Абиссалийка промолчала, а потом и вовсе отвела взгляд. И её братец воспринял это как согласие. В бледной ладони альбиноса тускло сверкнул короткий клинок, отражая мертвенный лунный свет. Но я бесстрастно следил за всем происходящим, как зритель в кинозале. Будто бы меня оно не касалось. Страх? Ха. Ха. Ха. Я слишком истощен даже для этого. Та часть мозга, которая за него отвечает, уже отключилась. Пожалуй, только благодаря продолжающемуся действию Ясности мне удается воспринимать окружающую реальность.
Ташек грубо ухватил меня за волосы и запрокинул голову, оголяя шею. Сталь холодом поцеловала кожу чуть повыше кадыка. Всего одно движение, и меня уже ничто не спасёт. Даже если я найду в себе силы сотворить «Божественный перст», он лишь продлит мою агонию. Да ну и пусть. Надоело. Я… слишком… устал…
И вот на моё лицо брызнуло что-то горячее. По вкусу и запаху — кровь. Неужели моя? Знатный, должно быть, фонтан ударил из моей распоротой глотки. Но почему я ничего не ощущаю? Я ж захлёбываться должен…
Лениво распахнув веки, я застал странную картину. Ташек всё так же стоял надо мной. Его лицо окаменело от напряжения, а челюсти сильно сжались. Рядом с ним замерла сестра. А на меня периодически капало что-то тёплое.
— Нас… шафа? — прерывисто выдохнул кьерр. — Ш-што… ты… ах-х-х…
Не договорив, он пошатнулся, словно пьяный. И только сейчас, опустив взгляд, я заметил, что из груди у абиссалийца торчит рукоятка ножа. А сжимает её узкая ладошка Насшафы.
— Прос-сти, Ташек… но Риз-з мой шаас, — тихо проговорила она.
Братец в последний раз посмотрел стремительно стекленеющими глазами на свою родственницу. После чего испустил дух. Клинок альбиноски с хирургической точностью нашел его сердце. Поэтому смерть пришла быстро.
Проводив равнодушным взором падающее тело кьерра, я даже отыскал в себе силы усмехнуться. Нет, ну я просто каким-то дьявольским везением овеян. Вот бы мне за карточным столом в прошлой жизни так фортуна улыбалась. Неужели Ваэриса за это надо благодарить?
Насшафа тем временем извлекла свой нож из убитого сородича, тщательно обтёрла его, тяжко вздохнула и… практически неслышно разрыдалась. Она опустилась на колени прямо передо мной, закрывая ладонями лицо. Абиссалийка глотала слёзы, не позволяя издавать себе громких звуков. Но плечи её содрогались так сильно, что казалось будто альбиноску колотит лихорадка.
— Почему ты плачешь? — шепотом спросил я.
— Я… я… я предала с-с-свою… с-с-семью… Риз… — поведала нелюдь в перерывах между всхлипываниями. — М… м… мне нет боль-ш-ше дороги наз-з-зад… Я из… из-з… из-згой! Я долж-жна была убить тебя. Ис-скупить вину перед ульем. Так приказал отец-с-с… Но вмес-с-сто этого…
Она шумно всхлипнула и ненадолго замолкла, борясь с собой.
— У меня больш-ше нет дома. Мне некуда идти. Пустош-ш-шь станет моей могилой… — закончила свою речь Насшафа.
Я честно задумался над услышанным. Меня порадовало, что от абиссалийки не прозвучало ни единого упрёка или обвинения в мой адрес. Она приняла своё решение сама. И ответственность готова была нести за него единолично. Не знаю, как у кьерров, а в человеческом обществе это весьма ценное качество. И далеко не самое распространенное. Что ж, видимо, судьба у меня такая, собирать вокруг себя отщепенцев…
— Если тебе некуда возвращаться, пойдем со мной? — предложил я. — Наши города огромны, и жизнь в них зачастую не замирает даже ночью. Одинокая красноглазая красотка без труда растворится в темноте переулков. И заскучать тебе там будет некогда.
Насшафа от моих слов замерла, перестала плакать, но ладоней от лица не отняла. Возможно, она сейчас думала, что неправильно поняла неродной для неё язык. Но я, чтобы развеять все сомнения, с титаническим усилием поднял непослушные руки, взял альбиноску за запястья и развёл их в стороны. Вернее, это она позволила их развести. Потому что сам бы такое вряд ли смог осуществить в своем нынешнем состоянии.
Наши глаза встретились. Её кроваво-красные и мои янтарно-желтые. Зрительный контакт лучше всяческих доводов помог убедить абиссалийку, что я не шучу.
— Поч… чему, Риз-з? — одними губами произнесла она. — Зач-чем это тебе? Я думала, что была для тебя лиш-шь тюремщ-щиком.
— Я только что уничтожил целый город своих соплеменников, — грустно молвил я. — Тысячи душ ушли из этого мира по моей воле. Должен же я совершить хоть одно доброе дело сегодня?
— Нет… прос-с-сти! Я не с-смогу! Ж-ж-жить среди людей это слиш-ш-шком… — отрицательно замотала головой белокожая демоница и попыталась отстраниться.
Однако я удержал её. Хотя нет. Она вновь позволила мне это сделать.
— Я же освоился в твоем улье, Насшафа. Чем ты хуже меня?
— Но… я… мне… ш-ш-ша!
Нелюдь не сумела выдумать аргументов и зло зашипела на саму себя. А я, преодолевая сопротивление непослушной плоти, протянул ладонь и погладил её по белоснежной щеке. И, пожалуй, впервые за всё время сделал это искренне.
— Не бойся, — ласково прошептал я. — У тебя получится. Я научу тебя всему.
Абиссалийка вжалась в мою руку, словно потерявшийся котёнок. И я кожей ощутил влагу её пролитых слёз. Кажется, она действительно готова на всё, ради своего шаас…
Глава 10
Виды вырезанного под корень Фаренхолда угнетали и леденили душу. Как-то даже не хотелось верить, что я ответственен за это зверство. Восходящие лучи солнца осветили горы трупов, заботливо сложенные и обмазанные сколопендрами какой-то пахучей гадостью, замедляющей гнилостные процессы. Даже без приказов хозяев отродья покорно следовали заложенным в их разумы установкам. Можно не сомневаться, что этот жуткий караван доберется до улья без Насшафы. Впрочем, мне бы хотелось, чтоб все падальщики сгинули по пути. Пусть Азархан поглотит их…
Мертвецов было так много, что создания кьерров не успели собрать всех. Сейчас, при наступлении дня, чудища попрятались в сырых подвалах, отложив сбор свежей плоти до следующей ночи. И я имел «прекрасную» возможность полюбоваться плодами трудов своих.
Я шел по опустевшим улицам, заглядывал в зияющие проёмы с обломками дверей, высаженных тушами горбатых асшатари. Вдыхал запах свернувшейся крови. Слушал мертвенное безмолвие. До утра не дожил ни один из защитников и жителей Фаренхолда. Порождения Абиссалии достали абсолютно всех. Даже животных.
За очередным поворотом я обнаружил переулок, до которого сборщики падали еще не успели добраться. Здесь последствия кровавой бойни остались в первозданном виде. Рассеченные костяными косами трупы, причем, преимущественно женские. И, как ни печально, детские. И ни одного солдата. Куда эти люди собирались бежать из кишащего измененными созданиями города? Никто уже и никогда не узнает.
Пожалуй, мне стоит поблагодарить Ясность и диссонатию за свалившийся на меня отходняк. Сейчас я превратился в заторможенного и апатичного зомби. И смотреть на вымерший Фаренхолд было не слишком больно и противно. Однако даже так я не решился зайти в залитый багровым переулок. А тут еще и Лиас нагнал меня…
— Риз, какого дьявола ты здесь шатаешься⁈ Мы тебя потеряли! — сердито прокричал он.
Последствия применения зелья для озарённых сделали его еще ворчливей, нежели обычно. Остальных Безликих тоже, но те не решались мне ничего высказывать, предпочитая огрызаться друг на друга.
Изгнанник ускорил шаг, поравнялся со мной, но по пути невольно заглянул за угол дома, где валялись распотрошенные тела горожан. На чело милитария тотчас же наползла сумрачная тень.
— Боги милосердные, за что вы так с ними… — прошептал магистр, опускаясь на колено и закрывая глаза ближайшей покойнице.
— По легендам, Лиас, Многоокий создатель породил богов. А те из плоти и крови своей сотворили наш мир. Если у них получилось такое детище, то они какие угодно, но не милосердные, — сплюнул я.
— Но разве это не наших рук дело? — поджал тонкие губы мужчина.
Я негромко фыркнул, но ничего не ответил. В какой-то степени мы оба правы. Однако рассыпаться в объяснениях мне не хочется. Не уверен, что известие о том, что я эмиссар смеющегося бога и действую в соответствии с его волей, будет воспринято с радостью. Люди просто не поверят, что их спасением озаботился покровитель воров, а не, к примеру, Кларисия — великая заступница. Но, что поделать, если только жуликоватый Ваэрис беспокоится о судьбе человечества?
