Неизвестно, Бога какой религии имел в виду Франк, скорее всего христианской, но и это не очень точно, поскольку в том же сочинении Франк называет подлинным Богом Христа, а значит есть еще как минимум один, хотя и неподлинный Бог. Христианская вера как религия богочеловечности наиболее явственно раскрывается в области морали, считал Франк. Он писал, что ближайшим образом святость человека открывается как святость «ближнего», другого, на чем основана заповедь любви к ближнему, обязанность помогать ему в материальной нужде. Но христианский смысл заповеди любви к ближнему этим отнюдь не исчерпывается. Самоотверженная помощь ближнему, просто как аскетическое упражнение в преодолении своего природного существа и развития своих сверхприродных духовных сил, есть порочно-фарисейская, антихристианская установка. Истинная любовь к ближнему есть, напротив, непосредственное усмотрение его святости, его богоподобия и богосродности — усмотрение, в силу которого мы должны бережно и внимательно относиться и к пленному тварному сосуду, содержащему эту святыню, т. е. к земным нуждам ближнего. Но это святое, богоподобное и богосродное существо человека есть одно и то же и в моем ближнем, и во мне самом[52].

Всегда была неразрешимой проблема греховности и несовершенства человека в соотношении со всемогуществом и с абсолютным совершенством творца, который не только создал его, но и направляет все его поступки, следовательно, несет ответственность за них. На первый взгляд, неразрешима и проблема жестоких расправ, чинимых, согласно Апокалипсису, Христом, а то, что чрезмерно крут Яхве, — удивления уже давно не вызывает. Эта последняя проблема перестает порождать недоумение, если вспомнить, что человек давно пришел к выводу о значительной этической дистанции между собой и божеством. Он признал (об этом прямо говорится в Книге Иова), что к богам не применимы нравственные требования людей, боги руководствуются только своим моральным кодексом, а их решения и цели непостижимы для человеческого разумения. Боги (Яхве и вслед за ним Христос) ничем не ограничены в своих действиях, а поэтому к ним неприменимы нормы человеческой справедливости, они могут совершать поступки, безусловно, осуждаемые морально, не подпадая под юрисдикцию земного суда. Иными словами, нравственно недопустимое и психотравматичное вытесняется не только, например, в сновидения, но и в мифологию: так, древние греки разрешали богам инцест. Безграничное могущество и стремление поступать так, как человек желает, всегда были его неистребимой, хотя и неосуществимой потребностью.

Всеведение Бога заключается и в том, что только ему известно, почему имеет место в мире то, что порицается морально. Откровение распространило это всеведение и на Христа, подводя к тому, что христианство не только универсальная религия спасения, но спасение может быть обеспечено с помощью насилия. Люди окончательно приговорены терпеть его, равно как и порождаемое им страдание.

Откровение окончательно помещает человека между временем и вечностью, между гневом и милосердием, между убийством и любовью, между прощением и местью. Поэтому жизнь истинного христианина не может не быть двойственной, и трагической, и радостной. Эту дилемму нельзя разрешить по его сторону смерти, но христианам дан общий дар надежды на то, что придет конец существующему в мире злу, сам человек преобразится и наступят время всеобщего благоденствия. Смерть не только завершает боль и страхи этой жизни, но и грехи и пороки.

Эсхатологическая религия объясняет моральное зло в мире недоброй волей человека и его греховностью; иными словами, человек так понимает собственное несовершенство, перенося это свое понимание на мифологический уровень и с этой для него недостижимой этической высоты оценивая сам себя. Так простое чувство вины за сознательно совершенное зло превращается в религиозное чувство вины, неизменно связанное с божествами и обострением переживания ответственности перед ними. Собственно говоря, человек ставит себя в положение ребенка, который нарушил строгий запрет отца, чем вызвал его вполне справедливый гнев. Поэтому казни и страдания людей в Апокалипсисе оказываются вполне оправданными и этически обоснованными. Можно сказать, что Откровение призвано сохранять первобытный страх перед высшими силами, когда дикарь переживал панический ужас при ударе грома и блеске молнии. Идея Бога, возможно, состоит в том, чтобы держать человека в постоянном страхе.

Христианство нередко упрекают в том, что оно превратило религию любви и милосердия в проповедь безжалостного и жестокого отношения к человеку, в требование смирения перед злом и разрушением. Но причины подобных превращений ошибочно видят в практике религиозной жизни уже после победы христианства и не связывают с его священными текстами. На самом деле это не так, начало этим метаморфозам положено в самой Библии, а именно в Апокалипсисе, многие, слишком многие страницы которого дышат ненавистью и злобой. Истинный Христос умер до появления Откровения.

Христос — совершенный человек, т. е. моральный и духовный эталон без каких-либо изъянов или темных сторон. Но так можно говорить о нем лишь только до Откровения Иоанна. В этой последней книге он приобретает реальные черты своего творца-человека: гневливость, раздражительность, стремление к лишению, агрессивность и прочие негативные личностные качества. Иными словами, он действительно становится человеческим сыном. С ним случается то же, что и с его отцом. Тот тоже вначале был вполне миролюбив, создал природу и людей, призывал их размножаться, но потом, постоянно общаясь с ними, понял, что без крутых расправ и даже казней не обойтись. Такой же путь прошел и Иисус, доапокалиптический Христос резко отличается от апокалиптического. Первый из них еще как бы не познал реальную жизнь, он наивен и весь во власти глобальных идей любви и милосердия, могущих изменить мир и человека; лишь эпизодически ему приходится признать, что без агрессии трудно добиться успеха. Он одновременно и пылкий юноша, и взрослый муж, понимающий, что необходимо изменить жизнь и дать людям надежду, однако надеется сделать это сугубо мирным путем.

Жестокие же расправы, учиняемые Христом и описанные в Апокалипсисе, нас удивляют и даже вызывают шок. Между тем о его жестокостях повествуют некоторые апокрифические сочинения, например евангелие Фомы. Там рассказывается, что «сын Анны книжника» задумал помешать играм юного Иисуса, и, по слову разгневанного Иисуса, иссох, как дерево, к великой скорби своих родителей. В другой раз, когда Иисус проходил по селу, разбежавшийся мальчик толкнул его; Иисус сказал ему: «Ты не дойдешь до конца пути своего», — и мальчик упал и тотчас умер. Родители его пришли в сильный гнев, но, по слову Иисуса, ослепли, хотя впоследствии прозрели, когда познали силу таинственного страха.

К. Г. Юнг напоминает, что дехристианизация нашего мира, сатанинское развитие науки и технологии, устрашающие материальные и моральные разрушения, оставленные Второй мировой войной, — все это не однажды сравнивалось с эсхатологическими событиями, предсказанными в Новом Завете. Как известно, они сопряжены с приходом Антихриста. Апокалипсис переполнен ожиданием устрашающих событий, которые произойдут в конце времен, перед венчанием агнца. Это ясно показывает, что anima Christiana (христианская душа) располагает твердым знанием не только о существовании врага, но и о том, что враг этот в будущем узурпирует власть[53].

С этими положениями невозможно согласиться, хотя разрушительные события Второй мировой войны действительно часто сравнивают с предсказаниями в Откровении Иоанна. Однако устрашающие апокалиптические события, которые произойдут в конце времен, никак не сопряжены с Антихристом. Напротив, они учиняются Яхве и Христом (ими и только ими!), о чем говорит и сам Юнг в своей работе «Ответ Иову». Христианская душа, конечно, располагает твердым знанием о существовании врага, но о том, что он в будущем узурпирует власть, Апокалипсис ничего не говорит. Антихрист лишь попытался это сделать, но был посрамлен и побежден.