Может ли Игрок отмотать время назад? Разве не стрелял бы Уилл снова и снова, лишь бы не смотреть на то, как колдовство фей медленно убивает Шестнадцатую?

В Нихоне стекло называлось словом «гурасу». Уилл заставил Хидео произнести его трижды, чтобы понять, как правильно ставить ударение. Гурасу… Возможно, ему стоило называть так Шестнадцатую. Он уже неоднократно пытался дать ей какое-то новое имя. Несколько дней имена ей нравились, но потом она вновь становилась Шестнадцатой – девушкой, не заслуживающей настоящего имени, потому что она всего лишь вещь из стекла и серебра.

– Не нужно было мне привозить тебя сюда. – Она сидела на коленях у чана с углем, потирая одеревеневшую руку. – Я что-то чувствую. Какую-то ужасающую тьму. Зеркало здесь, но есть и что-то еще. – Она покачала головой. – Не вижу. Все во мне покрылось налетом. Одеревенело. Я ни на что не гожусь. Деревянное зеркало!

Уилл опустился на колени рядом с ней и обхватил онемевшую руку своей:

– Мы вместе вернемся в мой мир и оставим все это позади. Там нет колдовства фей, так почему бы коре не исчезнуть? Все будет хорошо! Я тебе обещал. Мы найдем выход.

Вернемся. Он скрывал от нее, что при этой мысли его бросало в дрожь. Однажды он уже возвращался. Всего один шаг сквозь темное стекло. Он пожалел о нем следующей же ночью, лежа без сна в объятиях Клары, тоскуя по нефриту в своей коже, по золоту в глазах… Один Бастард понимал эту тоску и то, кем он становится, когда в нем прорастает нефрит.

Шестнадцатая попыталась высвободить руку, но Уилл крепко держал ее. Она так прекрасна, даже деревянная. Он никогда еще так не любил. За этим признанием, конечно, тут же вернулось чувство вины. Он не мог сказать, чего боится больше: того ли, что найдет Клару и его поцелуй опять не разбудит ее, или что она проснется и ему придется признаться ей, что теперь он любит другую.

Что они тебе пообещали?

Что все будет так, как должно быть.

Мертвый кучер держит свое обещание. Бледный Хитира каждую ночь стоял в снах Уилла рядом с Феей, сам он натягивал тетиву арбалета, а тот не сводил с него укоризненного взгляда. Иногда Уилл пытался не стрелять, но тогда мотыльки устремлялись к Шестнадцатой, а Игрок с улыбкой протягивал ему стрелу.

Шестнадцатая уснула у чана с углем. Уилл, накрыв ее вуалями, поцеловал лицо, которое могло быть очень многими лицами.

– Уилл? – На матовой бумаге ширмы проступил силуэт Джекоба.

– Что? – Уилл сам услышал, как холодно прозвучал его голос. Джекоб никогда не скрывал, что думает или чувствует, и ясно давал понять Шестнадцатой, какое отвращение к ней питает.

– Лиса вернулась из крепости. Мне нужно с тобой поговорить.

Уилл склонился над Шестнадцатой и перенес ее на спальную циновку. Гурасу.

Раздвигая ширму, он заметил, каким взглядом Джекоб окинул Шестнадцатую. Для них всех она вещь, не более чем смертоносная вещь.

Убогие дома вдоль немощеной улицы, женщина с ребенком на руках, идущая от древней храмовой пагоды, разноцветные бумажные фонари на клене у постоялого двора… Казалось, все это интересует Уилла больше, чем новости, которые Лиса принесла из крепости. Но Джекобу было знакомо такое поведение брата. Чем больше Уилла ошеломляла новость, тем с более бесстрастным лицом он ее слушал.

Почему бы наконец не рассказать брату, что ему поведал Игрок, когда Уилл был его пленником? Твоя мать никогда не замечала разницы. Я был к ней очень привязан. Признаться, даже слишком… Нет, Игрок – мастер иллюзий и обмана.

Ничего не значат его утверждения, будто много лет он был любовником их матери – а потому, возможно, он их отец. Ольховый эльф в роли отца… Так, словно они еще недостаточно наказаны отцом-человеком! И все же слова Игрока как семена чертополоха. Они прочно закреплялись в сознании и росли в темноте, колючие и неистребимые.

– Ну хорошо. – Уилл впервые взглянул на него, после того как выслушал его рассказ. – Клара здесь, и Игрок тоже. Означает ли это, что ольховый эльф разбудил ее поцелуем? И что он влюбил ее в себя?

Неужели в его голосе слышится ревность? Хотя любит он другую? Конечно, какая разница? Ревность часто переживает любовь.

– Что ты теперь собираешься делать?

Молодая женщина вела по улице осла, запряженного в повозку. Женщин в Какее встречалось гораздо больше, чем мужчин. Лиса ведь говорила, как много могил наверху, у крепости.

– Я рад, что мне не нужно возвращаться. Я бы сделал это только ради Клары и Шестнадцатой. – В голосе брата действительно слышалось облегчение. – Я выясню, по своей ли воле Клара с ним. И потребую, чтобы он вылечил Шестнадцатую. Он мне это задолжал.

Он мне это задолжал. Не объяснить ли ему, что у самого Игрока долгов не бывает, он их только с других взыскивает? Возможно, Уиллу еще стоит попросить ольхового эльфа снять с него чувство вины, которое тот ему навязал.

Уилл обернулся. Он никогда не простит себе, что убил Фею. Даже без напоминаний ее мертвого кучера.

– Я пойду этой ночью. Сделаю вид, будто пришел на поединок.

– Уилл! – Джекоб взял его за руку. – Мы ничего не знаем об Игроке. Если он заколдовал Клару, хорошо бы, прежде чем отправляться в крепость, выяснить, как он это сделал. Ладно, пусть этот Воин – враг Игрока, но он тоже бессмертный. Ты для него всего лишь забавная игрушка! Нам нужно время! Нужно выяснить, какие у них цели и слабые места. Мы…

– У Шестнадцатой нет времени… – перебил его Уилл. – А Клара? Мне что, просто взять и оставить ее там, наверху? – Он высвободился. – Но не волнуйся. Мне больше не нужен старший брат, который дерется за меня. Если мне понадобится помощь, я попрошу Неррона. Он меня понимает. Лучше всех вас. Он понимает, что такое нефрит, и знает об этом мире больше твоего. Без него я за прошедшие месяцы сошел бы с ума. Идите с Лисой искать сокровища! Тебя ведь по-настоящему только это всегда и интересовало.

Ни разу больше не оглянувшись, Уилл зашел на постоялый двор, а Джекоб так и стоял, и в голове его звучали не высказанные вслух слова. Да, давай, братишка, потягайся с Игроком. В конце концов, одну бессмертную ты уже прикончил! Бастард – твой лучший друг, и влюблен ты в существо, чуть не убившее нас с Лисой? Почему бы и нет? Сердце и мозг Джекоба захлестнула бесполезная пена гневных мыслей.

Нужно найти Лиску. Она одна могла удержать его от желания оторвать брату его нефритовую голову! Гоил еще не возвращался, и она вновь отправилась к крепости выяснить, не схватили ли его. Разумеется, настоящая причина не в этом. Ей не давало покоя, что там, наверху, Игрок.

Если мне понадобится помощь, я попрошу Неррона. Что ж, идея Уилла призвать ольхового эльфа к ответу Бастарду тоже явно не понравится. Тогда сказке о нефритовом гоиле хорошего конца не видать.

В Крепости Лун пахло призраками и свежей краской, а встречавшиеся Неррону слуги были так утомлены, что едва поднимали голову, когда он по неосторожности выдавал себя какими-то звуками. Очевидно, поединки хозяина не давали слугам спать по ночам. Облегчали разведку и выступающие, как у пагод, крыши: в большинстве помещений было совсем темно, и, когда он крался с этажа на этаж, ониксовая кожа превращала его в живую тень.

На кухню и женские покои Неррон тратить время не стал. Вряд ли ольховый эльф будет хранить там свое драгоценное зеркало, хотя забавно представить, как повара, прислуга и наложницы вдруг оказались бы в другом мире. Их проводник «человек-гора» с многозначительной миной объяснил, что каждый этаж во дворцах-пагодах его родины символизирует одну из стихий: нижний – землю, следующие – воду, огонь и, наконец, небо. К какой из них отнести зеркало? Неррон надеялся, что к воде, но внутренне готовился пробираться до самого неба.