И что странно, её печаль не казалась мне светлой и лёгкой, а напротив, часто она была окутана непомерным отчаянием, бесконечной тяжестью и безысходностью. Тогда я мгновенно забывал о своём обещании молчать и снова предпринимал попытки разговорить незнакомку. Я был убеждён, что она слышит меня.
Не помню, чтобы мне когда-либо снились иные сны. Только эти. Чередом, один за другим, с незначительными вариациями, одни и те же сны — словно зацикливание, словно мой мозг был не в состоянии перескочить на следующий уровень...
В последний раз я молил её о прощении. Какое-то чувство колоссальной вины терзало меня изнутри и разрывало душу на части. Мне так хотелось утешить эту девушку, прижать её к сердцу, слиться с ней воедино и никогда, никогда больше не отпускать!
Но вместо этого я сказал ей, что ухожу, что не могу вечно стоять за этой закрытой дверью, что не осталось у меня больше никаких сил биться головой о невидимую Стену между нами. И именно в тот момент, когда я прощался навсегда, я впервые услышал её голос. Тихий такой, одновременно далёкий и бесконечно близкий — самый приятный тембр на свете. Он буквально прошёл насквозь, озарив собой все мои тела, затем пронзил от макушки до пальцев ног, с одной руки перекатился на другую, получив восторженный ответ от каждой моей клетки! Этот волшебный голос настолько был полон божественной любви и глубочайших, светлых чувств, что я сам засиял, соприкоснувшись с подобной Красотой!
Я так скучал!!!
Откуда я помнил?! Зачем допытывался, зачем требовал от неё ответа всё это время?! Ведь мне было давно известно всё то, что она могла сказать и как именно она могла произнести это, с какой желанной интонацией, вызывающей невообразимый трепет в моём сердце. Однако какое же это было счастье вновь услышать её голос! Пусть даже во сне...
Девушка произнесла только одну фразу: «Не сдавайся. Я слышу тебя, где бы ты ни был, даже если это кажется невероятным, но я слышу тебя».
На радостях я бросился к двери, нашёл в себе силы, чтобы распахнуть врата в иной мир, а там... там всего лишь глупая лампа била мне в глаза неприятным белым светом.
— Риши! Ты очнулся! — воскликнул кто-то рядом.
Ненавистную лампу убрали, и мои глаза постепенно сфокусировались на лице мужчины.
— Риши, ты узнаёшь меня? — осторожно переспросил он, нервно откинув со своего ярко-красного лица пряди жгуче-чёрных волос.
— Он пока ещё в шоковом состоянии, дезориентирован в пространстве и во времени, но скоро придёт в себя, — услышал я ещё один голос и повернул голову: по другую сторону стола, на котором лежало нечто, что я определил как своё собственное краснокожее тело, стоял голубоглазый, светлокожий блондин и мило улыбался мне.
— «Риши»? — впервые разомкнув губы, я робко воспользовался такой загадочной функцией, как голос. Вышло не очень. — Это меня так зовут?
— Да, — поёжился блондин: он-то разговаривал не открывая рта. — А я — Лучезар. А это... — и он указал на краснокожего,— твой отец.
Я вновь вернулся к рассматриванию «отца». Он показался мне красивым: с ярко горящими, огненными глазами, в которых плескался пламенеющий океан, с идеальными чертами лица, с вплетёнными в длинные волосы изящными украшениями, с широкими плечами и узкой талией, где красовался ремень, изобилующий драгоценными камнями. Тут моя память сделала кувырок, и я отчётливо вспомнил все радостные события, связанные со словом «отец».
Мои глаза расширились от изумления, и я порывисто произнёс:
— О, отче! Я так рад! Что со мной было? Я ничего не помню, кроме детства.
— Это печально. Но ничего страшного, всё поправимо. Со временем ты всё вспомнишь.
— Где я сейчас?
— Ты сейчас дома, — внимательно смотря на меня, изучал мои глаза отец, — на Юни Соларе.
Я продолжал счастливо улыбаться и думать, что лучше дома места просто не существует! И отец у меня замечательный. И этот Лучезар — тоже!
Но мне не давал покоя странный сон, и тогда я спросил:
— Деревянные двери... Они существуют?
Отец обменялся с Лучезаром настороженным взглядом, после чего задал мне встречный вопрос:
— Какие ещё деревянные двери? Ты о чём?
— О деревьях, — неуверенно уточнил я.
— Никаких деревьев не существует. Что за глупости, Риши? Как тебе такое в голову-то могло прийти?
Повисла настолько неуютная пауза, что тишина начала резать уши, но я не спешил её нарушать. Первым заговорил Лучезар.
— Поднимайся! Залежался ты тут. И в следующий раз не выходи в плазмосферу голодным. Прежде нужно хорошенько подзарядиться, а уж после...
— Так это всё произошло со мной из-за голода?
— Именно, сынок, именно, — похлопал меня по плечу отец. — И поменьше виртуальных игр! Скоро ритуал на призыв энергии, тебе стоит присоединиться и подкрепиться.
— А откуда призывают энергию для питания?
— Как обычно, из Великой Пустоты, — участливо улыбнулся отец.
— Послушай, — свесив голые ноги со стола, нахмурился я. — А что с моей матерью?
— Риши, ты меня сегодня... — Отец поднял брови. — Просто убиваешь! У тебя явные мозговые нарушения.
— Но я же помню маму.
— Это всего лишь воспоминания удачных игр. При функциональных нарушениях работы мозга может возникать зацикливание на каком-то определённом моменте. Для тебя это временное явление. И запомни: у тебя, как у отдельной особи, нет матери.
— О... — опустил я глаза. Затем спрыгнул на пол и пошёл.
Мне с трудом удалось сделать пару шагов. Складывалось ощущение, что я впервые учился ходить.
— Чем собираешься заняться? — поддержал меня Лучезар, когда я чуть не свалился на белоснежный, подсвеченный со всех сторон пол.
— Не знаю... А чем я обычно занимаюсь?
— Так, Риши, — засмеялся отец, — я надеюсь, тебя не придётся заново учить тому, как правильно поглощать энергию?
— Нет, — ответно рассмеялся я, — я это помню. — И, отвернувшись, пробубнил себе под нос: — Кажется...
На Юни Солар готовились к главному событию: очередному сбросу плазмосферы.
В этот период обычно устраивались грандиозные праздники и пиры. Это было нечастым торжеством, и на моём веку происходило только в третий раз. Хотя я и этого не помнил, но верил на слово отцу.
Всё молодое поколение выскочило на улицу. Мы поднимались в небо огненными вспышками, кто-то даже уже научился разлетаться на мелкие шары и взрываться с выплеском колоссальной энергии, а затем снова собираться в единое целое. Кто-то выделывал петли, кто-то смешно пузырился.
Летая с приятелем, я не заметил, как мы оказались на границе, которую нам строго-настрого запрещалось нарушать.
— Слушай, Вайю, — зависнув над почвой, задал я вопрос своему другу, — как ты думаешь, что там?
— Граница, — резвился вокруг меня Вайю, то и дело меняя интенсивность свечения.
— Я знаю, что граница. Но неужели тебе никогда не хотелось узнать, что за ней? Неужели это менее интересно, нежели играть дома в виртуальную реальность, придумывая всё новые и новые миры?
— Послушай, Риши, там опасно. Мы не сможем там находиться. Это всем известно. Там такие суровые условия, кои никак не подходят нашей плазменной форме жизни.
— Вайю, — не унимался я, всё оглядываясь и оглядываясь, пока друг тащил меня обратно на нашу гору Од, — а ты никогда не задавался вопросом, почему мы принимаем именно такой вид? Он какой-то нелепый...
— Расставь ноги и руки, и тебе он уже не будет казаться нелепым! — засмеялся Вайю. — Вот если твоя внешняя энергетическая оболочка сократится хотя бы на одну конечность — вот это будет уже нелепым! А так ты очень даже ничего... Шестилучевые звёзды мне нравятся куда больше, нежели пятиконечные. А Лучезар так вообще совершенство — восьмилучевой! В легендах говорилось и о двенадцатилучевых, и о более двадцати лучах, но на то они и легенды, чтобы привирать немного.
— Да-да, — автоматически закивал я, — но всё же... Почему именно такой образ? Мы же можем вечно оставаться плазмоидами или молниями, к примеру, свободно летая в верхних слоях плазмосферы, но всё равно почему-то возвращаемся на гору Од, под купол, к этому образу. Возвращаемся в наши покои, уютные домики, в мягкие кресла, в которых так любим сидеть и подключаться к общей виртуальной нейросети? Мы включаем дурацкие лампы, в то время как каждый из нас способен светить ярче тысячи светильников.
