– Да как ты смеешь?! – прошипела Бетси, в её недобро прищуренных глазах отчётливо читалось намерение немедля причислить меня к столь любимым ею трупам.

– Ну надо же, а я-то полагал, что твоя обязанность писать статьи и иногда варить мне кофе! – Весело прокомментировал появившийся на пороге приёмной сосед.

– Мистер Фрэйл, – тут же залебезила журналистка, растянув пухлые губы в обольстительной улыбке и пару раз моргнув, чтобы продемонстрировать длину ресниц, – а я к вам с вопросом. Срочным! Можно?

– Разумеется, мисс Руддол, – Алекс пересёк приёмную и распахнул дверь в свой кабинет, – прошу!

Я не удержалась и показала им вслед язык. Эта ребяческая выходка в лучших традициях хулиганки Руми никак не вязалась с моим строгим офисным обликом, зато наглядно демонстрировала отношение к ситуации в целом и её действующим лицам в частности. Ну какой срочный вопрос у сочинительницы некрологов мог быть к главному редактору? Обвести ли ажурной рамочкой известие о безвременной кончине некоего графа или это будет некорректно по отношению к прочим усопшим? А сосед тоже хорош – хоть бы верхнюю одежду снял, прежде чем с дамой уединяться!

Словно услышав мои мысли, из кабинета высунулся Алекс и, бросив на кресло куртку, попросил:

– Убери в шкаф, ладно, Одуванчик?

Дверь заскрипела, захлопываясь. Или это скрипели мои зубы?

В промежутках между выпусками в "Вестнике" царствовал политес – все и со всеми были вежливы и чинно обращались на "вы". Конечно, в последние часы перед выходом правила отодвигались в сторонку и культурные журналисты превращались в хамоватых грузчиков, с воплями носясь по этажам и порываясь кулаками доказывать свою точку зрения. Но с наступлением рядовых будней сотрудники редакции вновь становились образцами изысканных манер. Одна я не удостаивалась приличного обращения в любой день месяца. Само собой, я пыталась именовать соседа мистером Фрэйлом и героически продержалась, наверное, минут пятнадцать, прежде чем по старой привычке отколошматила его подвернувшейся под руку папкой. А как ещё реагировать, когда тебя нахально дёргают за косу и дуют в ухо, чтобы, цитируя Алекса, я не строила из себя мисс Серьёзность?

Фамильярность в отношениях с начальником, конечно же, была всеми замечена, превратно истолкована и в первый же день начисто лишила меня шансов завязать дружбу с кем-то из коллег. Странно, что сотрудницы меня вообще не растерзали, ошибочно записав в любовницы. Ситуацию несколько сгладили Румита, время от времени посещавшая "Вестник" и каждый раз виснущая на мне, как пиявка, и Фрэйл-старший, который за время моей работы показался в редакции лишь однажды. Зато, едва появившись, тут же забрал меня обедать. Кроме того, кто-то из журналистов услышал моё "дядя Рихард", и с тех пор я числилась "кузиной", но популярности это мне не прибавило.

В лицо все приторно улыбались, а мужчины, привлечённые призрачным шансом породниться с Фрэйлами, приглашали на свидания, но в действительности сотрудники "Вэлларийского вестника" в большинстве своём меня презирали. Словом, наивные представления о дружном сплочённом коллективе разбились о скалы столичной действительности так же быстро и необратимо, как и мечты о шедевральных заметках, которые мигом вознесли бы меня на вершину.

Куртка, не удержавшись на кресле, сползла на пол и растеклась озерцом немого укора. Пришлось встать и заняться наведением порядка, пока не заглянул ещё кто-нибудь и не обвинил меня в безделье. Время близилось к обеду и, если до явления Алекса я предполагала обойтись яблоком и чаем на рабочем месте, то теперь стоило воспользоваться законным перерывом и сбежать, пока не заставили варить кофе для Бетси – я была совсем не уверена, что сумею не насыпать туда соли.

Подобрав куртку, я принялась отряхивать её от пыли. Из кармана что-то выпало и медленно спикировало под кресло. Это что-то оказалось всего лишь визиткой, и я почти сунула её обратно, но взгляд зацепился за знакомое название. На картонном прямоугольнике красовалось контурное изображение леденца на палочке, рядом с которым серебрились переплетённые буквы "П" и "Д". На обороте же было написано:

"В домике нашем всё слаще и краше —

К нам в магазинчик скорее придите

И пряников лучших на свете купите!".

Под этим шедевром рекламного рифмоплётства меленько были добавлены ещё две строки. Верхняя из них сообщала, что владелицей лавки является мисс Констанс С., вторая же была адресом. Я покосилась на дверь в кабинет, потом на часы. Обеденный перерыв как раз начался, а сосед оказался занят и не мог спросить, куда это я собралась – всё так удачно совпало, словно сама судьба подталкивала меня в сторону небольшого невинного расследования.

Разумеется, Алекс был прав, когда говорил, что ввязываться в историю с ранением перевёртыша нельзя. Это я и сама прекрасно понимала, но что такого, если я загляну за понравившимся печеньем? Если немножко поболтаю с приветливой хозяйкой? Ведь ничего страшного со мной не случится в середине обычного понедельника? Пусть даже в не самом респектабельном районе столицы. Я же только туда и обратно – буквально на минутку. Накинув плащ и вытащив из ящика стола сумочку, я осторожно, на цыпочках, опасливо поглядывая на обитель Фрэйла-младшего, прокралась к двери в коридор и, аккуратно прикрыв её за собой, понеслась к выходу.

Возле редакции всегда дежурила пара прикормленных такси – держать штатного водителя для сотрудников в "Вестнике" считали нецелесообразным и предпочитали компенсировать расходы на транспорт по распискам. Но я прошла дальше, к стоянке у сквера, и взяла машину там. Возможно, это отдавало паранойей, но мне не хотелось давать ни малейшего повода для возникновения новых сплетен. Особенно с учётом того, что любой слух, обежав контору со скоростью лесного пожара, непременно достиг бы ушей начальника. Таксисты, регулярно возившие коллег, знали всё и обо всех и совершенно не стремились держать язык за зубами. А мне совсем не улыбалось выслушивать очередные нотации и ввязываться в бесплодные попытки объяснить Алексу, что мои дела его не касаются.

***

При солнечном свете всё воспринималось иначе. Тёмные, мрачные улицы обратились вдруг пёстрой лентой из вывесок и витрин, кругом сновали увешанные пакетами покупатели и ребятня с мороженым. Конечно, кварталу было далеко до роскоши центральных бульваров и площадей – здесь не прогуливались томные дамы в бриллиантах и мехах, не проплывали холёные дорогие машины, не караулили у вызолоченных дверей швейцары, не маячили на каждом углу памятники и фонтаны. Но и откровенной бедности окраин тоже не наблюдалось. Будь у меня выходной, я бы с удовольствием заглянула в пару лавочек и перекусила в каком-нибудь кафе, да и просто побродила, заглядывая в витрины. Жаль, что времени было в обрез. Зато я могла смело отпустить такси, не доплачивая за ожидание, как изначально намеревалась сделать.

Во двор, где находилась лавка, заходила всё же с опаской. Ведь, если окружение преобразилось в лучшую сторону, то пряничный домик наоборот вполне мог превратиться в чёрствый сухарь, подёрнутый плесенью. Но опасения оказались напрасны – в ярких лучах солнца магазинчик выглядел ещё сказочнее, чем в свете луны и фонарей. Леденцовые окошки призывно поблёскивали разноцветными стёклами, а шоколадную дверь так и хотелось укусить.

Вдруг вспомнилось, что завтрак был неимоверно давно, а пообедать, как следует, я уже не успеваю. Пожалуй, печенья действительно стоило купить! С этой мыслью я поднялась на крылечко и вошла. В первые мгновения, очутившись среди галдящей стайки женщин и детей, я растерялась. В чувство привели тычок в бок и грубое "Чего встала на дороге?!". Я отшатнулась и прижалась к стене слева от двери, пропуская внутрь трёх женщин, каждая из которых как минимум вдвое превышала меня в весе. Дамы шустро пристроились в конец очереди, которая змеёй извивалась по торговому залу, почти полностью его заполняя.