помнил, правда, лишь до прадеда Берендея, отца деда Кащея. Берендея пра внук в живых не застал, но из дедовых рассказов воображал себе зримо. Кащей унаследовал от Берендея не только взрывной характер, но и костыль. Тот же, каковым и Лёшу воспитывал.

В разделе «Вот какое моё творчество» продавалась многострадальная книга «Крещенские рассказы. Издание третье. Рукописи не горят». Эпиграфом к разделу служили стихи Лёши: «Не образован ты ни разу. Читай “Крещенские рассказы”!». Увы, и они пропадали втуне.

Литературное дело не кормило. Нелитературные профессии подзабылись и казались несолидными. Может ли великий русский писатель стоять крупье в казино? А быть монтёром?..

Если бы не родительские пенсии да домик в Нахреновке, унаследованный от бобылки Иегудины и ставший основным подспорьем семьи, Лещёвым жрать было бы нечего. Родители с апреля по сентябрь жили в деревне: вспахивали мотоблоком огород, сажали овощи по лунному календарю, пропалывали, снимали урожай, консервировали помидоры-огурцы-синенькие, засыпали в подпол картошку, замахивались даже на разведение кур. Лёша не приезжал в Нахреновку, не впрягался в лямку сельского труженика. Боялся, что приедет – а чудо произойдёт в обратную сторону: он утратит способность писать. Лёша решил, что поездка в Нахреновку будет для него последним средством. Чем-то вроде творческого самоубийства. Если доведут.

Родители, исчерпав все средства воздействия, вроде материнского нытья и отцовской брани, махнули на Лёшу рукой и неплохо проводили время в деревне. Тёплые полгода в жизни Лещёвых царили тишь и благодать. Братья давно жили своими домами, в городской квартире обитал один Лёша, выработавший в себе привычку к аскетичному образу жизни. Он всё лето жарил себе картошку прошлогоднего урожая. Пока водилось в доме постное масло, экономно подливал его на сковородку, а когда масло кончалось, не столько жарил, сколько сушил картошку на сковороде. Без хлеба он давно приучил себя обходиться. Как и без мяса, масла и прочих излишеств нехороших. Даже водки ему было не надо. Лёша пьянел от перечитывания «Крещенских рассказов».

Зимой же родители торчали в небольшой квартирке, нудели и требовали от Лёши невозможного. К счастью, зима в лещёвских широтах проходила довольно быстро. И предки отбывали на дачу, а Лёша оставался со скудным запасом продуктов до зимы, но в блаженном одиночестве.