– Она повредила тунур. Ни один кам не обращался так пренебрежительно с тунур, ата. Духи будут гневаться ещё сильнее.
– Убирайся.
Достав небольшой нож, староста был серьезно настроен, совершенно не желая видеть кыз, старательно делая вид, что та – кормос. Усмехаясь, Джан только кивнула, растирая ладонью щеку. Теперь ей не было больно и страшно. Можно было смело ступать к разъяренным волкам, даруя тем власть над телом и жизнью. Раньше бывшую кам держал здесь ата с возлюбленным, но те предали, покинули в тот самый миг, когда были нужны. Простое камлание, закончившееся трагедией, навсегда изменило жизнь той, кто просто желала спокойствия. Джан никогда не говорила о том, что без тунур способна видеть разные души, общаться с ними и позволять входить в её тело для взаимодействия. Кам не верили. Отмахивались как от нарымчи, которых считали безумными. Опустив голову и кивнув, Джан поправила потрепанные халаты, ступая босыми ногами по ледяным землям. Синие пальцы почти не сгибались, а каждый шаг давался с трудом и болью. Но бывшая кам, обнимая себя руками, делала всё, дабы согреться. Мужчины тихо шептались, продолжая удерживать в руках острые ножи. Неопытная кам прижалась к возлюбленному, что не смотрел в след той, кому готов был отдать свою душу и сердце. Джан ощущала смятение, видела, насколько сильно страдал он, до конца не понимая правильность действий каждого в Ольхоне. Но таков был приказ старосты, голос которого принуждал слушаться, склонять голову так низко, как когда—то давно.
Скрываясь за ветвями ели и белоснежным снегом, Джан прижалась к широкому стволу дерева, прикусывая губу так сильно, дабы не сорваться на крик. Постепенно переставая ощущать каждую из ног, бывшая кам не знала, как далеко сможет уйти. День сменялся вечером слишком быстро. С каждым новым вдохом Джан цеплялась за разодранные ткани, тяжело дыша и закрывая рот от немого крика. Ей было холодно. Голод уже давно прекратил быть столь ощутимым, чтобы привлекать особое внимание. Вьюга завывала. Витающий снег перекрывал путь, мешал ориентироваться по повязанным лентам, пока Джан не упала с громким криком. Она тянулась к ноге, полностью прекращая её ощущать. Пальцы будто исчезли, забирая с собой натянутую светлую кожу и малую часть нижних халатов. Хруст снега прерывал редкую тишину, когда ветер успокаивался, дабы поднять больше снега с деревьев, опуская его на Джан.
Прижавшись к земле и выдохнув, кам вытянула правую руку, стараясь дотянуться до чего—то невидимого, ощутимого только лишь ей. Но у нее не вышло. Свирепые волки накинулись на ещё теплое тело, вынуждая Джан кричать что есть сил, дергаться от каждого свирепого прикосновения, пока голос не сел, а силы не покинули.
Тёмная душа, что смотрела на остатки собственного тела, широко ухмылялась, ощущая необычайную легкость, замечая пустоту в ногах. Смертная жизнь принесла боль и отчаяние, вынуждала прятаться и голодать, пока некоторые спокойно трапезничали подле широкого костра, над которым всегда был огромный котел. Джан вспоминала ана. Насколько она была чиста и прекрасна, когда мягко ступала по траве или цветам, стыдливо извиняясь пред кыз за содеянное. Трепета в ана было так много, что вся деревня тянулась к ней за советом или мольбой, дети желали объятий и любви. Джан ощутила непонятную влагу на лице. Приподняв заледеневшие руки, она дотронулась до алой щеки, ощущая нечто теплое, совсем не свойственное духам. Тихо смеясь, кара прикрыла лицо рукой, совершенно не понимая откуда взялись слезы, закончившиеся уже очень давно. Она не плакала с тех самых пор, как ана покинула её в столь раннем возрасте, не плакала когда ата делал всё, чтобы его кыз была лучше всех, умела многое. Джан не желала того, не грезила становиться первым кам из всех. Староста не желал принимать поведение кыз и, когда та не справилась с камланием – прогнал, просто выкинул кыз не волю судьбы, позволяя судьбе решать: жить или же умереть.
Руки Джан постепенно оттаивали, но оставались такими же синими, как при смерти. Ноги появлялись гораздо дольше, принося легкое покалывание, примерно такое же, как от удара ата. Внутри ощущалось безумие. Джан хотела смеяться. Громко, почти надрывно, крепко обнимая живот и осознавая, что избавила Ольхон от себя. Теперь, когда деревня не получила благословение джеп—суу, им придется достаточно тяжко. Новое поколение кам не появилось, а среди суйла и нарымчи заметно изменение – те не желали что—либо делать. Явившись подле длинной тропы, что всегда вела в деревню, Джан с интересом склонила голову, рассматривая бывшую юрту, видя, как из неё выходил ата, аккурат поглаживая неопытную кам по голове. Что—то внутри оборвалось. Тело Джан опутывала легкая темная дымка, а телесная оболочка менялась, позволяя двум энергиями смешиваться в её новом теле. Кормос и кара становились чем—то единым, совсем непонятным для тех, кто оказался подле выхода из деревни.
Раздался громкий крик, а белый снег окрасился алым. Джан громко смеялась, облизывая руку, пока не заметила испуганный взгляд ата. Тогда она поняла, что желает мести.
***
Кан проснулся с рассветом, когда один из ярких солнечных лучей аккурат задел его лицо. Всё тело болело от неприятного ощущения, а перед глазами застыл образ Тугана: красные глаза, дрожащие руки и надломленный голос. Было видно, как нарымчи долго бегал по лесу, сдирал колени с руками, словно пытаясь что—то прогнать. Голос в голосе кам раздался внезапно. Девичий, довольно тихий, он постепенно усиливался, а редкая темнота, появившаяся в малой части юрты, сгущалась. Сев, Кан сжал волосы на голове, крепко закрыл глаза и старался шептать, моля духов о помощи. Но в те моменты, когда кам не имел единения с природой – он был беспомощен. Тунур лежал достаточно далеко, перед глазами плыло и всё, о чем мечтал кам – тишина. Тело непроизвольно дернулось. С уголка губ стекла вязкая слюна. Кан начал надрывно кашлять, сжимая горло одной рукой, пока второй натягивал волосы. Он паниковал. Поддавался дурным мыслям и страшился простую деву, лик и голос которой преследовал его достаточно давно.
Прохрипев, кам сплюнул небольшой шарик, откуда—то взявшийся в его рту. По лицу потекло что—то мокрое. Судорожно растирая щеку, он думал о том, что юрта протекла и начался дождь, пока попросту не понял – это чьи—то горькие слезы. Где—то вдали слышались голоса, образы то вспыхивали, то испарялись, то и дело стараясь дотронуться до разгоряченного тела. Кам поднялся. Совершенно не замечая непривычную наготу тела, он рьяно направился к выходу, быстро оттягивая входную ткань. Солнце слепило, голоса усиливались, но Кан точно знал, куда надо идти. Заметив тропу, что вела в густой лес, кам дернулся что есть сил и побежал, тяжело ударяя того, кто успел схватит его руку. Хотелось спрятаться. Вытащить из головы образ девы, забыть столь тихий, но надрывный голос, покуда он не принадлежал его миру, – кам знал это. Ощущал всем нутром, когда дотрагивался до грудины, где быстро билось сердце и появлялась тяжесть.
Еловые ветви прикрывали его наготу, когда Кан, запнувшись о выпирающие корни, пал на прохладную землю, тяжело ударяясь о камни рукой. Не желая издавать и звука, кам с трудом прикусил губу, ощущая металлический привкус во рту. С каждым новым днем, когда он просыпался от тягостного сна, жизнь только усложнялась, приносила черные краски. Только благодать, дарованная джеп—суу позволяла вдыхать полной грудью – его деревня будет жива, справится с предстоящими морозами, сможет преодолеть всё, даже если волки посмеют напасть. Кам с трудом взял себя в руки, переворачиваясь и ложась на спину. Вытянув руки, Кан внимательно разглядывал их, старался понять: смог ли он удержать нарымчи или все же это злой рок, что обрекал каждого тюрка, если тот был связан с Тэнгри или Эрлик. Усмехнувшись, Кан постепенно успокаивал душу и тело, начинал осознавать произошедшее, пока не зацепился взглядом за высокие ветви. Дикий еловый запах кружил голову, хотелось войти в юрту, положить эти ветви близ костра и наслаждаться, теряясь в пространстве, потягивая брагу или горячий суп. Лик девы растворялся. Сливался с местной природой, но в тот же момент был чернее, чем самая тёмная ночь, которую Кан заставал без долгого сна.
