После чего мы все отрубились, заснув прямо на траве.

***

Солнце было уже высоко и время клонилось к вечеру, когда мы пробирались сквозь непроходимую чащу, но тут заприметили хижину-землянку.

— Здесь переночуем, — твёрдо заявила Акада, толкнув дверь, и бесстрашно ступила на лестницу, ведущую вниз.

— У тебя настоящая тяга к лесным избушкам, — проворчал я, спускаясь вслед за ней. — Прямо болотная ведьма какая-то. Вдруг здесь кто-то живёт, а ты так бесцеремонно врываешься, даже не постучав.

— Иди первый, — предложила она, обернувшись.

— Нет-нет, уж лучше ты, — изобразив страх, отмахнулся я. — Если тебя сожрут, то я ещё успею выбежать обратно.

— Рыцарь! — фыркнула она. — От оскорбления меня сейчас удерживает лишь то, что ты спас нас после кораблекрушения. Не дрейфь, никто здесь не живёт, кроме... — Она запнулась, оглядев однокомнатный домик.

— Охотника, — завершил фразу Питер, когда зашёл следом за нами. Даже его, выросшего в развратном мире, передёрнуло от многообразия орудий для убийств и пыток. Они поблёскивали сталью в свете негасимых ртутных светильников.

— Что это? — подошла к лампе Акада. — Такой мягкий, молочный свет...

— То, что люди уже не могут себе позволить.

— Жаль, это решило бы многие мировые проблемы.

— Именно поэтому у вас больше нет таких светильников, — отозвался я, изучая оружейный арсенал, развешанный по стенам.

— А были? — удивилась Акада.

— Разумеется, — засмеялся я. — А ты думала, люди со свечками раньше жили?

— Такие продвинутые светильники, а дом — землянка. Почему?

— По той же причине, почему здесь на лошадях ездят, а не на машинах. Это остатки роскоши. Небось, надумала с собой такой светильник утащить? И правильно, сэкономишь на оплате за электроэнергию, — хмыкнул я. — Но это только в том случае, если мне не удастся утащить тебя к Лучезару.

— Что такое электроэнергия? — насторожился Питер. — И куда вы собираетесь забирать этот светильник? И вообще, кто такой Лучезар?

Акада не ответила ему, вновь вернувшись к рассматриванию диковинных ламп.

— Растопите печь, — вскоре кивнула она и указала на дрова, сложенные у старой, почерневшей печи, что занимала половину землянки, — а я поищу еду. Может, здесь остались какие-нибудь съестные припасы. Рядом с домом я заметила колодец. Так что тащите воду. Если там, конечно, ведро имеется.

Припасы обнаружились почти сразу, но на шикарную трапезу рассчитывать не приходилось. Акаде каким-то образом удалось сварить суп из кореньев и сушёных грибов да слепить пресные лепёшки из грубой муки. Тем и поужинали.

— Я тут карту обнаружил, — обрадовался Питер, разворачивая на столе обляпанный жирными пятнами свиток. — Крестик, надо полагать, это мы.

— Значит, недолго топать до поселения городского типа, — навис над картой я, разглядывая вполне понятные обозначения. — Вот и космопорт. Нам точно туда.

— Что такое космопорт? — уставился на меня Питер. — Ты что-то путаешь, Риши. Это просто храм и пирамиды.

— А рядом, как правило, космопорт. Не спорь, если не знаешь, — раздражённо отмахнулся я.

— Смотрите, здесь павлин нарисован! И дворец, и сады, и даже... танк! — заливисто рассмеялась Акада, а Питер, перестав жевать лепёшку, с очевидным интересом уставился на девушку.

Позднее, когда Акада заваривала чай из листьев дикой малины и разливала его по чашам, Питер поинтересовался:

— А почему ты парнем притворялась, когда на корабль взошла? Ты вполне симпатичная. И стройная. Зачем скрывала свою внешность?

— Затем и скрывала, — покраснела Акада, — чтобы не пялились.

— Ты странная девушка. Всем женщинам нравится, когда на них смотрят, когда ими восхищаются, а ты, напротив — стремишься спрятаться, укрыться от мужского внимания.

— Оно бывает слишком уж навязчивым, это ваше внимание.

Питер лишь посмеялся в ответ и, откупорив бочонок с вином, принялся лакать напиток... чашу за чашей.

— Ты назавтра будешь мертвецки пьяным, и мы отправимся в путь без тебя, — спустя час попыталась урезонить его Акада, но Питер, схватив её за запястье, пролепетал заплетающимся языком:

— Слишком высоко себя ценишь, женщина, — усаживая её к себе на колени, заявил он, — тебе должно быть известно твоё место, а ты весь этот час встреваешь в наши с Риши разговоры.

— Я знаю своё место, а вот ты подзабыл, — наградив его пощёчиной, вырвалась Акада. Да вот только Питер был не из тех, кто пощёчины прощает. Размахнувшись, он всадил Акаде ответно, да так, что она пролетела вперёд, рухнув спиной на обеденный стол, после чего почти мгновенно оказалась под бывшим матросом.

— Ночью нам будет чем заняться. Правда, Риши? — заржал Питер.

— Да, — обречённо согласился я, разглядывая перепуганное лицо Акады, — будет весело.

— Риши!.. — ужаснулась Акада, изо всех сил стараясь избежать липких, перепачканных в вине губ Питера и его жадных, нетерпеливых рук, срывающих одежду.

Матрос успел лишь снять штаны, как взвился к потолку землянки, вереща от боли.

Поспать мне не удалось. Пришлось вновь закапывать труп.

***

Следующим утром нашу напряжённую тишину первой нарушила Акада.

Мы безмолвно вышли из леса и уже топали по вполне приличной плиточной дороге, когда она заговорила со мной после вчерашнего.

— Ты злишься на меня, Риши? Я не виновата, что Питер набросился на меня. Но ты... мог бы и не убивать его.

— А что я должен был сделать с ним? — глядя себе под ноги, спросил я. — Избить, а потом погрозить пальчиком? Или провести воспитательную работу? Или прочитать лекцию о том, как это аморально — причинять боль другому человеку? Или предложить ему как-нибудь иначе снять сексуальное напряжение? Например, засунуть в дупло дерева или в Маньку. Ты глупая или прикидываешься такой?

— Ты мог бы просто... — попыталась придумать Акада.

— Ну что, что?! — резко остановился я. — Что я, по-твоему, мог сделать? Связать урода, оставить его в той землянке подыхать? Или оставить рядом с ним ножик и взять с него честное-пречестное, что он не станет освобождаться до заката следующего дня? А что потом? Думаешь, он не пошёл бы следом за нами, горя ненавистью и жаждой мести? Думаешь, он не рассказал бы всем остальным, кто мы такие и куда путь держим, и про все мои фокусы с водоворотом? Если на человека не подействовало всё то, что мы вместе пережили; если он полностью не переформатировал своё сознание после кораблекрушения, тогда это уже бесполезно. Он заражён, он гнилой изнутри. И жизнь его будет только плодить эту гниль, распространяться вокруг, точно вирус. Его уже не излечить.

— Поэтому ты так легко убил его? — сокрушалась Акада, видимо, вспоминая недолгие, но истошные предсмертные вопли матроса.

— В следующий раз, когда тебя захотят изнасиловать, я не стану препятствовать, — оскалился я в ответ. — Я просто устроюсь в сторонке и посмотрю представление, словно занятный порнофильм. Договорились?

— Я не виню тебя. Я благодарна.

— Какая-то гаденькая у тебя благодарность. Знаешь, так обычно говорят, когда дальше следует «но». Я поздравляю тебя, но... Я люблю тебя, но... Я благодарна тебе, но... Вот это «но» всё перечёркивает. И получается, что человек просто лжёт изначально, пытаясь скрасить дальнейшие неприятные слова.

— Я ничего не пытаюсь скрасить. Я просто считаю, что лишать жизни — это слишком жестоко.

— Акада, прекрати! А то ты выглядишь сейчас как ханжа какая-то. С одной стороны, ты жаждала избавиться от насильника, но с другой — не желала ему смерти. А чего же ты тогда желала ему? Чего-то половинчатого? Мук и пыток или искалеченного тела, инвалидности после избиения? А может, тюремного заключения, которое ничем не отличается от пыток, только растянутых во времени? Тюрьма никогда никого не лечит, только ещё больше ломает. Если ты умная девочка, тогда проследишь логическую цепочку и дальше сама ответишь на вопрос, кому выгодно передерживать моральных уродов в тюрьмах, куда частенько направляют невиновных людей, где их и ломают по полной программе. Ты понимаешь, что насильник однажды — насильник навсегда? Если человек уже переступил грань, если однажды остался равнодушным к мольбам и чужой боли, в нём позднее вряд ли проснётся сострадание. Ведь это не воровство, которое можно застыдить, и не убийство по неосторожности или в пылу самообороны. Половое насилие — это всегда намеренное причинение вреда, всегда прямой умысел. И от того, что насильнику однажды не позволили причинить боль другому человеку, он не перестанет фантазировать на эту тему. Он обязательно когда-нибудь совершит подобное с другой женщиной, девочкой или мальчиком. Какая ты, однако, добрая. Живёшь по принципу «после меня хоть потоп»?