— Всего этого уже не вернуть, Арь, — холодно отозвался Лучезар. — Не я решал, не я создавал глобальную систему преобразования. Меня прислали сюда следить и судить уже спустя многие миллионы лет после внедрения новой системы...
— Каково это было слышать, — игнорировал его Арь, продолжая свою наступательную речь, — весь этот ужас ревущих облаков, огненных Небес, падающих на леденеющую Землю. И каждый день помнить, как ты сам, собственными руками уничтожал Жизнь. Каково тебе, Лучезар, каждый день наблюдать, как создаются новые платы на основе кремниевой формы жизни, как стирается информация в попытке обмануть Вселенную, как убивается последняя живая искра в мозге единственного и Единого для всех нас Космочеловека? За всё моё бесконечно долгое существование я не нашёл для себя оправдания, я не простил самого себя. Так что, Лучезар, засунь себе все мои награды знаешь куда! Радости они мне не принесли. Лишь муки совести, что жалят и жрут меня хлёстче всякой адовой бездны. Риши, Реций, — в последний раз обратился к нам Арь, — бегите! Возвращайтесь в измерение Юса и никогда, слышите, никогда не открывайте портал снова ради этих уродов. Даже если они станут обещать помощь или союз, или начнут шантажировать родными, любимыми. Всё это они проделывали не раз и не на одной планете. Закройте портал, убейте Юса и берегите кристалл как зеницу ока!
Тут старик назвал своё имя. По-особенному, вырвав его из самых глубин души, издав при этом настолько тяжёлый, придавливающий к земле звук, от которого взорвались стёкла в помещении, по стенам расползлись глубокие трещины, а из наших ушей брызнула кровь. Вибрационная волна, едва не убив нас с Рецием, пошла в сторону Лучезара, успевшего закрыться магическим щитом, в то время как Солнечный дайтья ещё больше увеличился в росте. На его плече замерцал колчан со стрелами, и уже в следующее мгновение он натягивал тетиву гигантского огненного лука, вкладывая туда сразу три стрелы.
Понимая, что Арь задействовал все свои резервные силы и жертвует собой, желая дать нам возможность уйти, мы с Рецием бросились исполнять последнюю волю старика. Сколько у нас оставалось времени — мы не представляли. Предугадать Лучезара было довольно-таки сложно. Но нам хватило и того зрелища, кое мы наблюдали перед тем, как покинули зал.
Лучезар поднял два пальца правой руки, и вокруг них завращался огненный диск. Шансов выжить у старика не было: образ Лучезара вскоре скрылся за восьмиспицевым расширяющимся пламенным колесом.
— Я, — прогрохотал Лучезар, — Государь Красного Солнца, собираюсь судить тебя, Арь!
— Я, — не менее грозно ответил ему Арь, вновь вынимая огненные стрелы из колчана, — шлю тебя куда подальше! К истинному Уду ты никакого отношения не имеешь...
Апокалипсис... что в переводе с греческого — «снятие покрова»
С порванными барабанными перепонками переговариваться невозможно. Если только жестами. Но у нас с Рецием неожиданно появилось преимущество: каким-то образом мы стали слышать друг друга без слов и понимать без жестов. Мы научились видеть друг друга внутренним взором, так как зрение помутилось настолько сильно, что собственных рук было не разглядеть.
Объяснив Рецию то, что требовалось сделать, я выжидающе заглянул ему в самую душу. На секунду он окунулся в воспоминания: увидел лица племянников, вспомнил мать — в виде полуживого мертвеца; замученного, казнённого отца, сестру... Вспомнил всю свою прежнюю жизнь, проведённую в постоянном страхе, в ожидании что вот-вот их семью поймают, накажут и превратят в таких же жалких извращенцев, в коих превратили всех остальных в измерении Юса.
Положив руку на моё плечо и задержавшись лишь на мгновение, Реций рванул в одну сторону, а я помчался в другую. Мы оба понимали, что это единственный выход из положения. Скорее всего, Лучезар уже предупредил охрану, и меня всей армией поджидали у Врат, полагая, что я последую совету старика и захочу вернуться за Акадой.
Больше всего я опасался, что Лучезар, прикончив нашего отважного спасителя, теперь пустит своё грозное оружие — Сударшану — по мою душу. В моём состоянии сопротивляться было бы вообще бессмысленно.
Безумная головная боль, льющиеся из глаз слёзы, расплывчатое, нечёткое изображение всего, что попадалось мне на пути, непослушные ноги и руки, головокружение, тошнота, да ещё и кровь из ушей — всё это не лучшее подспорье в предстоящем деле, но выбора не оставалось. Я твёрдо решил, что сделаю всё от меня зависящее, чтобы в корне изменить ситуацию.
Каким-то чудом я вылетел на улицу. Прищурившись и отыскав ближайшее лёгкое воздушное судно нефилимов, я помчался к нему и уже спустя минуту разворачивался на взлётной полосе под шквальным огнём Толика и его подчинённых. Сделав зигзаг, мне удалось уйти раньше, чем командующий антарктической базой поднял из-под земли старинные оборонные системы атлантов. От них я бы точно не ушёл.
Я держал курс на горную гряду и изо всех сил надеялся, что Рецию удастся вовремя выполнить свою часть задуманного.
И близнец полностью оправдал мои ожидания. К моменту когда я влетел в ледяную пещеру — в глазницу Великого Змея — Реций уже сумел увеличить скорость потоков: и в метро, и на улицах антарктического города, распланированного строго в соответствии со схемой-чипом. Люди-батарейки носились словно угорелые, и город-коллайдер вскоре выплеснул свой мощный импульс, послав его в ту сторону, куда призывал я. Сделавшись живым проводником и перенаправив энергию в мозг Змея, я без страха осознал последствия: Купол Мира начал рушиться прямо на моих глазах.
«Только бы остальные люди во всех измерениях увидели это, только бы успели уразуметь и помочь своими мыслями, чувствами...» — с надеждой взмолился я, когда моё собственное тело распалось на миллионы сознательных частиц, влившихся в поток перенаправленной энергии.
Мне удалось воскресить мёртвого, «вдохнув в него жизни дыхание».
Великий Змей — тот, кого так боятся все Высшие правители Земли; тот, кого испокон веков всевозможные службы правительств бесстыдно очерняют своими грязными деяниями и всячески вызывают к нему отвращение у людей, — ожил.
Горы — его кольца — задвигались и сбросили с себя снежный, ледяной покров. Змею достаточно было немного проползти по старому пути, тщательно срезаемому новыми властителями мира, чтобы мёртвая планета подала признаки жизни. Сколько бы Высшие и их слуги нефилимы ни снимали слоёв почвы, сколько бы они ни срезали старые траектории, всё равно древние магнитные линии оставались на прежних местах, и Змей, даже будучи слепым, превосходно выполнил своё предназначение: пустил импульс по всепланетной сетке — материнской плате.
Планета ненадолго ожила, тут же послав единственный, краткий, но чётко направленный сигнал бедствия...
***
Я очнулся от лёгкого покалывания в пальцах ног. Яркий свет заставил сощуриться, прежде чем мне удалось сладить с непослушной шеей и отвернуться от источника интенсивного свечения. Хотелось ещё немного понежиться в воспоминаниях удивительного сна.
Мне снилась девушка. Я не помнил её имени, не видел её лица и даже не говорил с ней. Но каким-то образом знал, что она стоит за некой дверью.
Сколько раз во сне я открывал эту проклятую дверь, заглядывал за неё, но, никого там не обнаружив, со злостью захлопывал обратно. Меня встречала лишь безбрежная и бездонная Тьма. Мне казалось, что девушка играет со мной в прятки, таится за тёмным покровом.
Я кричал в закрытую дверь, злился на эту девушку; клялся, что больше не стану с ней разговаривать, даже если она сама когда-нибудь выйдет на контакт. Но девушка оставалась немой, хоть и прекрасно слышала меня — там, по ту сторону двери... по ту сторону Стены...
В своём сонном воображении я рисовал незнакомку неописуемой красоты. Но какой бы восхитительной ни представлялась мне эта девушка, как бы я ни смущался и ни умилялся, отдаваясь во власть смелым фантазиям, девушка оставалась печальной, несмотря ни на какие наши с ней фантастические совместные мечты.
