— Я занята! — ответила Яна, оценив комплимент.

— По-моему, мы отвлеклись от основной темы, — заметил Рустем.

— От какой? — хором спросили Яна с Владимиром.

Если Яне это было простительно, то Владимиру явно не следовало забывать о занимаемой должности.

— Кто убил сладкую парочку? — спросил Рустем, и Владимир моментально погрустнел.

— Пока я не могу ответить на этот вопрос… Если честно, то не знаю, когда смогу… Никаких следов.

— Вы сказали, что их зарезали, — напомнила Яна.

— Это так. Нож лежал рядом без единого отпечатка. Все вытерто. Никто ничего не видел и не слышал.

— А где это произошло? — спросил Рустем.

— В гостиничном номере, — ответил Владимир.

— Как мило! У Егора, — откликнулась Яна.

— Не у Егора, а в гостинице, — поправил ее Владимир.

— Гостиница-то его! Вот и возьмем его за задницу! — воодушевилась Яна.

— Держи себя в руках! Что за выражение? — усмехнулся Рустем.

— Этого недостаточно, чтобы взять Шимякина за задницу, — покачал головой представитель закона.

— Двойного убийства недостаточно? — уточнила Яна. — А что надо? Всемирный потоп или массовое самоубийство его подданных с обвиняющими записками, заверенными у нотариуса?

— Яна, не дави на него, Владимир, может быть, действительно ничего не может сделать… — заступился за друга Рустем.

— Что? А кто может?! Я?! Ты?! Кто? Скажи мне! Если он ничего не может сделать!

— Вот что значит истеричная женщина, — покачал головой Владимир. — Лишь бы кого обвинить. Если Егор Шимякин многоженец, хотя по закону у него одна жена, подчеркиваю, это еще не означает, что этих двоих людей убил он или они погибли при его участии.

— Он прав, — согласился Рустем, — это мог сделать кто угодно, здесь полно отдыхающих и местных жителей.

— А для чего надо было отрезать пальцы и уши и вкладывать их в матрешки? Для чего? Матрешки-то предоставил Егор! — не сдавалась Яна. — Его праздник, его инвентарь.

— Никто ничего не предоставлял. Эти люди живут, еще раз повторяю, по своим законам. У них нет телевизоров, они не интересуются новостями, и с наступлением темноты после тяжелого трудового дня развлекают себя, как раньше, в старину. Гуляют, ходят друг к другу в гости, играют на баяне, танцуют, разводят костры, водят хороводы, а также играют в эти игры. Разбирают и собирают матрешки на скорость. Эти деревянные куклы валялись в сарае без присмотра. Кто-то решил пошутить и положил туда отрезанные части тела тех, кого убил.

— Как мило! Хорошие у вас тут шутники, — скривилась Яна, — так сказать, местный колорит.

— Будем пытаться разбираться, — без особого энтузиазма ответил следователь. — И, надеюсь, вы понимаете, что пока покидать гостиницу вам нельзя. То есть не только вам, а вообще всем?

— Хорошо, мы пока отдохнем в здешних хлебосольных местах, даже можем поселиться в номере, где убили эту пару, — предложила Яна, — может, и на нас нападут? Тут-то мы с Рустемом противника и скрутим.

Тот явно не разделял ее энтузиазма — даже закашлялся от неожиданного предложения.

— Ладно… пойду я тогда, дела, знаете, дела, — неопределенно сказал Владимир, виновато пожимая плечами, — даже не знаю, что сказать, друг. Ты смотришь на меня, словно видишь в первый раз.

— Для меня это так и есть…

— Вот-вот, а для меня — полная дикость. Мы столько пороха нюхали вместе, клялись, что, если выживем, будем как братья…

— Я сам проклинаю все на свете, но память после определенного момента не возвращается.

— Это так странно. Если вернется заходи — поболтаем, — улыбнулся Владимир.

— Да уж, странновато, — откликнулась Яна, — если она не вернулась к Рустему за несколько лет, вряд ли это произойдет сейчас.

— И все же… — сказал следователь и тихо вышел из номера.

— Ну что? — посмотрел на нее Рустем.

— Не знала, что ты ни хрена не помнишь.

— Есть такое дело, хотя сейчас, пока общаюсь с тобой, у меня забрезжила слабая надежда на ее возвращение. Ты просто склонна шокировать всех окружающих, а может, даже мне перепадет по голове, и память вернется?

— Приступим к исцелению прямо сейчас? — покосилась на него Яна, беря тяжелую пепельницу в руки.

— Аминь!

Их милую беседу прервал стук в дверь.

— Войдите! — крикнула Яна, понимая, что покой им только снится.

Паренек лет шестнадцати в холщовых русско-народных одеждах протянул большой бумажный конверт.

— Яне, — пояснил он, испуганно посматривая на них из-под выгоревших на солнце светлых бровей.

— Да, это я, — взяла она конверт, — что это?

— Я не знаю, велено передать. — Парень неловко поклонился и испарился.

— Открывать? — покосилась на Рустема Яна, держа большой конверт двумя пальцами.

— Вот в этом и есть женская логика. Ты только что собиралась жить в номере, где еще можно найти кровяные пятна, а тут принесли «письмецо в конверте, подожди, не рви», и ты уже в обмороке. Как это называется?

— Я полагаюсь на своего рыцаря. Судя по всему, ты можешь выходить из разных передряг, ты даже на войне был.

— Ага! А еще я легко теряю сознание и все забываю, — хмуро ответил Рустем.

— Но мастерство-то не пропьешь! Я надеюсь, ты в минуту опасности вспомнишь все навыки кунг-фу, карате и черт знает еще чего?

— Скорее черт знает еще чего, — ответил Рустем, с грустью добавил: — Я бы на это сильно не рассчитывал.

— Пока ты меня не подводил, кроме пары позорных обмороков, — похлопала она его по мускулистому плечу.

Он поднял на нее темные проникновенные глаза, в которых опять зажглись веселые огоньки.

— Не боишься?

— Чего? Что отрежут ушко? Нет, а вот что останусь с тобой в номере наедине… Ты помнишь о Нелли?

— Какой? — улыбнулся Рустем.

— Рустем!

— Сливочной? Пудинговой? Творожной?

— Она — Молочная!

— А! Такая кукольная блондинка? Вроде актриса? Нет, не помню, — сделал скорбное выражение лица Рустем.

— Рустем! — повторила Яна.

— А что? Я могу принести справку, что страдаю амнезией. Это удобно в отношениях с женщинами. — Рустем снова принялся гипнотизировать ее своими красивыми глазами.

— Нахал! Твоя амнезия распространяется на прошлое, а Нелли была и тогда, и сейчас, — ответила Яна, приближая к нему лицо, словно ее тянуло магнитом.

Рустем резко притянул ее к себе, скинув с кровати, и принялся целовать прямо на полу. Яна с трудом остановила его, села, тяжело дыша.

— Это неправильно! Я в отличие от тебя не потеряла память и помню, что люблю другого человека. А ты искушаешь меня, ты очень красив и умен, ты знаешь?

— Я смотрюсь в зеркало… Прости, я стараюсь держать себя в руках, — глухо ответил он.

— Постарайся, пожалуйста… ради меня. Я не хочу потом мучиться угрызениями совести.

— Удивительная ты, Яна Цветкова, — снова улыбнулся он, лукаво спрашивая: — Ну, на этот раз мои поцелуи тебе тоже показались странными?

— А… ты все еще помнишь… Нет, знаешь, на этот раз обычные, очень даже сексуальные поцелуи…

— Так обычные или сексуальные? — уточнил он.

— Рустем! — Яна снова не нашлась что ответить: этот парень явно сбивал ее с толку, словно змей-искуситель.

— Да, да, меня так зовут, я помню, — ответил он.

— Вспоминай о Нелли. Ваша любовь прошла сквозь годы, это нельзя вот так разменивать на сиюминутную страсть, это стоит дороже, вернее, бесценно, — прочла лекцию Яна, все еще не сумев нормализовать дыхание.

— У тебя есть закурить? — спросил он у нее таким тоном, как спрашивают подвыпившие мужики в подворотне.

— Я не курю.

— Я тоже, — ответил Рустем, откидывая темные волосы со лба.

— Что с тобой? — придвинулась к нему Яна, снова обжигаясь о его взгляд.

— Эх, Яна! Как ты не понимаешь… Ты права, Нелли Молочная была в моей жизни до амнезии и после. Но любовь к ней осталась в прошлой жизни. Ты же видишь, что я ничего не помню! Я не помню, что любил ее… Она все время преследовала меня, рассказывала о нашей неземной любви, о нашей клятве в верности. Неудивительно, что я стал избегать ее, я чувствовал себя клятвопреступником, обвиненным во всех смертных грехах. Я пробовал ей объяснить свое состояние, но все бесполезно. Я для Нелли остался тем влюбленным в нее парнем, она не понимает, что я — совсем другой человек.