В общем, страсти не утихали уже неделю. Всю эту неделю они с Мурадом прожили в одном номере. Только в первое утро Эмине чувствовала некоторую настороженность, но мужчина вёл себя безупречно.

Он ненавязчиво соблазнял и искушал Эмине, но не позволял себе ни единого грубого или оскорбительного поступка. Он откровенно и трогательно ухаживал за девушкой, не пытаясь её купить. Он нежно целовал её и мурлыкал милые нежности, когда только мог.

Единственное, на чём он настоял — Эмине спала с ним в одной постели. Одетой, но только с ним. Девушка не стала возражать. Она чувствовала, что Мурад не будет требовать от неё того, чего она не готова ему дать.

Кстати, в один из дней Эмине узнала, что Мурад — совсем не Мурад, а Марат, но он абсолютно не возражал, так что Эмине так и продолжила звать его Мурадом, мотивируя это тем, что в её устах такое произнесение его имени звучит гораздо эротичнее и призывнее. А Эмине и не стала ничего менять. Просто произносить это имя на турецкий манер ей было гораздо удобнее, конечно же.

В первый же день Эмине позвонила хозяину кафе на набережной Стамбула и сообщила, что выходит замуж в каком-нибудь обозримом будущем, чему тот совершенно не удивился. Кажется, все в Турции теперь знали, что Эмине выходит замуж.

Кроме её родителей. Её отец, как истинный правоверный строгий мусульманин, блюл моральный облик своей семьи и запрещал всем смотреть телевизор. Всем, кроме самого себя. Однажды вечером он увидел мелькавшее на экране лицо Эмине в компании Мурада, тут же набрал её номер.

— Ты — проклятая Аллахом проститутка! — поздоровался он. — Я знал, знал, что это добром не кончится!

Эмине вспыхнула, как спичка, но не успела сказать ни слова, как её отец продолжил орать в трубку:

— Немедленно возвращайся домой! Слышишь⁈ Прошмандовка ты грязная! Ты немедленно выйдешь за Бора-бея, если этот добрый человек соблаговолит прикрыть собой твой позор!

Эмине прямо видела, как сейчас раскраснелась отцовская рожа, как он брызжет слюной, и оттого ещё более приятно ей было тихо, но отчётливо выговорить:

— Твой обожаемый Бора Шахин мертв! Так что утри слёзы со своих голодных глаз[5]! Калыма тебе не видать!

Отец стушевался и замолк на миг. Мурад рядом с ней подобрался и нахмурился. Кивком головы он спросил, всё ли хорошо, и Эмине кивнула. Она чувствовала, как по её лицу расплывается злорадная улыбка. Марат отступил, но остался рядом.

— Что? — наконец подал голос отец.

— А ещё, я выхожу замуж, — припечатала Эмине.

— Что⁈ — заревел отец разъярённым буйволом. — За того молокососа, с которым тебя показывали по телевизору⁈ Я не благословлю это брак!..

— Вообще-то, ему двадцать восемь! Его перед алтарём никто не заподозрит в педофилии, как твоего Бора! Твоё благословение не требуется.

— За неверного ты выйти не сможешь!.. — не слушал её отец.

— Он мусульманин, никях проведут, — хохотнула Эмине, а Мурад прижал её к себе покрепче.

— За нищего!.. — вопил отец.

— Его соль вполне сухая[6], — ехидно продолжила Эмине.

— За безродного голодранца!!! — орал отец.

— Ты не удосужился даже досмотреть сюжет? — язвительно осведомилась Эмине. — Он — потомок Османа I!

Трубка наконец затихла. Эмине физически ощущала, как в голове её отца заработал калькулятор и, спустя недолгое время, выдал верный результат.

— Хм. Так и быть, я рассмотрю его предложение, — протянул её отец с презрением в голосе.

В душе Эмине запели малаика[7]. Она набрала воздух в лёгкие и с мстительным удовольствием, чувствуя, как из неё по крупицам выливается ярость и ненависть, начала вколачивать слова в сознание собственного отца:

— А тебя никто ни о чём не спрашивает. Ты не приглашён на никях. Я попрошу имама быть моим опекуном ввиду невменяемости моего отца, — из трубки раздалось какое-то бульканье. — Махр, что подарит мне жених, останется моим, как и предписано законом, которые ты лицемерно насаждал всю свою жизнь. Тебе не рады в моём доме, я не назову тебя отцом, как и обещала, я помню всё! И тебя заставлю вспомнить! Мне от людей таить нечего!

С этими словами Эмине завершила вызов. Её трясло от пережитых эмоций. Она не знала, стало ли ей легче после всего сказанного, но она повторила бы этот разговор всё равно. Её потряхивало, и Мурад тут же подхватил её и прижал к себе.

— Ты в порядке, джаным?

Эмине напряжённо кивнула и прошептала:

— Он сорвёт зло на маме.

И расплакалась у Мурада на плече.

— Я обещал помочь, и я помогу, джаным! — твёрдо сказал Мурад и обнял девушку.

Керим-ага был на седьмом небе. Он с удовольствием давал интервью, нарочито демонстрируя повязку на сухоньком плече, и рассказывал семейную историю. Мурад пробовал с ним поговорить, прося умерить пыл, но это только раззадорило прадедушку, и Мурад сдался.

Они навещали старика каждый день. Эмине нашла в этих посещениях особую прелесть: как декан исторического факультета, пусть и очень пожилой, Керим-ага был просто кладезем информации и полезных советов.

На этот раз наставник был искренне заинтересован в успехе подопечной, так что советы были действительно ценными, и Эмине слушала Керима-ага, открыв рот, что очень радовало старика.

— Я тебя прошу, Эмине, не надо рассказывать комиссии историю Мал-Хатун! Они её прекрасно знают! — вещал Керим-ага, сидя на больничной койке.

— Они знают не всё! — возразила Эмине.

— О Аллах! Упрямица! Можешь рассказать те моменты, которые не совпадают с общепринятой версией! — Керим-ага воздел одну руку к потолку. — Но будь готова к граду вопросов и просо буре неверия!

— Керим-ага, я так живу! — хохотнула Эмине.

— Я это тебе говорю не для того, чтобы ты огнемёт на защиту принесла, фигурально выражаясь, — Керим-ага постучал её пальцем по лбу. — А чтобы ты была готова аргументированно и спокойно отстаивать свою точку зрения! Продумай вопросы, которые могут тебе задать, и напиши ответы на них прямо в теле диссертации! Это упростит защиту.

— Поняла!

Эмине записала ещё один совет в блокнот.

— И, пожалуйста, не заставляй членов комиссии чувствовать себя идиотами! — вздохнул старик.

Эмине подняла непонимающий взгляд от блокнота.

— О Аллах! Ну за что ты послал мне такую ученицу⁈ — возопил Керим-ага.

Эмине лишь ухмыльнулась. Оказалось, что Бора Шахин попросту подсидел стареющего декана, выставив его в дурном свете. Так что, как бы Керим-ага ни возмущался, она знала, что прадедушка счастлив вернуться к работе.

Мурад лишь в первый день занимал собой старика. Ну и на следующий день после её достопамятного скандала с отцом он попросил Эмине выйти на минутку для личного разговора с прадедушкой, после чего Керим-ага выглядел невероятно довольным и посматривал на Эмине с хитринкой во взгляде. Она решила, что Мурад сообщил об их помолвке, и зарделась.

После этого Мурад оставил Керима-ага на растерзание Эмине к их обоюдному удовольствию. Целых два дня Эмине пытала прадедушку по поводу правил составления и идей для плана диссертации. После долгого, но довольно вялого и неубедительного сопротивления Керим-ага согласился стать научным руководителем Эмине, и это было настоящим подарком.

На третий день после её скандала с отцом Мурад, копаясь в телефоне, вдруг спросил:

— Эмине, а где твоя семья живёт?

— В Стамбуле, а что? — Эмине с удивлением посмотрела на Мурада.

— То, что в Стамбуле — это я понял, — усмехнулся Мурад. — А точнее?

— В Енишехире, — Эмине с подозрением уставилась на Мурада.

— А ещё точнее?

Эмине отложила ложку и чуть отодвинула тарелку с супом.

— Мурад, ты что задумал?

— Ты можешь позвонить маме? — продолжал он, будто не слыша.

— Могу. Мурад! — Эмине взяла его за руку и ощутимо сжала.

Мурад оторвался от переписки в телефоне и взглянул на Эмине. Он побарабанил пальцами по столу и, вздохнув, заговорил:

— Эмине, только что в Стамбуле приземлился самолёт, в котором прилетели четыре моих брата и отец. Через два часа, с учётом времени на дорогу и аренду транспорта, они будут у дома твоих родителей, только скажи, куда ехать. Позвони маме и скажи, чтобы вся семья собирала вещи, самое необходимое, и предупреди, что через два часа к ним в дом вломятся пять мужчин, очень похожих на меня, их не надо бояться. Мой отец и братья увезут всех желающих на Мармару в дом Керима-ага отдыхать на неопределённый срок.