– Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту.

Отец подводит меня к представительному мужчине, в котором я узнаю владельца крупной строительной компании Сергея Любимова. Рядом с ним два парня. Один – лет тридцати, высокий и темноволосый, улыбается мне вежливой улыбкой, которая не касается его глаз. Второй, который в этот самый миг нехотя отрывает скучающий взгляд от сцены и переводит его на меня…

Туалетный незнакомец!

– Сергей Васильевич, обещал показать вам мою Маргариту. – Голос сенатора Воскресенского дает понять, что в наш тесный семейный круг он возвращается не один, а со своей бедной жертвенной овечкой.

Не знаю, почему меня так это бесит. Но бесит же. От раздражения даже желудок сводит, настолько мне претит быть молчаливым свидетелем этого расчетливого безумия.

Это не твое дело. Не твое.

Повторяю про себя эту фразу, как чертову мантру. Не помогает. Даже смотреть на именинника и его дочь не хочется, поэтому до последнего пялюсь на сцену, где под джазовые мотивы гнется сексуальная певичка. А когда поворачиваюсь, утомленный этим сборищем и лицемерием, которое мастерски прячут за маской добродетели, мои глаза встречаются с мятежным янтарным взглядом.

Взглядом, мне уже определенно знакомым.

Естественное изумление выливается выбросом адреналина в кровь и чем-то горячим, медленно растекающимся в груди.

А вот это уже интересно. Воинственная девчонка с вечеринки и любительница подслушивать в одном лице теперь еще и суженая Миши? Так вот какая ты, единственная и неповторимая Рита Воскресенская.

– Добрый вечер, Маргарита Юрьевна, – звучит сочащийся довольствием голос отца, который, обращаясь к девчонке, кивает в нашу с братом сторону: – Мои сыновья – Михаил и Никита.

– Приятно познакомиться, – галантно приветствует девчонку брат, протягивая руку для деликатного рукопожатия. – Отец много рассказывал о тебе, Рита.

– Здравствуйте, – отзывается она чопорно, избегая смотреть на кого-либо из нас.

– Прекрасный праздник. Юрий Борисович говорил, что ты занималась организацией, – не сдается брат, пытаясь расположить к себе девчонку.

Она молчит. Давит из себя вежливую улыбку, но глаза – о эти глаза – выдают ее с головой. В этот миг она напоминает мне испуганную лань, которую окружили волки. Мой отец, ее отец, брат – все они смотрят на нее взглядами хищников. Каждый заинтересован по-своему. У каждого есть выгода. Она же…

– Рита, ты могла бы показать Михаилу сад? – предлагает сенатор Воскресенский, прерывая затянувшуюся паузу.

Я вижу, как девчонка вздрагивает, как по ее лицу бежит тень, как судорожно она сглатывает. От моего взгляда не укрываются даже мурашки на ее обнаженных руках.

А ее отец… Не пойму, он делает вид или действительно не понимает, что его дочь на грани нервного срыва? Или, что еще хуже, он настолько сильно желает сбагрить свою проблемную дочь Мише, что ему на ее состояние в принципе наплевать?

– Я… М-м-м… – неопределенно тянет она, комкая в тонких пальцах ткань шелкового платья.

Ну давай же, Рита, придумай что-нибудь вразумительное, мысленно обращаюсь к растерянной девушке. Поставь этих мудаков, решивших сыграть тобой как пешкой в хитроумной шахматной партии, на место. Но по ее взгляду, полному отчаяния, я вдруг понимаю, что у нее не хватит духу. Судя по тому, что говорил отец, ей как минимум двадцать, а то и больше, но выглядит она не как взрослая девушка. Скорее как растерянный, слабый, не уверенный в себе ребенок. Или как маленькая птичка, которая запуталась в сетях и не знает, как выбраться.

Это не должно меня волновать – у меня своя жизнь вдали от этого цирка. Но почему-то волнует.

– Я против, – неожиданно для самого себя вступаю в разговор, будто с разбегу ныряю в ледяную воду, уже понимая, что делаю ошибку.

Все в нашем тесном кругу изумленно таращатся на меня, а я, не задумываясь о последствиях, вдруг делаю шаг вперед, обхватываю хрупкие плечи Риты Воскресенской и, прижав к себе, говорю:

– Прости, братишка, но девушка уже занята, – приподнимаю бровь, с вызовом глядя на брата, который пронзает меня недоумевающим взглядом. – Мной. И любоваться на садовые клумбы она тоже пойдет со мной.

С каким-то мстительным удовольствием я смотрю, как гаснет улыбка Миши. Как вытягивается лицо отца. Каким бешенством вспыхивают глаза сенатора. Тишина, которая опускается на нашу компанию, почти осязаемая. Подозреваю, такой афтершок бывает после того, как рядом разрывается бомба. И хотя я вообще ни разу не рыцарь в сияющих доспехах, сейчас я рад, что вмешался в этот фарс.

– Вы знакомы? – Этот потрясенный вопрос – все, на что оказывается способен мой обычно весьма красноречивый отец.

У меня нет времени для логического осмысления ситуации, поэтому я действую интуитивно. Это как в хоккее: когда ты пробиваешь буллит – нужно просто довериться инстинктам.

– Ага. Познакомились на вечеринке пару дней назад, – подтверждаю я, решив максимально придерживаться правды. – Представляешь, пап, это была любовь с первого взгляда.

– Что… – девушка в моих объятиях вздрагивает, я кожей ощущаю панику, исходящую от нее, но лишь теснее прижимаю ее к боку, чтобы не брыкалась.

– Думали вам сюрприз сделать, – продолжаю врать я.

– Ты же улетишь через несколько недель, – говорит Миша ошарашенно.

– Ну так у нас еще куча времени! – парирую я. – А там, кто знает, может быть, распробуем отношения на расстоянии. Да, птичка?

Опускаю голову в поиске глаз Воскресенской. Улыбаюсь ей в попытке немного снизить градус напряжения и подмигиваю, чтобы мне подыграла.

– Рит, ну чего молчишь? – спрашиваю я мягко, демонстративно убирая с ее щеки выбившийся из прически локон. – Я знаю, что ты не хотела торопиться. Но как тут молчать, когда вся семья в сборе?

Она упирается маленькими ладошками мне в грудь – то ли отталкивает, то ли просто удерживает на расстоянии. Но я ощущаю, как дрожат ее пальцы.

– Маргарита? – Сенатор, которого тишина явно нервирует, строго обращается к дочери. – Объяснись. Что это за новости?

– Да, пап, извини, – рассеянно шепчет она, продолжая смотреть на меня янтарными глазами, в которых застыли десятки вопросов. – Нам с… с Никитой нужно поговорить.

Неожиданно крепко схватив меня за локоть, Рита Воскресенская тащит меня прочь от наших обескураженных родственников. И впервые за этот вечер она совсем не кажется мне хрупкой.

– Ты сошел с ума? – почти кричу я, едва мы с Любимовым снова оказываемся один на один на террасе. – Считаешь удачной шуткой заявить моему отцу, что мы влюблены?

– Ш-ш-ш. – Никита фамильярно прижимает палец к моим губам. – Ты уж, Рита, должна знать, что у ночи тысяча ушей.

Намек на то, что нас могут услышать, немного приводит меня в чувство, но я, конечно, все еще вне себя от бешенства. Шлепаю ладонью по его плечу, чтобы убрал от меня пальцы. И когда он это делает, нервно спрашиваю:

– Что ты, черт возьми, наделал? Ты хоть представляешь, что ждет меня, когда отец узнает, что ты обманул его?

– Я обманул? – Никита невинно вскидывает брови. – А почему ты не протестовала?

Я немею. В прямом смысле этого слова. Я не знаю почему. Я была настолько шокирована развитием событий, что просто не подумала протестовать. Я тогда все еще не отошла от «потрясающей» новости, что отец за спиной решил устроить мою личную жизнь, так что этот хоккеист со своим любовным выпадом застал меня врасплох.

– Успокойся, а? – говорит Никита миролюбиво, пряча руки в карманах брюк. – Ты, насколько я понял, не хотела играть в любовь с моим братом, я жаждал увидеть выражение полной беспомощности на лицах Миши и отца. Как по мне, так все это было бесценно. Это взаимная выгода, Рита Воскресенская.

– В чем моя выгода, Никита Любимов? – бросаю резко. Голова идет кругом. Вечер пошел по какой-то ужасающей траектории, за которой мой мозг просто не поспевает. – Ты сказал всем, что мы влюблены!