– Что это, Умут?

– Эджи? Ата? Что вы здесь делаете?

– Умут, я ведь задал вопрос тебе.

Отведя взгляд, она пыталась высвободить руку, но эджи только сильнее сжал её, совершенно не желая прекращать разговора. Кан видел, насколько сильно стал серьезным ата, впервые за долгое время показывая истинные чувства. Хмуро смотря перед собой, Альп старался как можно скорее подняться к деревне, будто точно зная, кто смел так поступить с кыз. Умут старательно дергала руку, пыталась зазвать эджи за собой, почти со слезами на глазах падая на колени. Кан с непониманием смотрел на сингиль. Присев, он бережно поглаживал Умут по голове, изредка опуская руку, дабы коснуться щеки.

– Сингиль, что произошло?

– Он просто случайно, эджи. Он не хотел, честно.

Вскинув бровь, кам не сразу понял, о ком говорила Умут. В деревне послышался крик. Дернувшись и опустив руку сингиль, Кан незамедлительно побежал в Ольхон, по пути обдумывая кто был тем самым “он”. Пламя центрального костра резко вспыхнуло. Альп, держа в руке нож, наступал на высокого юношу, в руках которого был небольшой серп. Староста деревни, слыша непонятные крики, покинул юрту свою, желая разобраться в происходящем. Будучи в гневе, Альп то и дело наступал на Яраш, желая сделать с ним тоже самое, что он посмел сделать с его кыз.

– Господин Альп я ведь извинился.

– Как ты смел, наглый юнец, и пальцем тронуть ту, что и не принадлежит тебе?

– Она сама виновна в произошедшем. Я просто просился к ней в помощь.

– И поэтому халаты Умут надрезаны?

Яраш дернулся от голоса Кана.

– Я тебя не понимаю, Кан.

– Умут не давала согласия на свадебные обряды, и ты решил, что смеешь трогать её своими руками? Понимаешь ли ты, насколько сильно ты нарушил правила Ольхона?

– И это говорит мне кам, который не смог спасти нарымчи?

– Я сделал всё, Яраш. Произошедшее будет на совести моей и видят духи, я готов искупить вину пред ними. А ты? Что будешь делать ты, дабы вымолить прощение Умут?

– Не желаю, чтобы какая—то женщина была выше слова моего.

Крепко сжав руку, Кан приблизился к Яраш, тяжело ударяя его в скулу. Он не желал слышать да видеть такого отношения к своей сингиль. Кан мог злиться, не понимать и иногда не слышать Умут, но никогда бы не дал её в обиду. Понимая, что с одной стороны поступал неправильно, кам не желал видеть темную сторону и кормос, что кружили вокруг его светлой души. Сейчас его глаза покрыты тонкой пеленой, не позволяя видеть то, насколько сильно страдало лицо Яраш. Альп старался успокоить огул. Хватал его за руки и оттягивал, но Кан отстранялся, вырывался всякий раз, дабы нанести новы удар. Голос старосты вывел из некоторого транса. Затуманенный рассудок возвращался в нормальное состояние и пред глазами кам возникла неприятная картина: окровавленный Яраш лежал лицом в земле тяжело дыша; руки его были заломаны, а пальцы сломаны в нескольких местах. С рук Кана текла алая кровь, капая на ледяные земли. Умут прикрыла рот рукой, замечая эджи в таком виде. Она хотела подбежать, стереть чужую кровь с рук его, но рука ата остановила девичий порыв. Агабек шел медленно. Переваливаясь с ноги на ногу, староста махал головой, почесывая сухие руки. Он был ниже Кана на целую голову, тело Агабека маленькое, сухое. Было видно выпирающие вены, морщины не украшали его постаревшее лицо, однако голос выделялся на фоне такого образа. Тяжелый, властный. Одним только им Агабек мог подавить силу и власть любого, кто сбился с пути.

– Юный кам, ты понимаешь тяготы своего поступка?

– Понимаю, Агабек.

– Нет, он ведь не виноват.

Альп закрыл рот кыз ладонью, не желая той куда жёсткой участи. Мужчина понимал, что огул заступился за сингиль и сделал так, чтоб сам Альп не пострадал. Принимая весь удар на себя, Кан был готов к любому наказанию, протягивая старосте орбу. Жестко выхватив орбу у кам, Агабек подозвал несколько высоких воинов, тонким пальцем указывая на Кана.

– В лес его да подальше. Пусть сидит там пять дней и ночей, а вы следите, дабы ни один зверь не приблизился к юному кам.

– Да, староста.

– Господин Агабек.

– Я закончил на этом, Альп. Уведи кыз свою и сделай так, чтобы та не покидала юрту столько же. Яраш будет принесен в жертву на шестой день.

– Кровавая жертва жителем деревни? Вы желаете угостить Эрлик таким яством?

– Молчать, юный кам. Не вынуждай утяжелять меру наказания твоего. Ты защищал сингиль и за это я склоняю голову. Ты достойный эджи, но даже не думай, что это изменит решения моего.

Ощущая тяжесть на руках, Кан смиренно склонил голову, слегка прикусив губу. Он знал на что шел, понимал и готов был принять всё, дабы каждый в Ольхоне видел, что будет с тем, кто навредит семье его. Мужчины крепко сжали юного кам и повели далеко в лес. Кан слышал надломленные крики Умут, слегка разобрал голос Барса, который явился не совсем вовремя. Возможно, если бы каин ини был рядом – этого бы не произошло. Кан решительно был настроен на то, чтобы поговорить с Барсом, разобраться отчего тот потерял взгляд с Умут. Но до тех самых пор у него был только один путь – выживание. Среди широких деревьев и знойных ветров, где постоянно проливался ледяной дождь и слышались завывания волков. Рев медведей или шорох зайцев редко нарушал тех, кто были хозяевами острова и их деревни.

Волк – это символ, что шел за его соплеменниками уже очень давно, отражаясь ликом своим не только на одеждах, но и на юртах и орудии. Ночь отступила достаточно быстро. Кам мог позволить прикрыть глаза без опасения за собственную жизнь. Он нужен Агабеку куда сильнее, чем Альп, который недолго мог камлать, занимая больше старшее звание. Ата Кана передавал опыт, готовил тех, кто только—только развили в себе этот непонятный дар, однако.

– Дар или проклятье это?

– Всё куда проще, юный кам.

Кан дернулся, но привязанные к древу руки помешали подняться с земли.

– Кто здесь?

Ощущая ледяное прикосновение к щеке, кам пытался отвернуться, но что—то внушало дикий, совершенно необузданный страх. Руки Кана дрожали, пока его щека покрывалась румянцем.

– Я уже близко, мой юный кам. Найди и получила ответы, Кан.

Кан бежал так быстро, как только мог. Запинаясь о валяющиеся ветви, которые от прикосновения превращались в пыль, он старался как можно реже вдыхать. Сжимая рукой чалу, кам кидал беглый взгляд на порванные ткани, понимал, что не способен вырваться из нижнего мира. За спиной раздался грохот. Нечто невидимое упало на землю, поднимая пыль в воздух. Пелена на глазах не позволила двинуться с места, Кан начал судорожно кашлять, слегка сжимая горло от напряжения. Ему казалось, что вот—вот его нагонят кормос, желающие поглотить светлую душу, дабы вернуться в средний мир и бесчинствовать там. Тунур выпал из рук, а орба была резко выбита уверенным ударом ноги. Кан не мог понять откуда здесь тот, кто способен принимать человеческий облик. Пыль постепенно оседала, позволяя кам осмотреться. Отступив, он не до конца верил в происходящее, отрицал увиденное даже после всего, что произошло с ним.

Его собственная тень с широкой ухмылкой стояла напротив. Его манджак был полностью изрезан, открывая взору израненное тело, длинные волосы спутались. Тунур, что лежал точной тенью его, был чистым и целым, словно полностью забрал всю боль и тяжесть с того, кто пострадал из—за кормос. Кан спрятал руки за спину, крепко сжимая пояс. Впервые он жалел, что никогда не носил с собой острого ножа или хотя бы серпа. Ему не чем было защищаться. В силах его только камлание да сопровождение душ в нужный мир. А теперь, когда Кан вынужденно оказался в подземном мире, где за каждым мертвым древом его поджидали яростные кормос – он боялся. Липкий страх оставлял отпечатки на трепещущей душе, не способной найти покой, сталкиваясь с беспросветной тьмой. Нервно глотнув, кам сделал неуверенный шаг назад. Тень повторила, надвигаясь на самого себя. Манджак менял свой цвет, становился темным, словно нечто плотное обволакивало тело, стараясь защитить эту странную тень, напоминающую Кану кара. Желая заговорить, кам открыл рот, но ни единого звука не донеслось. Голос исчез, а за спиной тени скапливалась голодная тьма. Были видны пепельные руки, что проникали через тело тени, не имея смертной оболочки. Кан думал бежать. Двигаться так быстро, как только мог, однако что—то странное было в том, кто стоял напротив. Не отбрасывая тень, его вторая сущность менялась вместе с халатами: светлый лик становился темнее, кожа будто обугливалась, а глаза наполнялись черной пустотой. Тунур повреждался на глазах. Ткани и нити разрывались от громкого воя кормос, вынуждая Кана прикрыть уши руками. Он не был способен вынести этого воя в нижнем мире, где вокруг не было ни единой защиты. Даже внутренний дух впал в дрему, не позволяя воззвать к его силам.