- Убийца, дрянь, тварь, обдолбанная. - все слова смешались, как и множественные голоса. Сама не знаю, как оказываюсь внутри храма. Как я здесь очутилась? Ноги сами привели? Я же совсем не помню дороги. Даже не понимаю, в какой именно части города сейчас нахожусь.

- Ты на исповедь пришла, девочка? - обращается ко мне пожилая женщина в платке. - Или хочешь службу тоже заказать за Ангелину? Видишь, сколько людей? И все молятся за одного человека. Куда же ты? - кричит она мне вдогонку, когда я уже убегаю.

Нельзя мне здесь находиться. Нельзя. Не мое это место. Не для меня. А где сейчас мое место? Где мой дом? Еще сутки назад у меня было все, о чем можно только мечтать. А сейчас…

Сейчас у меня ничего и никого нет. А главное, я саму себя потеряла навсегда. Начался настоящий ливень. Когда выбегала из квартиры Ильи, даже куртку не схватила, не до этого было.

Теперь мокрая насквозь. Но дрожь вовсе не от холода и насквозь промокшей одежды. В кармане джинс нащупываю ту самую последнюю мелочь. На горячий чай должно хватить точно.

- Куда идешь? - зло цедит официант одного невзрачного кафе, в котором есть желание выпить чай и переждать ливень.

- Я хочу согреться и заказать чай.

Никогда на меня никто в жизни не смотрел с таким презрением и брезгливостью. Что же Еся привыкай. Теперь на тебя все так будут смотреть. Даже те, кто еще вчера клялся, что так сильно любит тебя.

Все правильно. Так и нужно смотреть на тварь, убийцу и дрянь. Теперь эти взгляды всех станут моим собственным проклятием, которое будет еще очень долго мне сниться.

- Вон пошла, здесь нет места, кто торчит. Вали в притоны, там как раз найдешь быстро для себя применение. В жизни до такой бы не прикоснулся. Пиздуй отсюда, пока полицию не вызвал. Они и чаем угостят и не только чаем. Может так и нужно сделать? Поработаешь своими дырками.

Не дослушиваю, снова срываюсь. Бегу, бегу со всех сил. А бегаю я очень быстро. Холодный дождь застилает путь. Ничего, никого не видно. Но зато слышно. Всех слышно.

- Убийца! Убийца! Убийца!

- Нет! - что есть сил ору и обращаюсь к небу, падаю на колени и снова кричу. - Нет! Нет! Я не хотела! Я не она, не она! Не она!

Но в голове только ее смех, снова ощущаю ту боль на плечах, на всем теле, которая всегда была после ее визитов.

- Нет! - закрываю уши ладонями! - Нет! Умоляю, оставь меня! Уйди! Не мучай! Прошу!

Плач срывается на крики, крики на ор.

-У тебя мое лицо. В любом отражении ты всегда будешь видеть только меня. -ее последние слова мне.

- Нет! - крик из последних сил. От боли начинаю царапать свое лицо. Не хочу его, не хочу такого.

- Есь… Есь. - слышу голос Ильи. Поднимаю глаза и вижу несколько машин, которые фарами светят прямо на меня. - Есь, что ты с собой сделала?

Мне не видно из — за света их лиц, но зато им хорошо видно мое, уже окровавленное. Только дождь и эта ночь свидетели моего окончательного падения и безумия. Мне не сбежать, не смогу. Здесь вся дядина охрана, и они мигом меня остановят.

- Есь, это я. Все хорошо. Тебе никто не причинит зла. Пошли ко мне. Я люблю тебя, Есь. - Илья протягивает ладонь.

- Нет! - откидываюсь немного назад и ползу по земле назад. - Нет! Не подходи! Не подходи! Нельзя! Нельзя!

- Есь! - голос Ильи срывается и дрожит. - Есь, я люблю тебя, больше жизни люблю.

- Нельзя, меня нельзя любить. Не подходи! - прошу, умоляю его. Если бы ты только знал, насколько сильно я тебя люблю. Но признаться в этом не могу.

- Есь. - поворачиваюсь в сторону. Дядя. Он тоже здесь. Выставляет руки в примирительном жесте. - Иди ко мне. Давай, как в детстве, Есь. Ты же помнишь? Всегда, когда тебе было страшно, я был рядом. Я знаю, сейчас тебе страшно. Но мы все выдержим. Иди ко мне.

Но не я поднимаюсь к нему навстречу, а он ближе подходит. От него я не уползаю. На него душа еще откликается.

- Вот и все, моя девочка. - дядя присаживается на корточки и притягивает к себе. Прижимает так крепко, как будто боится, что растворюсь, исчезну совсем. Гладит меня, целует щеки. Я только и могу, что уткнуться в его грудь и рыдать навзрыд.

Мы так и сидим под дождем при ярком свете луны, пока я не чувствую легкое покалывание в области шеи. Тело моментально расслабляется, глаза слипаются, только и успеваю услышать:

- Прости, малышка. Прости! - дядя тоже плачет. - Но так нужно. Прости меня, Еся!

глава 62

Влад.

Вот уже две недели Лина никак не приходит в себя. Состояние тяжелое, но стабильное. Мое же состояние… Да похер на него. Две недели адища, самого страшного в моей жизни. Столько же и Еся находится в этой клинике.

Когда мы с Ильей приезжаем сюда, я с замиранием сердца боюсь брать телефон, когда звонят из больницы, где Лина. Когда уже с Линой, наоборот, сжимаю телефон, когда звонят отсюда. И так по кругу. Так каждый день. Изо дня в день.

Ездить по разным больницам помогает меньше сталкиваться с Борцовым. Ни уговоры сына, ни крики Руслана, ничего не помогает совладать с собой, стоит только посмотреть на него и чеку в момент взрывает.

Мы не по разу еще раз набивали друг другу морды и по очереди ходили с багровым лицом. Не раз наставляли друг на друга и пушку прямо при наших пацанах. Поэтому такие отъезды нам обоим только на руку.

Наша общая ненависть достигла своего предела, своей катастрофы. Секунда и произойдет ядерный взрыв, который уничтожит все живое вокруг.

Поэтому в этот самый момент битый час сижу в этом шикарном кабинете, который уже знаю наизусть. Сижу и все еще отчаянно надеюсь услышать хоть какие — то утешительные новости об Еси. Но увы… Каждый раз одно и тоже.

И не важно, что все это говорят совершенно разные врачи. Даже в выборе докторов у нас с Борцовым идет беспощадная война. Мы по очереди ищем с ним разных психологов, психиатров, да кого угодно, кто только может помочь.

На эту роль у нас настоящий кастинг. Награды, заслуги, безупречная биография, куча характеристик, тысячи благодарных и полностью излеченных пациентов. И все это для нас пустой, бесполезный хлам.

Никто ни в чем не продвинулся ни на шаг. Ее состояние становится все хуже и хуже с каждым гребаным днем. Илья стоит к нам спиной и молча смотрит в окно, засунув руки в карманы брюк.

Видеть сына в таком положении просто невыносимо. Его состояние тоже желает лучшего. Мы реже стали с ним разговаривать. Если меня штормит, но я хотя бы хоть как — то пытаюсь держаться, то Илья большую часть просто молчит, уходит полностью в себя.

Я точно знаю, вместо отдыха и сна, он все свое время тратит на спортзал. Вернее часами молотит грушу и не только.

Все, что только попадется ему под руки. Стены, кафель, плитка. Все руки у сына стерты до мяса. Но его это в отличии от меня совсем не волнует. Ест от силы раз в день, зато не расстается с сигаретами. Выкуривает одну за одной.

Хотя я и сам не уступаю ему в этом. Ксюша начинает что — то подозревать. Звонит по очереди нам обоим. Она в курсе о нас с Линой. И тоже, как и все, узнала, что она в больнице. Все грозилась прилететь.

И сделала бы так, если бы сын не осадил ее. Сейчас даже мать не в силах помочь сыну. За эти короткие и такие нескончаемые две недели даже внешне Илья сильно изменился. Складка на лбу, темные круги под глазами, усталый, замученный вид.

- Вы меня услышали, Владислав Радионович? - который раз интересуется у меня очередной профессор психологии.

- Услышал. - честно отвечаю. Ничего нового, можно и не слушать.

- Вы же видите, мы не в силах помочь. Ей нужно совсем другое учреждение… - мямлит мужик с умным видом. Есть большое желание расхерачить ему морду, как и его бестолковым коллегам.

- В другое учреждение, это в психушку? - поворачивается и взрывается сын.

Доктор готов под стол от страха залезть. И я его понимаю, на его месте любой бы сделал тоже самое. Достаточно только посмотреть на свирепый вид сына и на его сжатые кулаки, которым он мечтает тоже дать волю.