— Я так не живу! — вскинулась Акада. — Я не бесчувственная дрянь! Не выставляй меня такой.

— Вот и ты не выставляй меня таким! Не надо думать, будто мне это так легко далось. Тому, кто умеет чувствовать чужую боль, убивать гораздо сложнее.

— А ты, можно подумать, умеешь чувствовать?

— Намного острее, чем ты это себе представляешь. И отнять у кого-то жизнь для меня невыносимо тяжело. Помимо всего прочего для меня это не только гигантская ответственность, но ещё и ноша, которую я, в отличие от других, способен вынести, «переварить», не отравив самого себя. Только к чему такие сложности, к чему энергозатраты? Давай в следующий раз всё будет по-другому: ты не кричишь от ужаса и не барахтаешься под очередным ценителем плотских утех, а просто расслабляешься и получаешь удовольствие. Тогда и я расслабляюсь и никого не убиваю. Зачем мне поганить свою карму из-за тебя? В конце концов, ведь это твоя жизнь, твои приключения, твои ошибки и твоя расплата за прошлые прегрешения. Ты ведь веришь в карму, эзотеричка? А я, уже дважды избавив тебя от столь важного жизненного урока, только оказываю медвежью услугу — лишаю тебя возможности познания и расплаты. Больше не буду. Обещаю. Побудь жертвой, почувствуй всю справедливость сансары. Я думаю, ты сразу пересмотришь своё отношение к незыблемым постулатам и больше не станешь принимать на веру многотомные труды великих теоретиков.

— Насилие порождает насилие. То, что ты убил Питера и тех разбойников, не меняет ситуацию во всём мире. Душевные уроды и аморальные люди не прозреют от твоего поступка. Напротив, кто-то подумает, что и он способен на убийство. И начнёт вершить своё правосудие, исходя из собственных представлений о добре и зле. При чём здесь моя карма? Ты смотрел на Питера и сам взвешивал, сам принимал решение. Тебя никто не заставлял. Я не просила тебя о помощи. А даже если бы и попросила, то ты сам оценивал ситуацию. Ты повернул колесо сансары по собственной воле и вклинился в мою судьбу. Но с таким же успехом ты мог бы остаться безучастным к моим слезам.

— Верно! — щёлкнул пальцами я. — Знаешь, есть такие клетки внутри тебя. Они неустанно борются с насильниками и захватчиками: с вирусами и бактериями. А есть и те, которые пожирают мёртвые клетки, видоизменённые, сломанные. Это их работа, призвание. Но давай они не будут всего этого делать, потому что кто-то расскажет им сказочку о том, что якобы никто не имеет права забирать жизнь, даже они. Сказочку о том, как приятно оставаться пассивными розовыми хрюшками, заботясь о собственной карме больше, нежели о всеобщем Доме; о том, что таким образом можно преспокойненько просуществовать, спрятавшись в скорлупе, в ожидании часа всеобщего неожиданного оздоровления и просветления. Как думаешь, если эти особые клетки примут на веру сказанное, ты долго проживёшь?

— А ты такой особенный, да? — раздувала ноздри Акада, бунтуя всем своим существом против услышанного. — Полагаешь, что очернив себя, выполнив работу по «зачистке», ты сам не превратишься в продолжение того, от кого ты избавил этот мир?

— Я же не отравился, не сломался, совершив то, что требовалось по природе вещей, по справедливости. Насилие не является нормой ни в этом мире, ни внутри твоего тела, ни во всей Вселенной. Всё должно происходить по любви и согласию. И когда это согласие нарушается, то нарушается и равновесие всех систем, в организм внедряются извне. Чужие, понимаешь? Инородные тела, использующие тело, уродующие его, убивающие задолго до предполагаемого конца. Ведь в нормальном теле, даже если тебя пожирают, это тоже происходит по взаимному согласию.

— С чего ты это взял?

— С того, что я это знаю. Жизнь добровольно отдаёт себя другой жизни, продолжая существовать внутри иного тела, строя его здоровые и живые клетки. И тогда мир развивается, растёт, а не чахнет. Или ты настолько глупа, что до сих пор веришь в миф о естественном отборе, о Проекте без Проектировщика?

— Сказал демон, пришедший из мира, где принято использовать мелких людишек как скот, — колко напомнила Акада. — Любой мир когда-нибудь зачахнет, даже если это сам Брахма. И Его Проект это точно предусматривает! И вообще, с твоей стороны это выглядит не очень-то скромно. Вежливые и воспитанные люди сами себя не нахваливают, не говорят, что они особенные, а наоборот пытаются принизить свои достоинства. Но ты к ним не относишься. Ты вообще не человек! Ты грязный демон.

— А разве я нахваливаю себя?! — Она меня уже окончательно разозлила, и я цедил каждое слово, едва сдерживаясь от откровенных оскорблений в её адрес. — Люди, которые принижают свои достоинства — лицемеры. Потому что одно дело — смолчать, не нахваливаться, не кричать о себе на каждом шагу и честно, открыто, не стесняясь, выражать восхищение другим человеком, его поступками, навыками или познаниями. И совсем другое дело — намеренно нарываться на комплименты, специально выставлять себя жалким человечком, дабы пожалели, похвалили и восславили. А ты такая: «Ой, что вы! Я недостойна ваших похвал. Вот вы — это совсем другое дело!» — гримасничал я ничуть не хуже голливудских актёров. — И тебе в ответ: «Нет-нет, я — это ничтожество по сравнению с вами! Мне ещё многому нужно учиться. Вы — мой пример для подражания! Я молюсь на вас, просто кончаю!» Это вызывает ответную реакцию: «Ох, я, конечно, хороша! Кончать можно, это не возбраняется, но лучше молиться и учиться у меня, как я у вас...» И так продолжается ровно до того момента, пока одному из собеседников не надоест эта игра, это притворство, и он открыто не скажет, что ничему не собирается учиться у другого, потому что сам лучше всех всё знает! Сделав это, он (или она) тут же переходит из разряда «тот, от кого кончают» в разряд «тот, на кого кладут». При этом изначально каждый из собеседников прекрасно знает, что именно он — самый лучший, самый правильный, восхитительный, красивый и умный. Просто потому, что так устроено живое существо. Авторитеты мешают собственной душевной работе, и любой мало-мальски умный человек прекрасно понимает это. Или хотя бы чувствует на интуитивном уровне. Без самомнения его личная жизненная программа не заработает, не раскроется, потому что он не научится мыслить самостоятельно, не научится отличать свои вселенские задачи и функции от чужих задач, не научится понимать, насколько именно он важен для всеобщего развития.

— Но у некоторых это самомнение завышенное! — указала она на меня.

— Нормальное.

— Не нормальное, а завышенное!

— А, по-твоему, должно быть заниженное?

Мы стояли с Акадой посреди пустынной широкой дороги и, уперев руки в бока, обжигали друг друга молниями, что вылетали из наших сощуренных глаз.

— Не заниженное, но хотя бы скромное, — нравоучительно дёрнув бровями, заметила она.

— То есть потаённое.

— Что?

— Скромное — это от слова скрывать, таить. Другими словами — лицемерить.

— Ты невыносим!

— Ты тоже невыносима! Больше ни за что не помогу тебе!!!

Губы Акады задрожали, из глаз закапали слёзы.

Не терплю женских слёз! У меня на них аллергия, проявляющаяся в сердечно-душевных спазмах.

— Хватит капать, пошли, — махнул я, опасаясь, как бы с минуты на минуту в моей душе не начался государственный переворот. Если это произойдёт, я точно сдам позиции и прижму девчонку к себе. А это грозило самым страшным: привязанностью. Да не могу я привязываться к ректорскому трофею! Нет, никак нельзя.

Отвернувшись, я пошёл вперёд, не дожидаясь, когда Акада последует за мной.

— Шевелись, невыносимая. Там, кажется, уже городские врата виднеются. Давай уже найдём этот артефакт и вернёмся в прежний мир. Или хотя бы отыщем себе спокойное местечко, где я смогу потренироваться и понять, как управлять новоприобретёнными навыками. Вдруг удастся не только внутри этого мира дверь соорудить, но и открыть нужный портал безо всякого артефакта. Конечно, имеется ещё один способ, как вернуть мне магию...

— Даже не заикайся! — гневно утёрла слёзы Акада. — Я ни за что не стану спать с тобой!