28 сентября стало известно, что тринадцать из ста сорока двух подписантов уже обвиняются в провокации военных к дезертирству и к неповиновению. Франсуаза Саган и Бернар Франк также попадали в полицию. Во второй половине дня 27 сентября два полицейских города Канн посетили их усадьбу в Брейе. Бернар Франк в это время был в казино Довиля, где его предупредили, что он должен срочно вернуться в Экмовиль. В такси, которое везло его в Он-флер, у Франка появилась тысяча вопросов о том, что же случилось, и он пришел к выводу, что скорее всего кто-то умер или это десант полиции. Вторая гипотеза оказалась верной. В одном из своих произведений, «Безудержный век», писатель рассказывает об этом визите, прошедшем в форме допроса. На пороге дома он заметил Саган. «Не говори, что…» — и я, к сожалению, не расслышал, чего я не должен говорить. Это убедило меня в том, что своей оплошностью я усугубил положение. И это была еще одна из многочисленных ошибок, которые я уже совершил». В гостиной хозяйка дома и двое незнакомцев в форме потягивали пенящиеся напитки. По истечении нескольких часов допроса они подписали показания, подтверждающие их согласие с духом «Манифеста». Затем стражи порядка ушли. Как только полицейские удалились, Франсуаза завалилась в кресло, налила себе крепкого виски, издавая жалобные стоны, как в комедийной пьесе. Бернар Франк был возмущен: «Ну, ты сошла с ума, окончательно сошла с ума! Ты забыла, что на каждом этаже этого дома, во всех комнатах, лежат подшивки журналов Фронта национального освобождения, которые ты, очевидно, не читала. Подумай о письмах, которые валяются повсюду, о манифестах и о записных книжках с адресами!»
Меньше чем через месяц Франсуаза Саган поделилась своим мнением относительно алжирского вопроса с одним немецким журналистом, работавшим в газете «Шпигель». По ее словам, каждый солдат имеет право дезертировать, если он боится войны, но в то же время обладает достаточной силой воли, чтобы стерпеть, когда его назовут трусом и предателем. «Я не толкаю молодых людей на службу к врагу, так как сама не окажу никакой материальной помощи ни одной из воюющих сторон, — говорит она. — Как эти юные переселенцы, по нескольку лёт живущие в Алжире, работающие на своей земле, видевшие, как убивают и мучают их жен, братьев и друзей сами алжирцы, могут вынести, чтобы во Франции кто-то сказал, что те, другие, поступают правильно? Я понимаю их точку зрения, она абсолютно естественна. И ничего здесь не поделаешь. Но всякие дискуссии на эту тему между ними и нами совершенно невозможны». Франсуаза Саган целиком погрузилась в борьбу. В этот смутный период ей случалось предоставлять убежище бежавшим алжирцам, и некоторых она провела через границу. Кроме того, она тайно встречалась с Франсисом Жансоном, разыскиваемым французской полицией за нанесение ущерба безопасности государства. Бывший главный редактор журнала «Там нуво» одновременно отвечал за деятельность руководящего комитета французского бюро Фронта национального освобождения. После встречи с Франсуазой Саган он поделился своими впечатлениями: «В компании с Франсуазой я чувствую себя словно в семье, настолько она прониклась идеями, которые я защищаю. Я был одним из первых, кто восхищался ее писательским талантом, что вызывало бурные дискуссии в журнале «Там модерн». Роже Вайян тоже был один из немногих, кто встал на ее сторону».
Из-за всех этих деклараций 23 августа 1961 года квартира на бульваре Малерб, где жили родители Саган, была опечатана. Пьеру Куарезу удалось проникнуть в дом меньше чем за тридцать минут до взрыва. В час ночи зарядное устройство, установленное около деревянной двери здания, взорвалось и выбило все замки. Также разбились все стекла как в доме Пьера и Мари, так и в соседнем строении.
Двадцать лет спустя после появления «Манифеста 121-го», в октябре 1988 года, подписавшие этот документ вновь объединились, во всяком случае, частично, и среди них — Франсуаза Саган. На этот раз они сформулировали другой документ, озаглавив его «Возмущение 121-го»: «В 1960-м в «Манифесте 121-го», из-за которого некоторые из нас были обвинены, но от которого мы никогда не откажемся, было написано: «Дело алжирского народа — это дело всех свободных людей». Опираясь на это убеждение, мы и сегодня выражаем свое возмущение. Мы осуждаем кровавые репрессии, которые проводит алжирское правительство против своей бунтующей молодежи. Мы требуем от французского правительства обратиться к алжирским властям с требованием положить конец политике, которая порочит независимую страну Алжир».
В 1960 году решительность, с которой Франсуаза Саган окунулась в общественную жизнь, имела особое значение. Разве она не являлась представительницей своего поколения? После публикации правительственного доклада по делам молодежи ее попросили ответить на вопросы Французского института общественного мнения:
— Как вы считаете, вам повезло или не повезло жить в эту эпоху и почему?
— Мне повезло. Исключительно интересное время.
— Чем вы занимаетесь? Довольны ли вы своей профессией? Почему?
— Я писательница. И очень этим довольна. Для меня это — лучшая профессия.
— Вы получили такое образование, которое хотели? Считаете ли вы, что оно помогло вам преуспеть в жизни?
— Два экзамена на степень бакалавра и один подготовительный курс в университете — этого вполне достаточно. Терпеть не могу учиться.
— Вы счастливы? Аргументируйте свой ответ.
— Да, но этого не объяснишь.
Саган явно приняла игру, но решительно отказывается и всегда будет отказываться, когда ее называют представительницей своего поколения: «Мне кажется, это полный бред. Меня это не интересует. Я хочу сказать, что не вижу в этом ничего полезного. Я не хочу быть «сегодняшней» девушкой. А ведь сколько матерей убеждены, что я типичный представитель послевоенной молодежи!»
Очень скоро литература вновь взяла верх в жизни Франсуазы Саган. Ее новый роман уже с нетерпением ждут в издательстве «Жюльяр», его выход запланирован на 15 июня 1961 года. Но в феврале она не написала и третьей части. Ее существование в Париже было слишком насыщенно, и искушение встречаться с друзьями слишком велико. Чтобы уединиться, она уехала в швейцарские Альпы, на виллу в Клостер. Здесь она одна, или почти одна — ее сопровождают Паола Сан-Жюст, Жак Шазо и Бернар Франк. Между двумя спусками с заснеженных гор, которые Франсуаза освоила через два месяца после выздоровления, она продолжила работу над книгой, но никак не могла ее закончить. В апреле Саган появилась в Париже, где у парикмахера Александра отпраздновала появление своего первого седого волоса. С бокалом шампанского в руке, посреди шампуней, маникюрных принадлежностей, в компании неекольких клиенток, среди которых Жизель Жюльяр, супруга Рене Жюльяра, и Мари Белль, уверяющая Саган, что теперь есть «чудесные краски для волос», романистка смеялась, видя в зеркале, как она постарела. После короткого пребывания в Париже Франсуаза вновь уединилась в Экмовиле. Здесь наконец в стихотворении «Чужой», включенном в цикл «Небольшие поэмы в прозе» Бодлера, она нашла заглавие к своему новому роману. «Волшебные облака» так оно звучит.
Саган пишет, что ее нет ни для кого. Но очень скоро ее имя вновь появилось на страницах газет. Читатели были удивлены и встревожены, узнав, что романистка находится в клинике Виллекрен (в департаменте Валь-де-Марна). Говорят, что она в полном здравии, скорее всего переутомилась. «Моя дочь просто устала, ей необходимо несколько дней отдыха», — подтвердил Пьер Куарез. Мать посоветовала дочери ехать в горы, но они «наводят на нее тоску». Ее друг, Жак Шазо, представил свою версию: «Позавчера я ужинал с Франсуазой в ресторане «Лаперуз». Она совершенно здорова. Сегодня утром я разговаривал с ней по телефону. Речь идет лишь о профилактическом лечении. Мы считаем, что она должна пройти обследование. В последнее время она похудела, легко раздражается, мало ест и плохо спит».
На последнем дыхании Франсуазе Саган все-таки удалось закончить книгу, и она вновь уехала на Капри вместе с Жаком Шазо и молодой женщиной по имени Паола Сан-Жюст, чтобы немного отдохнуть за десять дней до выхода в свет романа, который должен появиться в день ее двадцатишестилетия.
